— И ещё... за твоё понимание, что БЫЛО... когда-то...
Анастасия, отведя в сторону глаза, покосилась на исчезающие в огне строчки, успев разглядеть слова “я всегда любил толь... никогда не жел...”
Заметив ее взгляд, Белов тут же подошел к камину и пошевелил угли, чтобы брошенная бумага быстрее вспыхнула.
В своем длинном письме автор попытался написать, как страстно он любит и поэтому был всегда верен. Но так и не смог изложить толком объяснение рокового происшествия, испытывая брезгливость.
Чувство достоинства или гордыня? Да какая по сути разница! Уважающий себя мужчина не станет лепетать в письме о том, что он получил некую записку, которую позже так и не нашёл, что внезапно заснул после съеденного в трактире обеда, под стрекот незнакомой девицы, а позже оказался раздетым.
И уж точно не стоило писать очевидное, что он, мужественный гвардеец, был уложен и раздет с помощью подельника, этого убогого мужичонки? Который умудрился заманить в ловушку его, не раз обводившего вокруг пальца гораздо более достойных личностей...
Часы пробили час ночи.
— Что же, до рассвета немного совсем осталось... Пожалуй, тебе стоит выспаться перед дорогой... — она нерешительно поднялась.
— Да, конечно... Доброй ночи тебе... дорогая. И, вот что... завтра мы уже не свидимся, попрощаемся тут, сейчас.
Анастасия удивленно взглянула.
— Разве тебя не нужно провожать?
— В пятом часу утра? Но ты же никогда не вставала так рано!
— Но... я никогда не провожала тебя столь надолго... неведомо куда...
— Нет уж, давай обойдёмся без лишних хлопот.
Сделав паузу, Саша добавил натянуто веселым голосом:
— Ну, ты не грусти тут, хорошо? Главное, береги Софиюшку, Пашку, себя береги, вся жизнь у тебя ещё впереди...
— Ты тоже должен себя беречь... Будь осторожным, обещай мне... — она прикоснулась к его плечу.
— Не стоит за меня беспокоиться, право... Не на войну же еду, в конце-концов, а в путешествие, просто очень дальнее... — он усмехнулся, закончив про себя: “Да и вообще, загулявший блудник вряд ли доставит тебе горе, покинув почти навсегда...”
И тут же снял с плеча её руку и, едва придерживая, сопроводил женщину до порога.
— Прощай... Анастасия... Когда-нибудь свидимся...
Они тут же оба отвернулись, и жена отправилась в свою просторную и холодную постель. Ей было уже не увидеть, как Саша вернулся на диван и, лёжа на спине, долго, не смыкая глаз, смотрел в потолок.
Угли с остатками обугленной бумаги начали вскоре остывать, так же, как его растревоженная душевная боль постепенно превращалась в холодную горечь.
“Почему он вдруг сам во всем признался? Облегчить совесть перед разлукой, зная что, наконец, прощен? Но откуда вдруг такая отстранённость?” — с этими мыслями Анастасия задремала, проснувшись, как от толчка.
В рассветной тишине она услышала, как муж поднялся по лестнице, заглянув в детскую, и заставила себя выждать, только ли своих спящих детей навестит он перед дальней дорогой...
Когда Сашины шаги уже удалялись вниз, она выглянула из своей спальни. Проводив его взглядом, медленно спускающегося по лестнице вниз, женщина вдруг почувствовала, как больно сжалось у нее сердце... Она едва не кинулась следом, уже почти окликнув его ласково по имени, но... удержалась.
Далеко со двора послышался цокот копыт, разговоры слуг, укладывающих багаж, их причитания в ответ на глухие фразы барина, сказанные на прощание.
Звук хлыста, стегнувшего по лошадиным крупам и крик кучера: “Чего стали, трогай!!!”
В этот момент Анастасия вдруг представила, что этим хлыстом стегнули ее саму...
Еще около двух часов провела она в спальне, пытаясь представить, как она будет существовать себя далее в положении почти свободной женщины, чей распутный муж практически исчез из ее жизни...
Больше не будет натянутого совместного пребывания в этих стенах, явно тяготившее их обоих последние дни. Его внимательный, сероокий взгляд, следивший за ее лицом, больше не доставит ей беспокойства. Но разве хочет она этой свободы такой жестокой ценой?
Соглядатай, что приставлен был следить за отпущенным для сборов бывшим арестантом, встретил её на лестнице, выйдя напоследок из кухни, где околачивался все дни.
— Мое почтение, сударыня, да благодарствую за прием! Мне здесь уж более делать нечего, что весьма жаль — столовался недурно. — поклонился он Анастасии и рассмеялся.
— В крепость к нам приглашать не стану, уж извольте... Да и брезгуете вы, как я понял, нашими казематами, прямо, как огня страшитесь...
И в ответ на ее высокомерно поднятые брови таинственно прошептал, поцокав языком, будто укоризненно.
— Супруг-то ещё поначалу все уточнял, не запретили ли ему свидания с близкими... Надо понимать — вас видеть жаждал...
А тут с оказией... Следователь после опроса слуги австрийского возжелал было вашу персону лицезреть... Ведь нашлись смягчающие обстоятельства — убитый выхода иного не дал, уж простите!
Дык тут благоверный ваш больно возмутился, наговорил столько, что на голову не натянешь! Виданое ли дело, убивать ради какой-то далёкой Силезии... На кой ляд она далась нам, русским? Деликатное дело было, а чем стало? — мужчина, подхватив свой плащ с узлом, вздыхая, удалился.
Анастасия обомлела от откровенного рассказа.
“Придумал пустяк, недостойный смертельного поединка... Запутал следствие, усугубил вину! Все супротив себя, но зачем!? — она почувствовала, как больно екнуло в груди от волнения:
— Честь семьи отстаивал, несомненно, после моей глупой выходки... Или просто берег меня любой ценой от допросов, знал-то, что боюсь их с юности! Ведь не зря мне давеча показалось, что сохранил он все же искренние чувства, несмотря на измены... Слава богу, я перед ссылкой хотя бы его простила!”
Понимая что не выдержит этого тягостного утра в этих опустевших стенах, она отправилась в церковь, чтобы получить хоть какое то успокоение.
====== Признания ======
В храме было нелюдно, и прихожане хорошо могли разглядеть друг друга. Внимание Анастасии привлекла девица, закрытая платком, кажется, слишком ярким для ее благочинного поведения. Но явно пришла сюда с покаянием — судя по тому, как неистово молилась...
Завидев Анастасию, повинившаяся грешница будто вздрогнула и стала внимательно ее разглядывать.
Поставив свечу Николаю Угоднику, и попросив за раба божьего Александра, она отправилась к выходу, а девушка, вдруг прервав свои поклоны, двинулась за нею следом.
— Сударыня! Простите ради бога! Ведь вы – жена Преображенского капитана Белова, да? – догнав на ступеньках, странная прихожанка тронула за руку, все ещё внимательно всматриваясь в лицо.
Удивленно подняв брови, Анастасия развернулась к ней и кивнула.
— Я ожидала исповеди и вдруг неожиданно увидела вас и узнала! Мы встречались с вами лишь однажды... Меня зовут Лукерья. Лукерья Измайлова... Это судьба, что мы встретились прямо здесь, в церкви, когда я решила искупить грехи! Выслушайте, меня, прошу! — горячо воскликнула девушка, и продолжила, видя неохотное согласие:
— Я из обедневшей семьи купцов, мой отец вложил остатки сбережения в одно дело и умер. Я осталась с больной сестрой и вынуждена была вести... не очень честную жизнь. Не буду рассказывать всех мерзостей, с которыми столкнулась. Разговор мой не об этом...
Она глубоко вздохнула, сделав паузу, и видя надменно поднятые брови дворянки, отрывисто и быстро заговорила, будто боясь что её не дослушают:
— Однажды... три месяца тому... мне пришлось помочь одному мерзавцу опорочить другого человека... Знатный иностранец добивался чужой жены, но ему нужно было избавиться от мужа.
Я должна была сыграть роль любовницы. Это был ВАШ... муж. Вот. — выдохнула девушка и добавила виновато:
— Тот господин очень щедро платил, вот и уступила...
Анастасия слушала, затаив дыхание.
— Сыграть роль любовницы? – настороженно спросила она, зачем-то добавив, хотя её голову уже стискивало от страшной догадки:
