Что такого увидела Микаса? А может, буквы, слова, предложения — все было неважно для нее? Важным был Эрен. Его письмо. Его существование. Его дыхание и зажатый в пальцах карандаш, которым он водил по бумаге?
Жан задавался вопросами и не находил ответов. Терялся в догадках и продолжал наблюдать за таинственным ритуалом жертвоприношения, невольным свидетелем которого только что стал. Какая горькая ирония! Пока там, в соседней комнате, справляли в мертвой тишине панихиду по доверию к Эрену, здесь — в проеме распахнутого окна под торжественный марш вечернего ливня и нежный перебор клавиш — Микаса возлагала на алтарь веры свои волосы, судьбу и, возможно, жизнь…
Иными словами, в очередной раз готова была принести себя в жертву из-за отчаянной дурости Эрена Йегера… Только на этот раз все зашло слишком далеко!
Да сколько же можно!
Неужели она после всего пережитого из-за него может довериться этому долбоебу?!
Вот так смиренно и покорно?!
Жан смотрел на Микасу все с большим раздражением, которое возрастало с каждым движением ее руки, одну за другой отсекающей пряди. Длинные волосы, которые ему так нравились, падали чернотой под ноги…
— Эрен… Эрен! Эрен! — наконец выпалил он, готовый схватить ее и встряхнуть как следует за плечи. Лишь бы наконец разбудить… Вдребезги разбить о жестокую реальность все ее иллюзии относительно Йегера. Но в руках Микасы все еще был нож, поэтому Жану оставалось только повысить голос, нахмурить брови и «хлестануть» ее истиной: — Ты хоть понимаешь, на что он нас толкает, Микаса?! Ты же сама была в гетто Либерио и видела все собственными глазами! Там женщины, дети, старики! Ты готова утопить их в крови ради Эрена?!
Микаса опустила взгляд на нож:
— Я убила человека в девять лет, Жан, — печально ответила она, поймав в стальном узоре свое отражение. — Ради Эрена.
— Если мы… Если мы пойдем на это, чем же тогда мы отличаемся от марлийцев, пославших детей пробить Стену Мария?! — чуть ли не закричал Жан на нее. — Ответь мне, Микаса!
— Ты еще не понял? — ее голос почти растворился в шуме дождя и мелодии, а взгляд так и блуждал в витиеватых узорах лезвия. — Мы все одинаковые.
Внутри Жана полыхал жар, который теперь рвался наружу злостью. Пламя выжигало ему сердце, в котором задыхались от едкого дыма восхищение Микасой, его затаенная трепетность и это проклятое щемящее чувство, которое навсегда останется для него безответным. Он злился на нее. Впервые настолько неистово. Злился из-за слепой веры в человека, который не стоил ни единого волоса, упавшего с ее головы. Из-за ее тихого голоса и смирения перед тем путем, на который Микаса только что ступила. Злился на ее все еще мокрые от слез щеки… и пальцы, так привычно сжавшие рукоять ножа… Злился на дождь и на пианиста с этой чертовой мелодией, что оплетала его душу в саван тоски. Злился на лето, на запах мокрой земли, на барабанную дробь капель по подоконнику… Но больше всего Жан злился на себя. Потому что в эту самую минуту он понимал Микасу как никто другой…
Ведь они были так похожи в своей неразделенной невысказанной любви, которая вела их обоих на эшафот разбитых надежд.
Жан перевел взгляд на дождевую завесу за спиной Микасы.
— Не отпущу тебя одну, — заявил он твердо. — Надо же, чтобы кто-то прикрыл твою спину, пока спасаешь задницу Йегера.
Он больше не решился посмотреть на Микасу, продолжая наблюдать за дождем, а она не смела поднять взгляд от лезвия. Так они и стояли друг напротив друга — два бесконечно одиноких человека на расстоянии протянутой руки… Два разбитых сердца и две увядшие души в неловком молчании, которое растворялось в дождливой мелодии марлийского летнего вечера.
— Эй, Жан, — внезапный звонкий голос Саши наполнил комнату жизнью, — а кто ж тогда прикроет твою спину? Я с вами, ребята.
Оцепенение исчезло. Жан развернулся и вдохнул полной грудью улыбку Саши, ее живой взгляд и оптимизм. Еще пару мгновений назад он готов был взвыть — но сейчас, с появлением в комнате Сашки, все преобразилось, и не осталось ни неловкости момента, ни тяжелого груза мыслей… и даже злобы больше не осталось.
— Твоя меткость нам пригодится, Саша, — сказала Микаса и, судя по теплой интонации ее голоса, улыбнулась подруге.
