Это было похоже на правду: встречались среди его слуг и такие. Келегорм ответил вздохом, а затем протянул к нему руку, желая коснуться, и Моринготто дотронулся его руки в ответ: казалось обидным, что нолдо смог раскрыться не ему в свете его мудрости и с челом, озаренным сильмарилями, а созданному им самим наспех образу простого слуги, фальшивому и неверному. Насколько же этот эльф готов был обманываться! К тому же, Моргот боялся дальнейших расспросов.

— Ты тоже одинок? — поинтересовался Келегорм.

— Да, — ответил ему он, и в этот раз не солгал ни единым словом.

— Как же ты находишь… отыскиваешь способ не сойти с ума здесь, в заточении?

— Мне казалось, лорд, что тебе позволено покидать и покои, и башню, не выходить лишь за границы Ангбанда, — ответил он.

— Да, — согласился нолдо. — Но вместе с тем я одинок.

— Но господин благоволит к тебе, — уверил его Моргот.

— Он враг. С ним я не могу быть откровенным.

— Ты боишься вреда с его стороны? — высказал догадку он.

И Келегорм кивнул.

Тишина стала неловкой.

— Прости. Я должен идти. — И Моргот исчез, но вовсе не покинул эльфа на этом, а остался рядом — незримый. Келегорм лежал неподвижно, и никаких деятельных, а не погружавших его разум в ещё большее отчаяние мыслей у него не находилось. Тёмный вала охотно бы утешил его, и зрелище нолдо в подобном упадке духа огорчало его самого, но горе, по его мнению, стоило перетерпеть.

Зато на следующее утро его нолдо вновь обратился к своему слуге:

— Где твой господин? Скажи, что я хочу его видеть. Или проводи к нему.

И, поскольку последнее было никак невозможно, Моргот, кивнув, удалился, а после явился вновь, уже в своем обычном разрушающемся великолепии.

— Ты хотел о чем-то просить? — поинтересовался он.

Келегорм повернул к нему сильно побледневшее и осунувшееся за это время лицо, на котором без слов читались следы последних переживаний.

— Я подумал, что мне не стоит верить тебе на слово. Майтимо говорил, что ты и ему показывал картины войн, смертей и многих бед, которых не было никогда…

— Не было, но будут. Или твой брат всеведущ?

— А всё же? Мог бы я покинуть Ангбанд один, без сильмарилей? — попросил он. И, едва высказав эту просьбу, Келегорм осознал, что вновь сказал глупость: как бы ни был милостив тёмный вала, он ни за что не отпустил бы его, заложника своего спокойствия.

Тогда нолдо добавил поспешно, облизав губы: — Я лишь хочу вернуться к братьям, чтобы проверить, не лгал ли ты.

Он увидел, как Моринготто кивает ему размеренно, но не насмешливо, как редко бывало с отцом, если ему удавалось сделать под его руководством что-нибудь стоящее.

— Можно. Рука об руку со мной. Или ты желал вернуться навсегда?

Келегорм хотел бы подтвердить последнее, но не стал, потому что и так отчётливо понял, что Моринготто его не отпустит. Он держал его цепко, он разрушил его разум, лишил уверенности в себе и накрепко привязал (хоть Келегорм бы и не сознался). Нет, нолдо считал себя свободным, и не собирался слышать унизительного отказа.

— Ты вернешься. И убедишься, что я прав. От моей истины и меня самого тебе не скрыться.

Подобная возможность нолдо не воодушевила, но выбора у него не было, и Келегорм согласился. Договор остался негласным: ему позволяют вернуться, но насколько призрачна эта возможность? Всё зависело от того, насколько темный вала окажется прав. И если да, то что останется ему делать? Но так далеко вперед он по обыкновению своему не заглядывал, на что и рассчитывал его враг.

И потому Моргот позволил ему уйти. Нолдо хотел очутиться близ владений братьев — и довольно скоро очутился среди необозримых долин восточного Белерианда; ему казалось, что владения старших Нельо и Кано находились севернее, и эти места были ему незнакомы.

Однако довольно он встретил дружину верных старшего брата.

— Лорд Тьелкормо!

После долгих объятий и заверений в том, что его давно не чаяли увидеть живым, сотник помог ему взобраться на коня, и за пару дней они достигли новых укреплений, возведенных на широком, приземистом, ничуть не похожем на суровые горы севера холме. Вырисовывались контуры недавно возведенной из камня и дерева крепости, такой же невысокой и не отличавшейся ни малейшей изысканностью облика; напротив, всё говорило, что она — лишь опорный пункт, временный и построенный наскоро, и что тот, кто возвёл её, надеялся не на спокойную и размеренную жизнь, а на то, что будет стоять до конца. Словом, облик её говорил о войне, и разбитый вокруг лагерь, где Келегорм встретил дружины верных по меньшей мере троих из братьев, — тоже. Но задерживаться во временном поселении ему не дали, проводили внутрь, очевидно, считая, что ему есть о чем рассказать остальным. Келегорм же в ужасе ловил себя на том, что если знает, с чего начать, то совершенно не представляет, как объяснить, на каких условиях и после каких слов он был отпущен. Дальнейшее лишь отвратило его от намерений рассказать, что предрекал ему Моринготто.

— Лорд Тьелкормо вернулся! — возвестил крик привезшего его сотника ещё от ворот.

Маэдрос недоверчиво поднял голову от старой и протершейся на сгибах карты долин Химлада и Эстолада. Но среагировал он быстро, велев верному отыскать и позвать лорда Куруфина.

Курво оторвался от писчей работы по сведению общего числа воинов и вооружений не сразу и без охоты, но, осознав принесённую слугой весть, вскочил ещё быстрее и торопливо сбежал по лестнице в широкий и низкий зал, выискивая Тьелко. Он ожидал увидеть его в центре внимания, хохочущим, быть может, хвалящимся тем, какой он проделал путь отсюда и что повидал, но брат стоял за спиной верных, растерянно озираясь, и лишь когда его подтолкнули, вышел вперед и потянул к нему руки, а потом несмело обнял. Голос у него дрожал, и Курво спрашивал себя в этот миг, сколько же пришлось перенести, чтобы на место открытой и насмешливой манере взамен пришла эта, неуверенная и осматривающаяся? Даже Нельо не выглядел после спасения с Тангородрима столь переменившимся, хотя казался не в пример более измученным. Нет, в похудевшем узком лице Тьелко читалось тоже читалось пережитое невыразимое страдание, пусть и не физическое. И ещё страх, с каким он вглядывался в лица братьев в ответ; перед чем страх, Курво так и не понял. Одежды на нём были те же, пусть сильно обтрепались, что тоже удивило брата: неужто он так и добрался до здешних мест? Затем Курво отвернулся от него и отступил назад, чтобы обменяться вопросительным взглядом с Нельо: быть может, тому виднее, что сейчас делать?

— Это ничего, — кивнул Маэдрос. — Он отойдёт. Вели отвести ему тихие палаты из тех, что пустуют.

— Я бы хотел снова не расставаться с ним, — признался Курво; из этих слов становилось ясно, что он отчасти всё же винит себя в произошедшем.