— О да, государыня милостива... коли не мешают ей в этом интересы Отечества... Вернее, особы, зело для него важные. К примеру, посол австрийский Эстерхази под угрозой разрыва отношений настаивает на... публичной экзекуции! Даже не в полку, ибо там-де замнут, своего пожалеют! И один высокий чин вынужденно его поддерживает!
На последних словах ему показалось, что в прикрытых ресницами глазах что-то испуганно полыхнуло, он осекся, и тут же услышал взволнованный полушепот:
— Что значит — экзекуции? То есть... не просто понижение, или даже ссылка, а...?
Она поймала взгляд Оленева, уставленный на висевший на стене портрет её матери. А после сглотнула и с сомнением посмотрела на него самого:
— Но ведь... Это же поединок, не заговор!
“Неужто я так беспечно ушла от действительности? Или слишком быстро облегчила свои страхи после дуэли? Да ведь она закончилась убийством человека, хоть я по нем и не горюю! Или все же князь, радея за друга, хочет разжалобить? О нет, он слишком благороден...”
— Простите... сударыня... Я не должен был посвящать в такие подробности. Это лишь угрозы, так всегда говорят, наверняка, все может измениться... Не волнуйтесь, мы должны справиться... — сокрушённо пробормотал Оленев и направился к выходу.
— Мне действительно, пора...
— Никита, постой! — громко воскликнула вслед Анастасия, выскочив из-за стола и заставив уходящего обернуться на месте.
— Кто... кто этот чин, который сие поддерживает!? Неужели... ничего нельзя сделать, чтобы Сашу... вообщем, так, чтобы не так жестоко? – её голос сорвался на всхлипе.
— Скажите мне, милая Анастасия Павловна... вы знаете меня много лет, к чему весь этот спектакль? — Оленев осторожно взял её руки в свои и тяжело вздохнул.
— Простите ещё раз, если сказал лишнее, или же напугал... не мне осуждать ваши семейные ссоры, наверняка, вы оба были неправы, но сейчас... Не прячьте глаза!
Она неохотно подняла голову, он продолжил:
— Но сейчас мои переживания о более важном, ведь особа эта — его сиятельство канцлер Бестужев, некогда ваш покровитель... а теперь, выходит, опаснейший враг.
Я не буду больше никого ни увещевать, ни защищать. Просто знайте, что я все ещё остаюсь и вашим другом также.
С этими словами Оленев опустил её безвольные руки и вышел, тихо прикрыв дверь.
====== Хлопоты ======
Лядащев, с которым князь вскоре встретился в трактире, был настроен саркастически:
— А что жена? — коротко поинтересовался он, опытным взглядом быстро рассмотрев свернутый в трубочку детский рисунок.
— Не желает ли составить завтра компанию старому знакомому в наиприятнейшее из столичных заведений, что на Заячьем острову?
После тяжелого молчания собеседника Василий Фёдорович потеребил усы и зло усмехнулся.
— Полагаю, она до сих пор не понимает, что её ммм... вольный образ жизни поведёт супруга прямиком под кнут и на каторгу? Хотя, истинная сущность этой дамы была видна мне ещё в 43м...
— Теперь, думаю, понимает... Но я прошу вас, сударь... Больше в моем присутствии не говорить так об этой женщине, — тихо ответил Оленев и приподнялся с места.
— Иначе впредь мне придётся...
— Иначе что? — устало усмехнулся офицер. — И вы помахать шпагой решили, князь? Следом за Сашкой праздной крови захотели? Ну-ну...
И схватив бесцеремонно Никиту за рукав камзола, процедил:
— Сколько лет, одно и тоже... Как были простодушными юнцами, так и остались. Что один, что другой. Ах, да, ещё моряк ваш, на волнах парящий...
Не до бабьей чести нынче, поверьте! Ситуация с нашим общим другом почти безнадёжна, вместе действовать надо, а не распутство госпожи Беловой оспаривать... Тем более, что... весь Петербург понимает причину дуэли, что бы там её упертым мужем на допросе не утверждалось...
Лядащев возмущённо стукнул кулаком по столу и продолжил:
— Говорит обвиняемый следователю про якобы затеянный в кулуарах спор о правах Австрии за испанское наследство! Оно и понятно, грех ее покрывает...
