Богатство внезапно проявившегося контекста ошеломляло. И была в произнесенной им фразе не только глубина, так сказать, всеобщая. Было нечто сугубо индивидуальное в ней. Что-то именно для меня. Если представить человека такой образной стеклянной призмой, через которую преломляется восприятие, то сквозь призму моего восприятия я услышал, а точнее, почувствовал эти слова личностно.

Это я могу смотреть на эти вещи не уставая. На огонь Любви, на воды Благодати, на песок Времени. А другие… кажется, я начинаю понимать, кто они. И, пожалуй, еще меня поразило то, как он произнес слово «человек». Это звучало совсем не так, как говорим мы. Очень большое количество эмоциональной окраски создавало совсем другое поле смыслов этого слова. С ним надо было пожить, с этим ощущением. Почувствовать его на вкус. И это было возможно не в образном, а в прямом смысле.

– Пожалуй, вы правы, – согласился я, все еще под впечатлением. Да и что мне было еще сказать?

– Ну конечно, мой начинающий что-то понимать мастер, – почти дружески произнес сифейри. – Конечно, я прав. О чем вам и говорю с самого начала. Неизбежность… как основа моей правоты. Таков мой принцип. И мне кажется, он безупречен. Надеюсь, вам нравится? И не безупречность ли лежит в основании всякой красоты, м-м?..

Это было действительно сильно. И красиво. А еще пугающе. Кто же он такой, этот загадочный страж? Мне показалось, что какая-то, образно говоря, правда прозвучала в этот момент. Что-то, в чем я должен был уловить нечто особенно важное. Неуловимое, но необходимое. То, что искал. Словно вдруг увидел знак, оставленный мне кем-то.

– Ну что, продолжим, мой задумчивый гость? – радостно спросил сифейри.

– Давайте, – спокойно ответил я. – Переменчива, как погода, постоянна, как камень, недоступна, как звезда, всегда под ногами, как земля. Возвышает унижая, утешает отдаляя. Что это?

Задавая этот вопрос, вполне себе в стиле сифейри, я отчетливо понимал простую вещь: мне уже не выиграть.

Сифейри тем временем медленно, я бы даже сказал, лениво прогуливался по краю отвесной каменной площадки, внимательно рассматривая свой замок. Как будто и не слышал вопроса. А может, тактика такая у него. Давит на психику. Никуда не торопится.

Но я-то тороплюсь. Пришлось немножко покашлять, привлекая внимание сифейри. Он остановился, посмотрел на меня, словно только что заметил, и добродушно так произнес:

– Знаете, почему вы здесь? – и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Потому что у вас есть мечта. Это и ответ на ваш очередной вопрос, и причина нашего разговора. И если верно утверждение, что за все на свете приходится платить, то за мечту мы платим двойную цену. Вот так.

– Да кто же вы такой на самом деле?.. – вырвалось у меня помимо моего сознания.

– Время ваших вопросов закончилось, мой почти плененный мастер, – вкрадчиво прошелестел сифейри. – Осталось совсем немного ждать. Вы проиграли. Но правила требуют исполнения всего ритуала. И я дарю вам мой последний вопрос. Подумайте над ним. У вас теперь будет много времени для этого. Я сказал вам, что неизбежность – основа моей правоты. А что же лежит в основании самой неизбежности? Ответите на этот вопрос – поймете, почему вы здесь.

Сифейри что-то еще сказал, но я уже не услышал. Я смотрел на замок. От него отделилась небольшая часть и черным узким языком устремилась к нам. Через пару минут я понял, что это что-то вроде раздвижного моста, перекинувшегося от замка до каменистой площадки, где мы с сифейри вели наш диалог.

– Ну вот и все, мой навеки плененный мастер, – весело промурлыкал сифейри. – Осталось только поблагодарить вас за приятно проведенное время и хорошую игру.

И хотел бы ему ответить, да уже не мог. Плотное, неведомо откуда взявшееся вязкое облако укутало меня со всех сторон, сковало невидимыми путами, спеленало, словно мумию, и аккуратно уложило на черный мост. Спустя мгновение меня уже несло с головокружительной скоростью по направлению к замку.

«Что же, план в конце концов удался, – пронеслось у меня в голове, – я все-таки окажусь в замке».