Они вместе вернулись к остальным. Спор был в самом разгаре, и их появление у дверей никто не заметил.
— …Да это же смертный приговор! — Конни гнул свою линию и, видимо, не собирался уступать. — Вопрос времени, перестреляют ли нас на фестивале при отходе к Парадизу или, если не придем на зов Эрена, разделаются с ним, а потом явятся на остров.
— В городе у нас будет преимущество: УПМ и внезапность, — парировала Ханджи, но тут же добавила: — Однако на море мы беспомощны как котята…
— Использовать Колосса для нейтрализации флота? — напомнила Елена предложение Эрена из письма, на что получила скептическую ухмылку Леви:
— Нейтрализации? — приподнял он бровь в саркастическом жесте. — Ты имеешь в виду — уничтожения? А что потом? Армин растопчет полгорода, возьмет нас на руки и переплывет через море?!
Армин в испуге затряс головой:
— Я не пойду на такое! Должен быть другой способ помочь Эрену. Без потерь среди населения и без разрушений!
Ханджи лишь вздохнула и пожала плечами:
— Разве что отрастить крылья…
— Говорите так, будто уже решили идти у Эрена на поводу! — воскликнул в недоумении Конни.
— Согласен. — Леви устало откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. — К чему рассуждать, если его затея безрассудна. Мы не можем в такое время рисковать армией ради спасения одного человека.
— Мы это делали постоянно, Леви, — возразила Ханджи. — Чтобы спасти Эрена…
— Тогда мы доверяли ему. Теперь это в прошлом, — категорично отрезал он и, подняв взгляд от стола, первым заметил вошедших, а вслед за его застывшим на Микасе взглядом потянулись другие.
Никто не проронил ни слова, потому что слова теперь оказались лишними.
— Похоже, все уже решено без нас, Леви… — наконец произнесла Ханджи и устало прикрыла лицо руками.
========== Глава 9. Спасение ==========
Фестиваль в гетто Либерио набирал обороты: ночь только что отгремела аплодисментами и теперь через небольшое чердачное окно доносился уверенный голос Вилли Тайбера. Кажется, он рассказывал про остров и элдийцев, про Героса и титанов, но слова лились сквозь Микасу холодным дождем мучительного ожидания, тревожили и мешали привести мысли в порядок. Заткнуть бы уши да закрыть глаза, окунуться в тишину и покой чердачной тишины… А лучше вообще оказаться подальше отсюда. Дома. На Парадизе.
С Эреном.
Но на острове Эрена не было. Он был где-то здесь. И поэтому она сейчас тоже была здесь — на чердаке жилого дома почти в самом центре гетто.
Ожидание томило и выматывало душу, забиралось под кожу ознобом и вилось клубком змей в животе. Ожидание пугало. Но сильнее всего пугал смех, который то и дело прорывался сквозь пышную речь Вилли Тайбера. Хохот и веселье с улицы выворачивали душу Микасы наизнанку, вынуждали нервно теребить шарф и делать все возможное, лишь бы не опускать взгляд вниз. Вот почему она смотрела на зажженную вереницу фонарей, протянувшихся нитью бусин вдоль улицы; считала желтые прямоугольники окон в доме напротив, наблюдала за хлопающими на ветру гирляндами разноцветных флажков, растянутых высоко над мостовой. Стены, окна, фонари, крыши и карнизы — только бы не видеть людей… и не думать о том, что для кого-то из них эта ночь станет последней…
И все же не удержалась. Заметила, как одна из веревок вдруг дрогнула и флажки, словно строй пестрых бабочек, ринулись вниз на мостовую, а в следующее мгновение вслед за ними со столба скатился мальчишка. Он тут же подхватил гирлянду, поспешно смотал ее на локоть под аккомпанемент ругани прохожих, после чего юркнул в тесный переулок как раз под окном Микасы, где его, как оказалось, уже поджидала то ли подружка, то ли сестра. При виде флажков, которые ей тут же с гордостью продемонстрировал парень, девочка запрыгала от радости и захлопала в ладошки, а потом и вовсе кинулась обнимать своего героя, и тот вынужден был отбиваться от нее. Наверняка и ругался еще при этом. Совсем как Эрен в детстве: недотрога и грубиян. Вечно он ерепенился и бубнил, особенно когда поблизости оказывались родители или соседские дети. Микаса невольно улыбнулась всплывшим из закоулков памяти воспоминаниям и придвинулась чуть ближе к окну, чтобы посмотреть, чем все закончится. Мальчишка тем временем отыскал конец веревки, сунул его девочке в руку и начал обматывать ее флажками. Бессмысленное и забавное дурачество, которое отчего-то окончательно заворожило Микасу.
