Если бы…

Он снова опустил взгляд, с запоздалым сожалением подумав, что должен был спасти эту ласточку… и увидел на тропинке белый квадрат. Эрен уставился на бумагу, оглянулся по сторонам и поднял. Записка от Фриты? Ему? Или просто какая-нибудь сложенная вчетверо записулька (рецепт, список покупок, любовное послание), которую медсестра случайно выронила из кармана, пока помогала ему встать? Эрен повертел квадрат в руках — никаких надписей снаружи не было. Поколебался немного, на всякий случай снова оглянулся, не смотрит ли кто на него, и, развернув лист, пробежался глазами по заголовку. «Список лиц на депортацию». Далее, действительно, следовал какой-то пронумерованный перечень из имен, фамилий и адресов с парой-тройкой карандашных пометок.

Ясно. К Эрену бумажка не имела никакого отношения. Значит, девушка обронила ее случайно.

— Фрита! — позвал он громко.

Но его голос заглушил жалобный скрип задних ворот, которые Фрита как раз открывала для подъехавшей к госпиталю машины. Прогнав маленькую девчушку-попрошайку с той стороны забора, медсестра махнула водителю, и тот сдал назад. Эрен сразу узнал этот автомобиль — в гетто Либерио такие называли труповозками. Из кузова торчали посеревшие от окоченения ноги. Четыре. Босые. Обувь, а также все ценное с мертвецов уже сняли родственники… или случайные прохожие, если смерть застала элдийцев на улице… Не цинизм, просто житейский прагматизм живых по отношению к мертвым. Здесь так делали все.

Двое санитаров тем временем вынесли с черного хода тело, и Эрен даже издалека узнал умершего утром Брайана. Мужчины держали его за руки и ноги, а рядом с ними суетилась Фрита. С перекошенными брезгливостью и отвращением лицами санитары дотащили мертвеца до машины и небрежно скинули его в кузов — головой наружу.

Эрен продолжал наблюдать. Не за мужчинами, не за орущим на них водителем, который теперь размахивал руками и, видимо, требовал повернуть тело как надо…

Эрен смотрел на Фриту. Внимательно. Только на нее.

Оживленную, бойкую сестру милосердия, которая не боялась лика смерти перед собой. Не брезговала, не сторонилась и не морщилась от отвращения. Напротив. Смерть будто влекла ее, зажигала взгляд жизнью и питала душу. Она поправила Брайану голову, убрала с его глаз волосы и погладила по щеке. Ласково и осторожно. Словно провожала Брайана в увлекательное путешествие, а не отправляла в последний путь до крематория.

А еще Фрита улыбалась…

Эрена передернуло от отвращения при виде этой счастливой улыбки, и он вдруг впервые задумался, а что же все-таки Фрита хотела вколоть Брайану ночью? А если она увела Эрена в душ и вернулась в палату с новым шприцом? Или пришла уже позже, когда Эрен заснул мертвецким сном? Неужели она?..

А может, он все не так понял или это всего лишь его упрямое желание видеть везде тьму человеческих сердец? Даже там, где ее нет.

Он снова развернул лист бумаги и, побежав глазами по списку, вдруг споткнулся на имени, перечеркнутом карандашом. Брайан Видманн. Опустился взглядом ниже и прочел второе зачеркнутое имя — Эгиль Кляйн. Адреса обоих совпадали; наверное, это и был адрес госпиталя.

Смотреть на улыбку Фриты стало невыносимо. Круто развернувшись и чуть не потеряв равновесие — ох уж этот чертов костыль, — Эрен так быстро, как только мог себе позволить, направился внутрь госпиталя и там, едва не задохнувшись от летней духоты и смрада немытых тел, добрался до кабинета с картотекой больных.

— Простите, — открыл он дверь без стука и устремился, взволнованный, к пожилой медсестре. — Я вспомнил еще одно имя. Моего друга зовут Эгиль Кляйн, и он тоже должен быть в этом госпитале. Кажется, я видел его здесь.

Женщина недовольно покачала головой, но выговаривать за неподобающее поведение не стала — что с них, умалишенных, возьмешь.

— Одну минуточку, — она придвинула к себе один из журналов и долго листала засаленные страницы, пока не остановилась взглядом на какой-то записи, а затем подняла голову и с сочувствием посмотрела на Эрена: — Соболезную, мистер Крюгер. Ваш друг Эгиль Кляйн скончался три дня назад.

Во рту пересохло.

— Жаль, — выдавил из себя молодой человек. Возможно, это всего лишь совпадение. Это еще ничего не значит, ведь так? — Я не припомню, чтобы он был сильно ранен… От чего он умер?

Медсестра резко закрыла журнал и поднялась из-за стола. Ее голос похолодел:

— Извините, мистер Крюгер, но мне нужно отвести пациентов на процедуры.

— Да, спасибо большое.

Пока Эрен снова брел во двор госпиталя, мозаика в его голове собиралась в единую картину произошедшего. Потрясенный, он ощутил себя бесконечно уставшим, поэтому опустился на скамейку у больничной ограды.

Внутри все бурлило и переполняло Эрена черной воняющей жижей ужаса, в которой он внезапно начал захлебываться.

Пожалуй, хватит на сегодня жестокости. Насколько же прогнил этот мир, если даже медсестры… те, чье призвание — спасать, отбирают жизни, а потом цинично улыбаются, заглядывая в гримасы смерти своих жертв…

И все же Эрен не верил. Не хотел верить.

Он выстраивал в голове цепочки причинно-следственных связей в попытке оправдать Фриту. Возможно, ей приказали? Угрожали убить близких? Шантажировали? А если она лишь приводила в исполнение смертный приговор, вынесенный кем-то другим? Может быть, медсестра Фрита — сама жертва обстоятельств?

Эрен почти убеждал себя в истинности каждого из своих предположений, но потом снова вспоминал улыбку, ту чудовищно счастливую улыбку Фриты, которая смотрела на мертвеца так, будто любовалась им. Довольная. Воодушевленная. Гордая.

И ее радость перечеркивала все его попытки оправданий.

Эрен закусил губу от захлестнувшей его волны злости, а потом оперся локтями в колени и спрятал лицо в ладонях. Мысли жалили мозг иглами гнева. На Фриту. На себя. На весь мир.

Смирись, Эрен. Ты ведь все правильно понял.

Не было никаких приказов, шантажа, принуждений и угроз, были лишь собственная инициатива и энтузиазм. Очевидно, что Фрита стала судьей и палачом по собственной воле.

И как он мог сравнивать это чудовище в платье сестры милосердия с Микасой? Да, Микаса тоже убивала десятки раз. Да, она считала себя убийцей, которая только и умеет, что «резать мясо»… Однако Эрен знал главное: Микаса Аккерман не чудовище и никогда им не была.

Потому что его Микаса ни разу в жизни не улыбнулась, отняв чью-либо жизнь.

«Где же ты, Микаса?»

Он резко поднял голову в порыве мимолетной надежды снова увидеть ее глаза. Здесь. Сейчас. Немедленно. Хотя бы на миг…

И действительно на мгновение утонул в медовом взгляде светло-карих глаз. Конечно, не Микасиных. Из-за ограды госпиталя на него с любопытством смотрела девочка, которую Фрита недавно прогнала от задних ворот. Нечесаная, чумазая и худая, она с детской непосредственностью разглядывала Эрена, перескакивая взглядом с его культи на лицо и обратно. Ей едва ли было больше восьми лет — совсем ребенок, которому пока что интересно все на свете. Будь то калека или жук с оторванной лапой.

— Уна! — окликнул ее мальчишка чуть постарше, и девочка сразу же отвернулась от Эрена. — Я же сказал ждать меня с другой стороны!

Скорее всего, старший брат. Уж слишком похожими казались черты их худощавых лиц и одинаково медовые глаза. Девочка тем временем насупилась:

— Какая-то тетка из госпиталя подумала, что я попрошайничаю, и прогнала меня оттуда.

Парень выудил из-за пазухи каравай и со взглядом, полным триумфа, улыбнулся сестре. Гордый и довольный собой.

— Смотри, что я достал! На, ешь, — протянул он ей хлеб.

— Не буду! — девочка испуганно замотала головой. — Эйрик, ты украл его!

— Нет. Не крал. Ешь, — он оторвал ей огромный ржаной ломоть и насилу сунул в руку.

— Врешь! Ты не мог купить хлеб, у тебя денег нет.

— Тебе-то какая разница, малявка? Жуй давай.

— Просто не хочу, чтобы ты попался полицаям и тебя забили до смерти так же, как Колля.

— Только нюни снова не распускай, лады? — мальчишка хмыкнул и неряшливо потрепал сестру по темной макушке. — Не краденный это каравай. За меня заплатил какой-то лопух.