Чем хороша любая университетская кафедра, так это особой атмосферой. Наша кафедра философии этим тоже не обделена. Заходишь и чувствуешь – явно тут люди своеобразные. Простенько, не сказать – бедненько, но – уютно. Может, потому, что места мало.

Со стен смотрят надписи с цитатами великих, сделанные студентами прошлых лет на юбилей кафедры, да так и оставленные на месте с тех далеких пор. Тоже ведь история уже. Не отнимешь. У нас даже есть настоящая пишущая машинка. Сколько ей лет, никто не знает, но она так и стоит на столе как напоминание: все преходяще, а вещи – вдвойне. Вполне себе по-философски.

Господа из далекой Персии прибыли ровно к восьми утра. Тайна раздобыла где-то электрическую плитку и сейчас занималась приготовлением кофе. Вот умеет она все устроить. Не великие хлопоты, а людям приятно.

Гостям было где-то под шестьдесят. Оба смуглые, седовласые, один с небольшой залысиной. Одеты они были в обычные костюмы. С виду, в общем, люди как люди. Никакой экзотики.

Поздоровались они по-русски, но потом извинились и перешли на персидский. Того, что с залысиной, звали Али, другого – Хусейн. Хм, интересно, откуда они узнали, что у меня есть переводчик? А! Ильяс Раилевич, ну тогда все ясно. Хотя нет, не все. Какую роль во всем этом играют Институт и лично Ильяс Раилевич, хотелось бы прояснить. Очень хотелось.

Тайна налила всем свежесваренного кофе и уселась рядом со мной напротив гостей. Те поблагодарили, спросили что-то у Тайны, она ответила. Так беседа и завязалась. О чем они говорили, я, ясное дело, понятия не имел, но, думаю, о чем-то малозначащем. Может, о погоде. Восточные люди сразу к делу не приступают обычно.

Выждав пару минут, я выразительно посмотрел на Тайну и откашлялся. Пора было вступать в разговор. Настроение, впрочем, у меня было с утра затейливое, так что хотелось сказать что-то вроде: как дела на Плюке[1], но я сдержался. Вряд ли господа потратили столько усилий, времени и средств, чтобы услышать такое.

На самом деле я просто нервничал. У меня не имелось никаких предположений о том, кто они и что им от меня нужно. В том тяжелом положении, в котором я оказался после гибели Эдельвейс, у меня практически не было и минуты, когда бы я смог расслабиться и чувствовать себя в безопасности. Я всегда держался настороже и ждал чего-то нехорошего каждую секунду. Впрочем, мой Токен молчал, и это несколько успокаивало.

– Приветствую вас, – вежливо сказал я. – Как прошло ваше путешествие к нам?

– Хвала Всевышнему, все хорошо, – ответил один из них – тот, что с залысиной, Али. Это я и сам понял, хотя Тайна перевела.

– Извините нас за то, что мы немножко отвлеклись, разговаривая с госпожой Халиловой, – подал голос другой гость. – Мы вспоминали наши дискуссии в Париже и Москве.

– А, так вы знакомы! – удивился я. – А ты мне не сказала, – здесь я укоризненно посмотрел на Тайну.

– Я боялась, что вы откажетесь взять меня с собой, – смущенно ответила она.

– Хм, женская логика. Обсудим это позже. А что именно являлось предметом ваших дискуссий, можно узнать? – спросил я, обращаясь к гостям.

– Некоторые особенности шиитской доктрины о Махди, последнем имаме всех мусульман, – ответил Хусейн.

– Я полагаю, что образ Махди связан с зороастризмом и является в существенной степени результатом влияния этой религии, существовавшей, как известно, на территории Персии, – вступила в разговор Тайна и перевела свою фразу гостям.

– Госпожа Халилова считает, что имам Махди не имеет отношения к изначальному исламу и что вся эсхатология шиизма берет начало в зороастризме. Мы с ней не согласны. Вот, собственно, о чем наши споры, – вежливо и даже с улыбкой сказал Али.

– В целом вся идея появления Махди в конце времен сильно напоминает пророчество о сыне Зороастра, который тоже придет в конце времен, чтобы добиться окончательной победы добра над злом, Ахуры-Мазды над Ариманом, – сказала мне Тайна. – Вот о чем шла речь, если уж говорить прямо. В рамках моей работы по сравнительному религиоведению я и познакомилась с ними. Точнее, меня познакомил Ильяс Раилевич.