— Откуда ты появился? Где ты был?

— В садах памяти, — ни в чём не солгал Келегорм. — Я виделся с вала Мэлько.

Напряжение, висевшее в воздухе, резко оборвалось. Он ощутил, как запястье сжала крепкая рука Феанаро; сам он был ничуть не слабее, но вырываться из почтительности и любви к отцу не посмел.

— Мне не нравятся твои к нему визиты, и тебе известно об этом. Разве нет, Тьелкормо? Чего ты добиваешься?

— Он говорил, что многому обучал тебя, — продолжил Келегорм, избегая ответа на столь очевидный отцовский вопрос. Но и Феанаро проигнорировал его ответный довод.

— Я не хочу, чтобы ты с ним виделся. Он лжив и никто не знает его истинных помыслов. И добиваешься ты того, что я — из своей великой заботы о тебе — прикажу остаться тебе тут, в в своих чертогах, не покидая их. Ты должен искупить прежнее, а не возвращаться туда. Ты привык подчиняться ему, хотя должен был оставаться верным лишь одному мне.

— Ты прав, атто.

И Келегорм поклонился отцу, чувствуя, как его горячие ладони гладят его по голове и по плечам, заправляя за уши длинные светлые локоны. Феанаро нервничал и по временам больно дергал их, собирая в тугой пучок на затылке.

— Так будет лучше.

В этот миг Келегорму показалось, что остаться здесь и погрузиться в созидательный труд, в постоянное сотворение нового, в старания, направленные благо и впрямь правильно. Забыть обо всем. Атто прав: темный вала несет с собой одни соблазны — лишние для него соблазны. Но показалось ему так лишь на миг. Сразу после он осознал, что сильней всего хочет всё-таки — счастья. Того самого, что не хватило ему в Эндорэ. Пусть это будет сколь угодно неправильно и пусть он станет изгнанником: к этому ему было не привыкать. Нет, не то что бы он решился открыто воспротивиться воле отца, но со всей уверенностью подумал, что ничего не случится, если он встретиться с вала Мэлько ещё раз. Одна мысль об этом немало грела его весь следующий день, хотя на Валиноре не было дней, ни темных ночей, во мраке которых можно бы было незаметно скрыться. Что его удерживало на месте сильнее, так это нежелание огорчать Феанаро, который мягко увещевал его, уверяя, что хочет видеть Тьелкормо достойным мужем.

Феанаро обнял его, заставляя посмотреть на себя, и светлый взор показался Тьелкормо как никогда обжигающим. Но он вытерпел его, не отводя глаза. “У нас разная истина”, — сказал он себе.

— Ты знаешь, сколь сильно я сомневаюсь в умениях валар врачевать душу. Ты словно не изменился с того момента, как вернулся из чертогов Мандоса. Скажи мне прямо: он принуждал тебя отдаваться ему? Видишь, я знаю об этом, Тьелкормо, но не презираю тебя. Ты моё любимое дитя, и я не считаю тебя замаранным из-за этого: я лишь ненавижу врага мира сильнее и считаю, что он и сейчас продолжает вносить смуту в сердца. Это становится заметно, стоит взглянуть на тебя.

Келегорм покачал головой отрицательно.

— Ты стыдишься, я понимаю, — продолжал Феанаро, невзирая на жест сына. — Стыдиться незачем, но незачем и прощать. Какими лживыми словами он нашёл путь к твоему сердцу? Он сказал, что ты дивно прекрасен? Но то же могу сказать тебе и я — и добавить, что ты достоин лучшего вместо того, чем быть подстилкой у его ног.

Келегорму так не казалось. Он как никогда ясно ощущал в этот момент, что был бы счастливей, отдаваясь Мелькору, и даже не важно, следуя ли своей воле или навязанной. Вслух он не сказал ничего.

— Как бы не изуродовал он тебя, сейчас ты стал чист. Не позволяй ему испортить чистоту творения Эру вновь.

В этот раз Келегорм смутился, посмотрев в сторону. Он нервничал. Не станет же отец держать его взаперти? Быть может, прикажет братьям не спускать с него глаз? Тогда тайком встретиться будет проще, чем кажется.

— Быть может, он угрожал тебе? Говорил, что сотворит нечто страшное, если ты не вернешься вновь? Если так, скажи.

