========== Часть 11 ==========

Саша ощущал, как медленно и с каким наслаждением касается его Шевелев; он рад был бы отдаться ему полностью и последние две недели только на это и намекал, однако комиссар недрогнувшей рукой отстранял его, а пару раз и вовсе обрывал ласки, несмотря на явное желание Саши, бросая все и отворачиваясь к стене, невзирая на все обиды со стороны своего мальчика.

— Сам же себе и вредишь, — укорял его Саша. — Ни себе, ни мне. Я же вижу, что тебе тяжело оторваться, — добавлял он лукаво. — Товарищ комиссар! Четыре недели уже прошло!

В этот раз он не намерен был останавливаться на сказанном, после чего вполне своевольно устроился у Шевелева на коленях и не собирался позволить сбрасывать себя. Послышался шумный вздох принявшего тяжёлое для себя решение человека, и ягодицы обжёг шлепок, от которого Саша айкнул, хоть и не сдвинулся с места.

Шевелев нагнулся над ним:

— Сегодня я тебя только подготовлю, но брать не буду. Со стороны мальчика послышался протестующий стон, который он унял ещё парой шлепков. — Не дури, — посоветовал он ему.

— Ну, хорошо, — ответил Саша покорно. — Надо же с чего-то начинать. Я принёс, — и он втолкнул в руку комиссара маленькую жестяную баночку.

— Ты её что, заранее тут держал? Знал, что уговоришь меня? — вскинул брови Шевелев.

Больше тянуть время он не стал: влажным касанием прошелся по ложбинке между ягодиц, коснулся сжатого пока темного отверстия и долго кружил возле него, иногда нажимая кончиками пальцев, чтобы растереть мазь получше. В колени ему упиралось явное доказательство ответного желания, и Саша потирался им об его колени. Шевелев слышал, как мальчик глухо дышит в подушку и чувствовал, как он напрягается, а потом всё более расслабленно отдается ему, раздвигает бедра, недовольно постанывает, требуя протолкнуть пальцы глубже и нажать на нужную точку. В угоду ему нажав посильнее, комиссар невольно сорвал с его губ такой громкий стон, что убрал руку.

— Больно? — склонился к мальчику он тревожно.

— Немного, — краснея, ответил тот и с нажимом добавил: — Продолжай.

Он помассировал нужное место еще немного, слушая откровенные стоны; простыня под ними украсилась несколькими белыми брызгами, и мальчик у него на руках совершенно обмяк, расслабившись. Потом требовательно повернулся, сказав, что завтра они непременно должны продолжить.

— Да ведь и так, кажется, неплохо, — Шевелев собственнически потискал его за бедро, потом поцеловал в щеку.

— Сколько ещё ты будешь от меня бегать?

— Я волнуюсь.

— Не волнуйся, — великодушно заметил мальчик.

— Легко тебе говорить, — посетовал Шевелев. — Нет, нет. И не проси. Завтра продолжим.

— Снова ждать!

— Я тебя, может, десять лет ждал. Долгое ожидание вознаграждается, — прошептал Шевелев, наклоняясь к нему и касаясь его. Поцелуй походил на извинение и был полон сожаления.

На другой вечер Саша готов был припереть своего комиссара к стенке, лишь бы получить желаемое. Он ждал его, вскакивая и приникая к дверному глазку, едва заслышав с лестницы шум шагов; ему казалось, что сегодня комиссар добирается до дома непозволительно долго, наверняка делая крюк, чтобы зайти к каким-нибудь друзьям и, чего доброго, выпить с ними, и вообще, издевается над ним нарочно. Вернувшийся всего на полчаса позже обычного Шевелев ощутил, как мальчик с гневом вжимает его в стену прихожей, стоило затвориться двери. Он растроганно усмехнулся:

— Ждал меня?

— Где шлялся? — спросил Саша, приподнимаясь к его уху; он хотел сымитировать грозный тон, но вышло с придыханием, пусть гневно, но страстно.

— Зашёл по пути во все магазины, — издеваясь, протянул тот. — Искал цветы, чтоб тебя порадовать.

— Дурак, — ответил Саша, обижаясь.

Но долго обижаться не вышло: Шевелев немедля повлек его за собой в ванну, не вспоминая даже про ужин или чай, сам торопливо раздевал своего мальчика — а вот любовался уже вполне вдумчиво. Саша тоже не отставал, торопясь снять с него все и потащить обратно в комнату, к постели; комиссар ворчал: “Дай хоть умыться!” — но улыбка его выдавала. Потом он сам подхватил своего мальчика, почти поднял его на руки и, по крайней мере, крепко облапил за ягодицы.

— Пусти, я тяжёлый!

— Да я двоих таких, как ты, мог бы…

— Только попробуй, — ответил мальчик угрожающим и ревнивым тоном.

Постель скрипнула шумно под напором сразу двух упавших на нее мужчин.

— Хочешь сверху? — спросил комиссар, намереваясь дать мальчику, как когда-то, свободу действий, но тот помотал головой отрицательно и лег ничком, оглядываясь на Шевелева. Потом взял его ладонь в свою и провел по своему бедру; Саша хотел, чтобы им обладали, и от осознания этого давно остывшему ко всему комиссару становилось жарко. Он единственно опасался позволить себе новую грубость, но, учитывая то, какую нежность он чувствовал сейчас к своему мальчику, этого можно было не бояться. Движения его стали как нарочно растянутыми, долгими, он точно дразнил своего мальчика, и тот недовольно шипел и подгонял его. Заметно было, как мальчик нервничает, иногда сжимаясь и сжимая его пальцы в себе, но он желал его и покорно терпел новую порцию вазелина, запах которого казался ему неприятным, химическим и напоминал о госпитале.

— Ещё одна минута — и я сам тебя возьму, — пообещал Саша.

— Ну нет уж.

Шевелев вжался в него, толкнувшись вперёд, нащупал стоящий член своего мальчика, обхватив его и несколько раз умело двинув вдоль ствола рукой. Послышался громкий Сашин стон.

— Тише, тише, хороший. Потерпи, — он вгляделся мальчику в лицо, но на нём не было написано никакой боли, разве что горячее желание. — Если хочешь, можем подождать ещё.

— Нет, — Саша смутился, отворачиваясь, и прошептал уговаривающим тоном: — Мне не больно, продолжай.

Шевелев дотронулся до узкой дырочки, которая уже охотно впускала в себя его пальцы, а после вошёл медленным толчком, чувствуя, как облегает его чужая узкая плоть. С каждым небольшим толчком он брал его чуть глубже — и мальчик охотно впускал его, подавался вперёд, особенно когда он ласкал его в ответ. Каждое движение срывало с его уст громкий вскрик и заставляло Шевелева тревожиться:

— Тебе больно? Мне перестать?

Саша помотал головой. Больно ему не было. Точнее, боль была, но неприятная боль сливалась с наслаждением, и в целом чувство было болезненным и сладким, и он совсем не умел и не привык подолгу терпеть его. После нескольких ритмичных движений Саша выплеснулся и расслабленно упал. Колени у него подогнулись. Комиссар кончил вслед за ним; близость была короткой, но жаркой, так что Саша уже через пару минут уговаривал его продолжить.

Комиссар хотел было уже согласиться, как вдруг их объятия прервались настойчивым стуком в дверь. Саша вскочил, натягивая майку и брюки, Шевелев поднялся, уйдя в угол, который не было видно от двери, и прислушался. Послышался женский голос: видимо, зашла соседка.

— Саша, у вас что-то случилось?

— Нет, — растерянно отвечал мальчик.

— Мне послышалось, что кричали.

— Я… Может быть, во сне.

Похоже, он растерялся, не зная, что ответить; пожаловавшись на картонные стены и головную боль, соседка ушла, и Шевелев наконец вышел из своего укрытия.

— Н-да. Надо будет учесть на будущее, — заметил он.

Саша покраснел, но кивнул в ответ, пусть и неохотно: перспектива и здесь, дома, вести себя тише мыши и снова всего бояться, ничуть не радовала. К тому же, как показала практика, он довольно часто терял всякую бдительность и всё-таки выдавал себя громким стоном или вскриком.

Но как бы ни был Саша угнетен этим новым обстоятельством, комиссар и здесь нашел, чем его утешить. До конца весны и первых теплых дней оставалось совсем немного потерпеть, а там можно будет выбраться на природу. Правда, до этого следовало обзавестись палаткой, а ещё лучше — походной печкой, но вдалеке от города, в лесной глуши им уже никто не помешал бы, да и такого рода общий досуг вызвал бы куда меньше подозрений. Об этом он и рассказал своему мальчику, когда они вновь удобно устроились на постели, и можно было спокойно погладить его и ещё раз насладиться радостью обладания любимым существом.