Тёмный Властелин уже не возражал против всех этих глупых прозвищ. Сколько не проси и не уговаривай, а все равно Нирвэ сделает по-своему. А после того, как, обидевшись, эльда весь день лез к нему со всеми этими милостями в формальной обстановке, Саурон уже был готов на что угодно, лишь бы тот прекратил. От всех этих прозвищ сводило зубы, но раз булочке нравится называть своего майа котиком, то кто он такой, чтобы перечить?

— Нет никакого волшебства, — буркнул Гортхаур, плавясь под прикосновениями нежных рук, — я просто соскучился, вот и все. А ты будто нарочно каждый раз пытаешься задержаться. Если бы я не знал, что прекраснее меня нет никого во всей Арде, то точно бы приревновал и решил бы, что ты мне изменяешь.

В голосе майа ясно слышалась обида. Нирвэ прикусил губу, чтобы не рассмеяться.

— Ах, этот белокурый майа из Благословенного края…

Тёмный Властелин тут же вскинул голову и вперил в него огненный взор. Сколько бы ни просил Нирвэ, с тех пор Саурон не отпускал одного даже за врата цитадели. Нирвэ сначала обижался и дулся, ведь из-за желания подшутить был вынужден безвылазно сидеть в одном месте, но потом понял, что сам виноват. На месте Майрона эльда поступил бы точно так же, а может, и суровее, ведь был ревнивцем похлеще него. Да и разве так уж плохо постоянно сидеть в покоях, когда рядом такой майа? Нирвэ был готов провести с ним вечность. И все равно, где жить: на улице или в роскошном замке.

— Булочка моя, я принёс тебе десерт! — прозвучал в соседней комнате голос Майрона.

Нолдо тут же подорвался с постели и бросился к нему.

— Ну разве можно после этого тебя не любить?

Нирвэ повис у него на шее. Он не обратил внимания на звон выпавшего из рук майа подноса. Сейчас главным для него были лишь губы Майрона, в которые он впился жадным поцелуем. Ни на какие богатства и сладости эльда не променял бы своего огненного майа.