О, эти страдания от жара и скальпеля, да больше месяца в болезненных перевязках! Так ещё бывало, успокаивал: “Не переживай, все минется...” Навсегда ли?
Молодая женщина поежилась и обхватила себя за плечи, словно защищаясь. “Если постигнет новая кара, все его удары также станут моими... Но когда же кончится эта канитель страхов? Даже обратиться к нему за утешением не могу...”
Но что же Никита сказал? Канцлер Бестужев из-за Австрии строит помехи? Не похоже, чтобы он уповал на моё содействие — на себя, как обычно, надеется... Но можно ли бездействовать!”
Задумавшись на секунду, и собрав свои панические мысли, Анастасия снова взялась за колокольчик. Руки так дрожали, что даже трясти им не пришлось.
— Лизавета!!! Где ты ходишь? Мне темно-красное платье из тафты, что ещё на выезд не надето, подготовь!
Она придирчиво оглядела себя в зеркале.
“Румяна накладывать не стоит.. Слишком легкомысленно будет. Лучше бледность и алые губы. Где же была помада к этому цвету...”
Она достала сумочку, после приезда из Стрельны заброшенную вместе со светской жизнью.
Равнодушно взглянув на ее содержимое, она собралась было выбросить какой-то в желтоватых разводах конверт. На нем было написано по-немецки: “Канцлеру В. А. Кауницу, Вена...”
Не слишком хорошо им владея, но распознав отдельные имена, Анастасия вспомнила про «Немецко-латинский и русский лексикон», принадлежащий отцу, и с его помощью перевела по отдельным словам текст.
“Сообщить имею о том, что радение графа Эстерхази об интересах короны, что союз с Российской Империей полагают, весьма недостаточно. Пользуясь милостью императрицы Елизаветы, что для излечения резиденцию предоставила, с русскими, однако, проявляет неучтивость...
Расположение Бестужева, как наказано было в рескрипте ее Величества Марии Терезии выказывает нестаранно, без должного уважения, под предлогом недомоганий дважды отменил аудиенции.
С чиновником Коллегии иностранных дел Ниловым, что по наказу вице-канцлера М. И. Воронцова с оповещением намедни прибыл, был крайне груб и заносчив.
Нестабильное состояние здоровья причиняет немалый ущерб государевой службе. В общих интересах будет уместно под предлогом отпуска Эстерхази в Баден просить её Величество направить верного вам Людвига Цинцендорфа в Петербург на место оного.
Остаюсь преданный вам, Иохим Юлиус Лимберт”
На лице женщины, откинувшейся в кресле, появилась тень задумчивой улыбки.
“Кузен Людвиг, протеже канцлера Кауница, как не вспомнить про рассказы о влиятельных связях в театральной ложе... А понравится ли сие донесение болезному послу? Вот это надо уточнить...”
В приёмной канцлера было совсем немного народу. Но испросив об аудиенции, родственница всесильного Бестужева просидела около двух часов под внимательными взглядами и перешептываниями проходящих чиновников и вельмож.
— Чем обязан? – хмуро спросил канцлер. — Никак, родственные связи решили вспомнить? А я вот не припомню в роду никаких Беловых...
Услышав презрительную фразу, Анастасия хотела вспылить, но быстро одернула себя. “Осторожнее, перед тобой не просто родственник. Вернее, не похоже, чтобы он вообще им хотел быть. Однако, постарел, и взгляд ещё колючее стал... С чего же начать?”
Внутреннее чутье подсказывало, что находку лучше приберечь напоследок, попытавшись добиться большего.
— Алексей Петрович... — она потеребила в руках шнурок сумочки и облизнула губы, стирая помаду. — Я бы хотела объясниться, насчёт дуэли... Мой муж дрался с ныне покойным графом...
“...из-за личного конфликта”, — хотела она сказать, но канцлер перебил, хмыкнув:
— Из-за политического спора, уже доложили! Дайте угадаю, кто же был причиной сего... хм... политического спора? Никак, супруга, собственной прелестной персоной? И что ж вы теперь хотите?
Анастасия внезапно растерялась, когда услышала этот полный пренебрежения голос. “Какой ещё политический спор? О чем он толкует? И как же выдержать этот издевательский тон...”
