«Я буду стойким ради них, — возразил он сам себе. — И вернусь с удачей».

За его спиной возникла вдруг чёрная тень с ликом Моринготто и возразила негромко его мыслям:

— Хорошо, вот только тебя там без камней никто особенно не ждёт. Незачем возвращаться. Ведь любимая выбрала не тебя, Тьелкормо.

— Лутиэн стала женой этого адана, я знаю. Но меня ждут братья.

— Лутиэн умерла, Тьелкормо, пока ты был здесь. И твои братья сейчас идут отнимать сильмариль у её сына. — И он поднёс Келегорму круглый черный шар, поверхность которого из полированной вдруг стала глубокой, бездонной, вызывая из глубины образы почившей принцессы синдар, затем её сына, что стал править дориатрим, а после — гнев братьев. Моргот кивнул на них: — Они собираются убить его ради камня.

— А я — тебя.

— О, не только: я охотно верю, что ради клятвы ты перерезал бы половину Белерианда, вот только до меня единственного не можешь дотянуться. Да? Не могу понять, чем ты лучше меня? — спросил Моринготто, будто всерьёз задумавшись. — Ведь камень остаётся камнем, а жизнь — жизнью.

— Для меня он большее! — выкрикнул Келегорм, и его ожесточение вдруг показалось Морготу на редкость наивным, детским. Да, да, так и есть: нолдо совсем не думал о последствиях. И Моринготто не преминул намекнуть ему об этом:

— Положим, ты овладел бы камнем? Что случилось бы тогда? Его вставили бы в ту же корону. Только принадлежала бы она уже не мне, и не дорогому тебе старшему брату, а владыке Нолофинвэ… Если не ошибаюсь, он теперь верховный правитель нолдор? И все твои жертвы были ради самоцвета, что увенчает его славу?

— Нет. Они были не ради его славы, а ради нашей мести тебе, врагу эльфов.

Моринготто замолчал и задумался; услышанное обрадовало его ещё больше. С местью лично себе справиться он бы мог. Нолдо видит в нём убийцу отца и деда, источник лишений, причину изгнания в Сирые земли — тем лучше, если он, Моргот, снизойдет к нему и покажет, какими великими благами обернется для эльфа его милость.

— Тьелкормо, послушай. Мне это безразлично, я не способен чувствовать так, как вы, дивный народ. Но только представь, как ты стоишь один, с пустыми руками, когда то, чего ты так желал, вновь досталось не тебе. А вот что тебе действительно осталось — так это слава убийцы.

И Моргот понял, что нолдо это и впрямь представил — и хорошо представил. Он почувствовал пустоту в его сердце и горечь от многих потерь. Пленник хорошо представил, как он всего лишился.

— Я убил бы только тебя, — прошипел Келегорм.

— Хорошо, меня. Сперва одного меня. Да меня и убивать-то не надо! Я отдам тебе корону с сильмарилами сам. Возвращайся назад, отдай камни сыну Финвэ, королю Финголфину, а затем иди убивать дориатрим ради третьего камня.

— Нет!

— Как «Нет», Тьелкормо? И разве одного твоего «Нет» достаточно? Вспомни брата Куруфинвэ: разве он удовлетворится твоим «Нет»? Разве он — и ты следом — не захочешь вернуть третий камень? Они ведь тоже забрали его обманом у тебя! — Моринготто сделал вид, что припомнил: — Ах нет, не у тебя. У меня. Но ничего. Я к тому времени буду мёртв, а ты убьёшь их, отомстив за меня, в мою славу, мой верный слуга.

И Моринготто, окончив свою быструю речь, довольно расхохотался. Он распростёр объятия, как бы подзывая Келегорма к себе, но тот отшатнулся, бледнея.

Слова врага словно перевернули всё у него внутри.

— Я сделаю всё, чтобы остановить их, — обещал он ожесточённо.

— Но разве остановишь? Гораздо вернее ты с этим благим намерением сделаешься мёртвым. Мёртвой холодной тенью, привязанной к этим землям. И даже счастливого посмертия у тебя не будет.

— Брат никогда не поднимет руки на меня! — возразил Келегорм из последних сил, видя, как взгляд Моринготто потемнел, сделался ушедшим в себя, точно тёмный вала хотел провидеть: поднимет или нет. Затем снова остро глянул на него:

— Быть может, и не поднимет, а просто сочтет, что твоя идея — следствие того, что ты подвергся искажению, Тьелкормо. Объявит тебя умалишённым. Он ведь и до этого не считал твой разум чересчур острым, а? И ты это сознавал и не перечил. Так что он скажет, что эту мысль заронил тебе в душу я. И остальные ему поверят. Они не станут делать дурного или желать тебе дурного, о нет. Напротив, они станут тебя жалеть.

Тогда он вновь навеял нолдо видение, но в этот раз то было отражение не настоящего, а будущего.

И Келегорм увидел сожаление в глазах Макалаурэ и Карнистиро, усталость в глазах Майтимо, а затем — себя одного в своём маленьком охотничьем доме. Увидел лес на границе владений братьев, где они могли присматривать за ним и где ему позволено было охотиться, видел сочувственные взгляды и общую ложь, и осознавал в этот миг, как это — жить, когда тебя считают мучительно страдавшим в руках врага всех эльфов, лишившимся там разума, достойным лишь заботы и опеки — но не веры.

========== Часть 7 ==========

Келегорм лежал в своих покоях неподвижно и уже дня два отказывался даже от еды; его враг не стал бы сильно беспокоиться об этом нолдо, поскольку хотел, как и обычно, дать ему время на раздумье, но его собственное нетерпение тоже оказалось сильнее равнодушия. Решив, что заглянуть к нему в образе слуги будет вполне безопасно, он отворил дверь и прошёл внутрь.

— Лорд…

— Унеси. Я ничего не хочу.

Так повторилось несколько раз, на протяжении которых Келегорм казался погруженным в самые тяжелые раздумья, и лишь изредка вскакивал, делал несколько шагов назад и вперед по спальне и падал вновь на постель лицом вниз. Угнетенное состояние отражалось на его мыслях. Темный вала мог их видеть: лихорадочные, обрывочные или, наоборот, медлительные, все они кончались ничем и ни к чему не приводили. Нолдо потерял серьезную цель и не знал, чем её заменить. Иногда он утешал себя тем, что услышанное могло быть и ложью, потом в ужасе обнаруживал, что успел хорошо позабыть братьев и их привычный образ действий — и всё. Но когда Моргот в облике слуги посетил его снова, он неожиданно приподнялся на локте и обернулся к нему.

— Посиди со мной.

Моргот сел на край ложа — осторожно, держась подальше, чтоб тот не смог дотронуться или сдернуть темную вуаль с лица (темный вала не проявил здесь большой изобретательности и создал себе лик, весьма схожий с тем, что избирал обычно, когда ему хотелось облечься плотью на глазах у всех).

— Ты из эльдар? — спросил Келегорм вдруг.

Сколько надежды прозвучало в его вопросе! Моргот разом прочувствовал его тоску по дому и грусть от одиночества. Он понял, что не хочет разочаровать его, и потому кивнул.

— Как твоё имя? Ты из татьяр или из нэльяр?

— Я не знаю своего имени, лорд. Враг эльфов увёл меня к себе так давно, что в моей памяти почти ничего не осталось.