— О нет, отец. Но я остаюсь душой с ним, поскольку вала Мэлько равно величественен и мудр, и я рад принадлежать ему телом и душой.

***

Прошло некоторое время с тех пор, как он оказался заперт здесь. На щеке горел отпечаток отцовской ладони, и губы были разбиты в кровь, но отчего, он уже не помнил. Здесь, куда его посадили, было узко, тесно и темно, но Келегорм не сожалел, что сказал о правде. Лгать отцу ему хотелось меньше всего: всё же он любил его.

Час шел за часом, ему удалось немного подремать, улегшись на полу. Настил был дощатый, совсем не холодный, пусть и твердый. И издалека, и совсем рядом раздавался шум: отворялись ворота, слышались голоса, лай собак, потому что его, как видно, заперли совсем близко с внутренним двором дома Феанаро. Когда он успел встревожиться насчет того, что напрасно разгневал отца, появился Нельо, который принес ему завтрак, который утащил из кладовой, и объявил, что отец и впрямь в сильном гневе, и им с большим трудом удалось успокоить его.

— Скоро атто уедет по делам — однако он просил Курво приглядеть за тобой. Думаю, младшего мы убедим, что негоже держать тебя взаперти.

Взгляд Куруфина тоже был холоден: он тоже казался неподдельно огорченным, хотя позволил вернуться к себе, где можно было по крайней мере лечь и вытянуться во весь рост. Келегорм против желание прикрыл глаза и мысленно воззвал к памяти. Фигура темного вала возвышалась над ним во весь рост.

— Забери меня туда, где я был счастлив, — попросил он его и ощутил, как вала Мэлько протягивает ему руку. Они встретились вновь, и он был у его ног, как и хотел. Он обнимал его колени и чувствовал, как тот утешает его.

========== Сон Мелькора (2) ==========

Он оказался в объятиях всесильного вала.

— Ты мой, только мой, и принадлежишь мне.

Однако голова красивого эльфа казалась занята совсем не значимостью его возвращения в руки судьбы.

— Отец так разозлился.

— Интересно, что он сказал бы, если бы я предложил ему отдать мне тебя в услужение в обмен на новые знания? Он добивается чего-то? Хочет найти средство взглянуть на другие миры? Уступил бы он мне сына? Думаю, охотно.

— Он бы так не поступил, — ответил Келегорм грустно и возмущённо одновременно.

— Хотелось бы проверить, но я не хочу возвращать ему тебя даже на малое время. Тем более теперь, когда ты явился ко мне по своей воле. Хотя, как я говорил, мы были близки.

Они снова шли по отдаленной аллее неизвестного эльфу сада. Он охотно шел бы с Мелькором вечность, и тихий низкий голос приятно его успокаивал. Скоро перед ними предстали его чертоги, высокие и сверкающие; стекло в них соседствовало с черным камнем. Они пустовали, и тишина встречала их под высокими сводами.

— Теперь ты принадлежишь одному мне, — повторил Мелькор скорее не ему, а для своего удовольствия. — Отныне и навсегда.

Эльф неуверенно улыбнулся.

— Ты говорил, что не причинишь боли, — и он сам потянулся к нему. — Другие валар говорили, что ты не творишь больше дурных дел.

— Никогда. Рассматривай твое пребывание здесь как условие безопасности твоих родичей, — и Мелькор взял его за подбородок. — Твой отец вел себя весьма непочтительно, но твое присутствие скрашивает мне дни и помогает смириться с его неучтивостью.

— Вот как?

Но Келегорм предпочел не обращать внимания на свою роль заложника.

— Что он тебе говорил? — продолжал Мелькор.

— Кто?

— Мастер Феанаро.

— Он спрашивал, чего я добиваюсь, когда иду против его воли и хочу видеть тебя.

— И что ты ответил ему?

— Ответил, в чем мое счастье.

Мелькор резко и быстро глянул, заставляя воскресить в памяти момент, когда Феанаро занес руку над сыном — и засмеялся от удовольствия, хотя тут же рассудительно заметил:

— Кажется, он добился своего счастья, так что же мешает остальным?

Келегорм пожал плечами: его размолвка с атто лишь огорчала.

— Он не понимает того, что творение редко принадлежит его творцу. Гораздо чаще оно живёт собственной жизнью. Пламенному давно пора стать умнее. А теперь вспомни свое обещание и иди сюда.