Мы можем хлопотать бесконечно, рассказывая всем о благородном мстителе за поруганную честь... Только вот выходит с его слов, жестоко погубил он зело важного для Отечества дипломата на пустом месте.
Нарочно приехал без приглашения, дабы о чужих землях поспорить и в безумии порешить! Ишь, политик выискался!
— Безнадежна почти? — напряжённо переспросил Оленев с упором на последнее слово, оправляя брезгливо манжет.
— Вы были ещё раз у Бестужева?
После недавнего разговора на Малой Морской Никита и сам понимал, что “хороший человек из Тайной канцелярии” в большей степени прав в своём цинизме, нежели сам он в своей сентиментальности.
— Ближе к суду, обождите... Но это “почти” чуду подобно. По головке гладить нашего дуэлянта никто не собирается покамесь. Пускай ещё спасибо скажет Государыне нашей за отмену смертной казни.
С глаз долой, да как можно дальше, наверняка с понижением — это был бы наисчастливейший для него исход, иначе... — Василий неопределенно махнул на мокрое окно.
— Военных наступлений покамесь не ведётся... Быть может, пресловутая ссылка в Сибирь? — с надеждой спросил Никита.
Лицо Лядащева потемнело.
— Выбор у Белова весьма небогат нынче. Либо казнь, бесчестье и каторга... Либо, ежели только не помешают... Некое долгое и рискованное предприятие, куда благородные офицеры лейб-гвардии точно по личному желанию не суются...
Но благородно сгинуть много лучше для его гордой натуры, сами согласитесь!
И добились бы мы сего, лишь бы карты канцлера не стали попутаны... Суд послезавтра, пострадавшее посольство непременно явится...
— Но я все же рассчитываю на визит к её Величеству! И ежели Сашке присудят наихудшее, я как раз отправлюсь просить высочайшей милости...
— И потерпите поражение... — мрачно закончил Лядащев. — Не хотел бы снова оскорблять вас, князь, но кто вы против канцлера и посла? Другой подход нужен, другой...
Глядя на собеседника, флегматично парирующего все его предположения, Оленеву показалось, что их разговор стоит на месте, и встрепенулся...
— А он есть, подход ваш? Два дня осталось, сударь!! Значит, надо уговорить чёртова посла, канцлера, хоть дьявола!! А мы сидим здесь, о подходе гадаем... Чего мы ждем!!! — он вскочил.
— Я иду в посольство, прямо сейчас!
— Угомонитесь вы, наконец! — одернул Василий. — они нынче не допускают к себе никого из случайных русских, охрану поставили.
И что вы говорить собрались, а? Про благородного друга? Я посмотрел бы на вас, ежели бы вместо их соратника безвременно почившим оказался ваш Белов...
Никита поежился: ирония показалась не к месту.
— Вот что. Будьте в суде, там и объясните все, что думаете, да поостынете пока заодно...
Разговор с Лядащевым оставил у него осадок полной своей бессмысленности и бессилия.
Встретившись с Корсаком, они упрямо отправились к посольскому дому, где, действительно наткнулись на отряд, преградивший путь. Прождав выезда посла до вечера, друзьям пришлось с неохотой признать правоту Василия Фёдоровича, отчаянно злясь на него и на себя самих.
А во время беседы Оленева с “хорошим человеком” виновница их короткой ссоры сидела, словно оцепенев. Изящные пальцы выбивали дробь по столешнице.
Она посмотрела в окно на падающие капли дождя, а потом тоскливо на разряженную даму на портрете.
“Милый князь... Даже осуждая, остался сдержан... Кажется, я верно поняла его взгляд... Мать секли кнутом вполсилы, ибо... да, именно, супруг-то будущий и помог, на все готов был!
А что же выпало остальным? Хлыст врезался с силой в плоть... Кровь и стоны... Снятая со спины до пояса кожа Лопухиной... — Анастасия зажмурилась.
Картина эта давно сгладилась в памяти. Много другого случилось с тех пор, да и не видела она всего — все больше по рассказам, от коих стынула кровь.
Ужас от жестокой расправы, острая жалость, вина за то, что сама невредима — все это было! Но чего-то не хватало, чтоб годами ощущать на себе, как его рубцы.
