— Нет, всё равно… Так бы не было никогда.
— Если ты рассчитываешь проверить и снова уговорить меня отпустить тебя в Аман, то расчёт твой весьма наивен. Отпускать тебя я не намерен.
— Я бы убедился в своих наивности и упрямстве?
— Пожалуй, ты слишком дорог мне и таким. Ни к чему тебе лишаться их, равно как и отдельных частей тела.
— Так всё же я пленник здесь?
— Пленники висят на уступах скал, и их телами кормятся волколаки, Тьелкормо.
Лик Моргота помрачнел, и он, поднявшись, быстро вышел.
========== Часть 17 ==========
Моринготто вышел, оставив его в одиночестве, и Келегорм, к своему удивлению, провалился в сон снова — в этот раз тёмный, безо всяких страшных видений. Тайная причина была в том, что от страшной действительности хотелось бежать. Он привык командовать и находиться по крайней мере в относительной свободе выбора действий, но сейчас, когда всё вокруг говорило о войне, здесь, в сердце Ангамандо, было спокойно, если не высовывать носа дальше внутреннего двора главной крепости, конечно. Дальше можно было разглядеть, как не перестают дымить бесчисленные мастерские с огромными печами, где день и ночь отливали из металла оружие, тянулись дороги в долину, далеко, за Таур-ну-Фуин, и нависшее темное небо казалось предгрозовым, когда освещали его не молнии, а пламя из пасти драконов. Поднявшись и приведя себя в порядок. Келегорм высунулся из окна и долго осматривал горные дали: кряж уходил к горизонту, и гребни гор терялись в серой мгле, а вблизи виднелись пики ближних гор, низкие перевалы и мельтешение сотен и тысяч слуг Моргота. Нолдо вовсе не забыл последних слов, что произнёс темный вала, и напротив, отчасти полагал своим долгом облегчить участь пленных, если бы знал, где они: здесь, где его держали, подвалы были не столь обширны и пусты, по крайней мере, хранились в них одни припасы и утварь. Моргот, очевидно, предпочитал допрашивать здесь лишь особых пленников, а держать — его одного.
Стоило выйти за дверь, он столкнулся с орком; к счастью, отвратительная морда была скрыта забралом шлема. Орк же деликатно (для орка) остановил его.
— Мой лорд облачится в доспехи?
Отучить его от этого обращения к себе было невозможно — должно быть, Моринготто хорошо вышколил этих тварей. И Келегорм неохотно кивнул. Его проводили в оружейную, где орки вернули его прежние, сияющие мифрилом доспехи и даже помогли с завязками, как ни мерзко было чувствовать их касания к своему телу. В то же время отказаться нолдо от них не мог: за этим последовали бы уговоры не подвергать жизнь опасности, заверения, что то приказ Моринготто и прочее. Да и прикрикнуть: “Не очень-то лапай меня, отродье, не то пожалуюсь твоему хозяину!” — было бы неразумно и значило бы признаться, что он принадлежит Морготу телом.
— Где мой прежний слуга, который был из эльдар? — наконец недовольно спросил Келегорм. — Он бы справился лучше вашего.
— Разве у тебя был слуга-эльф? Мы ничего не можем знать об этом, лорд.
— Боюсь, он больше не появится. Хозяин иногда казнит нолдор-отступников. Или, быть может, его отправили в мастерские, когда работы сильно прибавилось.
Келегорм недовольно кивнул, обещав себе при случае справиться у Моринготто о том слуге. Нет, у того были свои дурные стороны: лишняя навязчивость, к примеру, — но он всё же был эльфом, а не творением тьмы. И, говоря честно, Келегорм успел так истосковаться хоть по чьим-то тёплым рукам и объятьям, что даже страх перед Врагом отступал на задний план. Да и раскрыться эльфу было проще: тот ведь всё равно знал о них… В очередной раз думая, как грустно, если тот окажется мёртв, Келегорм спустился наружу, стараясь не обращать внимания на нежеланную свиту. Те, как нарочно, стараясь услужить, держались рядом.
— Лорду угодно отправиться на охоту?
Келегорм отрицательно тряхнул головой. Стоило представить, как сквозь лес, который был для него местом единения с собой, продираются следом эти две морды, становилось тошно.
— Проводи меня к пленникам, — решил он. — И скорее! Ты что, оглох?
— К каким пленникам? Лорду угодно посмотреть на пленных из эдайн? Или из эльдар? Из наугрим? На других созданий?
— Лорду, должно быть, хочется посмотреть на сородичей, нолдор, — заулыбался другой орк довольно.
— Лорд может посмотреть. Тех, кто был тяжело ранен и не мог идти сам, сожгли на поле боя, а самых дерзких зачинщиков повесили здесь, на вратах Ангбанда.
Калитку у привратницкой распахнули, и Келегорм вышел внутрь. Слышался рык и лай сотен варгов, кидавшихся наверх в бессильной злобе, а наверху и впрямь рядами висели тела с посиневшими и почерневшими лицами, которые клевало шумное воронье. Келегорма пошатнуло. К горлу подкатила тошнота, и он почувствовал, как его поддерживает за плечи орк. “Лорду дурно, его лучше увести отсюда”, — слышалось за спиной. Всё мертвы. Он надеялся им помочь — помочь ценой чего угодно, собственного тела, собственного унижения — но помогать было некому. Во внутреннем дворе, с трудом глотая холодный зимний воздух, он кое-как пришёл в себя. За спиной слышались пререкания стражей, “нечего его было туда вести” и “хозяин сказал делать…” — и Келегорм махнул рукой, обрывая их.
— Нет… Нет. Те, кто на воротах… Это не могут быть все. Неужели больше не осталось пленных? Веди меня к тюрьмам! Я не поверю, что у вашего хозяина нет темниц!
— Те, кто был тяжело ранен, сожжены, лорд, — орк объяснял терпеливо. — Те, кто оказался слишком дерзок, был повешен. Остальные в шахтах и в мастерских. Лорд желает проехаться и посмотреть на работу в горных выработках?
Келегорм кивнул: слабость медленно отпускала его.
Ему подвели коня, орки взгромоздились на варгов, после чего все трое поехали долгим путём вдоль скал. Впереди расстилались бескрайние серые поля, слева и справа уходили вдаль цепи гор, и кое-где вдали виднелись ехавшие на юг новые и новые телеги и отряды новых орков. Они прошли мимо мастерских, где ковали оружие, дальше, и прошли к низким квадратным прорезям, отличавшимся от входов в дикие пещеры разве что тем, что своды их местами были укреплены. У входа его встретил знакомый нолдо их тех отступников, что присягали ему на милость.
— Спускаться глубоко опасно, но если мой лорд желает взглянуть на работу с верхних ярусов, его проводят.
И Келегорма повели глубже. Освещаемая оранжевым светом факелов, перед ним с обрыва, откуда вниз вело несколько широких лестниц, открывалась перспектива. Под низко нависшим потолком пещеры виднелись уходившие вглубь и в стороны всё новые и новые её ответвления. Бесконечно скрипели, перемещаясь, подъемники, на которые грузили новую руду, и всюду виднелись фигуры работников; впрочем, Келегорм не сразу смог понять, кто из них раб, а кто отступник, и только чуть позже, всмотревшись, увидел цепи на ногах одних, которые приковывали их к тачкам и киркам. Он тревожно вгляделся вдаль, свесившись с обрыва, едва отгороженного вбитыми кольями и веревками, почувствовал, как оттаскивают его, и стряхнул с себя орочьи лапы, после чего почти бегом направился ко ближайшей ведущей вниз лестнице. На удивление, его никто не пытался остановить, и он скоро понял, почему, когда наткнулся внизу на железную решётку, отгораживающую его от шахты, где шла добыча. Он вцепился в неё, но запоры не поддавались. Однако прутья решетки стояли с зазором, вполне позволявшим разглядеть, что творится, и он всмотрелся в ближайшего же пленника, который, подняв голову, обжёг его ненавидящим взглядом: должно быть, он разглядел богато украшенные доспехи и холёный вид сородича, что навело его на вполне понятные мысли.
— Ты продался Морготу, будь проклято его имя.
— Я отдался бы ему ещё раз, чтобы спасти вас.
Келегорм смотрел в ответ, протянув руку, точно это он был пленником, умолявшим себя освободить. Ему стало горестно и тошно. Он плохо помнил, что было далее, но чувствовал, как навалилась на его плечи огромная тяжесть, от которой никак нельзя было избавиться.