— Чего хочу я? Я... боюсь, что наказание будет слишком жестоким... — пролепетала она. — я пришла спросить вашего совета, как избавить Александра от телесных экзекуций и каторги... — сказав эту прямую фразу, она посмотрела в глаза вельможи.
— Это ж как? Пожалеть злостного нарушителя закона, убийцу, лишь оттого, что про него вдруг загулявшая супруга забеспокоилась?
А известно ли вам, любезная бывшая, — он сделал ударение на этом слове, — родственница, что есть вообще политика внешняя для Отечества? Сие вам не политические споры лихачей!! — рявкнул в лицо вельможа.
“Дел невпроворот, еще сентименты этой прелюбодейки слушать... Жаль, конечно терять Белова, надежный был, но... незаменимых не бывает, а австрийцев успокоить надобно... Не хватало ещё этого приласканного Эстерхази в Вену провожать...“
Эта беседа была последним, чему канцлер желал посвятить бесценное время. Он привстал, жестом показав на двери.
— Ещё недавно это лихачество для вас ценность имело!! — выпалила она, вспыхнув. И тут же смягчила тон.
— Я понимаю, ваша светлость, что не вправе просить большего, но... Заклинаю Вас, во имя преданной службы... не ставить помехи милосердию... В вашей силе не настаивать на этом...
— Было время — оплатил по счетам! Иль полагаешь, твой голодранец за свои подвиги мало поимел? Из сержантов в капитаны? Только закончилась его служба! — канцлер уже не сдерживал злость и стукнул кулаком по столу.
— И что ж так поздно опомнилась, прелестница? В светском календаре не прописаны планы прусские по русским землям? И ценность пока союзников наших ввиде Австрии, что нынче весьма недовольны, также не указана?
— Разрыв отношений с посольством Австрийским... — он ткнул пальцем в карту. — придётся ревнивцу вашему кровью и честью смывать! Заодно назиданием послужить, дабы иным задирам впредь неповадно было шпагой махать!
— Пояснить для пугливых? Извольте! Здоровье-то посла подводит, а воздыхатель ваш убитый — помощник его! Доверял-де, аки родному, видишь ли...
Угораздило Лимберта... Сама-то зачем к нему полезла, супруг приелся? Иль привычка с молодости за иностранцами волочиться?!
Ступай себе, да лучше скройся где в деревне с глаз долой! — грубо рявкнул канцлер, уже настойчивей направляя просительницу к выходу.
Но женщина смотрела из-подлобья, вся зардевшись от оскорблений, однако даже не думала покидать кабинет. “Пришла пора вынимать свой козырь...”
— Доверял, говорите? А ежели он узнает про это? – она вынула из сумочки письмо, протянув канцлеру.
— Что это? — брезгливо уставился тот, но бегло пробежал взглядом.
После этого откинулся в кресле и снова ядовито ухмыльнулся.
“Ох уж, эта Австрия!! — шпионить за больным чиновником в своих мелких корыстных целях!
А интересный разговор с господином Миклошем выйдет... Расстроится, конечно, но уж точно не до шантажа ему будет... Сошлюсь на своих людей, чтоб не расслаблялся и знал, что Бестужев их посольскую подноготную больше него знает...”
— Ладно, идите уже домой... — небрежно буркнул он Анастасии, но уже смягченным тоном.
— И запомните так: успокоение посла и бездействие правосудия — будет моим прощальным подарком... БЫВШЕМУ офицеру по особым поручениям...
Анастасия вышла из приёмной канцлера, понимая, что её затея, благодаря счастливой случайности, кажется, удалась. Можно твёрдо надеяться на то, что тело, которое до сих пор хотелось уберечь, несмотря на горькую обиду на его обладателя, будет избавлено от истязаний. Наверняка, друзья смогут облегчить остальное.
Но обилие оскорбительной, издевательской брани из уст канцлера, которую пришлось покорно выслушать, напоминали ей потоки грязи после дождя, которая была всюду: на земле и цветниках, под ногами, на копытах лошадей.
Подобрав юбки, забираясь в карету, она нечаянно оступилась, и поняла, что подол нового платья тоже в грязи. Едва удерживаясь от слез, она отчаянно стукнула несколько раз по бархатной обивке:
