Мотылек снова стукнулся в стекло и, обессиленный или ослепленный, упал на стол недалеко от пальцев Армина, которые вдруг сжались в кулак, да так, что костяшки его суставов начали стремительно бледнеть.
— Если Эрен действительно задумал все это провернуть, то в одиночку он точно не справится. — Армин не говорил это для других, он просто рассуждал сам с собой. — Это чистой воды самоубийство.
Ханджи задумчиво смотрела на горящий ровным пламенем фитиль:
— Парадиз не может лишиться Основателя и Атакующего в такое время. И уж тем более позволить марлийцам захватить Эрена живым и скормить его кому-то из претендентов в воины или шифтеру. Острову в таком случае придет конец.
Леви кивнул.
— Йегер — кретин, — констатировал он, помолчал немного и продолжил: — Он же намеренно ставит нас перед фактом выбора: либо потеря острова, либо спасение его жопы. Поставим его раком в ответном письме. Или он добровольно тащит свою задницу обратно, или мы все равно найдем его и вернем на Парадиз насильно, а уж там он получит по заслугам за все свои выкрутасы. И от меня лично в обязательном порядке…
А затем в комнате будто разорвалась бомба — настолько звук шкрябнувших ножек стула показался всем присутствующим громким. Жан от неожиданности едва не выронил бумажный пакет с вином, который до сих пор сжимал в руке, но тут же снова о нем забыл — стоило только встретиться мимолетным взглядом с Микасой, на пути которой он как раз оказался. Пару мгновений назад она вскочила со своего места и, игнорируя удивленные взгляды, направилась к выходу. Молча. Решительно. Целеустремленно. И Жан, вдруг оказавшийся у нее на пути, вынужден был вжаться в спинку стула, чтобы не быть раздавленным взглядом и напором Микасы Аккерман.
— Микаса! — робко позвал Армин, но она, похоже, уже не слышала его или не хотела слышать…
А возможно, и не могла — запертая в клетку собственных мыслей и чувств. Жану стало не по себе. Внутри нее сейчас творилось что-то страшное, трагическое и роковое, и кажется, он единственный, кто это понял, потому что только ему удалось заглянуть в ее глаза — пустые темные глаза человека, готового шагнуть с обрыва в пустоту.
Дверь за Микасой закрылась с легким хлопком, и звука удаляющихся шагов Жан уже не мог различить, однако он продолжал смотреть на дверь, почему-то больше всего страшась услышать из-за нее случайный громкий всхлип или удар кулака по стене… Словом, любой выплеск эмоций. Но в мире за пределами комнаты ничего не происходило. Пока не происходило. Зато в этой невзрачной каморке по-прежнему кружил вокруг света мотылек, едва подрагивало пламя на кончике фитиля и решалась судьба Эрена, гетто, Марли… А возможно, и будущего всего мира.
На этот раз молчание прервала Елена:
— Предложение Эрена по нейтрализации шифтеров в колодце — неплохая идея. И если Райнера Брауна Эрен возьмет на себя, то останется заманить двоих — Пик Фингер и Порко Галлиарда. Я бы, наверное, мо…
Закончить, правда, она не успела — Ханджи ее перебила:
— А такие колодцы точно есть в гетто? — спросила она недоверчиво.
— Зик Йегер рассказывал мне о них. Созданы на случай форс-мажорных ситуаций с неповиновением или наказанием шифтеров…
— Но командор Ханджи?! — вдруг воскликнул Армин и схватился руками за голову. — Если мы явимся вот так за Эреном и поможем ему, это значит, что мы не просто доверились Зику, это значит, что все наши попытки переговоров пойдут коту под хвост! Еще раз докажем всему миру, что мы те самые «дьяволы с Парадиза», которых надо уничтожить немедленно! На дипломатии и международных отношениях можно будет ставить крест!
Каждая его фраза была истиной. Каждое его слово было наполнено безнадегой, нежеланием смириться и наконец поверить в то, что его лучший друг способен на такое.
Голос Ханджи выцвел:
— Боюсь, Эрен поставит крест на дипломатии в любом случае. Вне зависимости от того придем мы к нему на помощь или нет. Он уже все решил за нас, Армин.
Жан перестал вслушиваться в дальнейший разговор. Он по-прежнему смотрел на дверь и с возрастающей тревогой думал о Микасе и ее пустом взгляде. Она балансировала на краю пропасти и, возможно, в эту самую секунду нуждалась в поддержке, протянутой руке или просто слове, чтобы суметь совладать с собой, вот почему он со стуком поставил бутылку на стол прямо перед Армином и направился к выходу.
— Жан, а ты-то куда? — окликнула его Саша уже у порога.
— Выйду на минуту, — ответил он, не обернувшись. — Все равно это надолго.
Коридор оказался пуст. Сквозь приоткрытую створку ближайшего окна тянуло сыростью и вечерней прохладой — кто-то из жильцов наверняка опять курил и забыл закрыть окно, а значит, хозяйка снова будет браниться и лишит постояльцев завтрака на пару дней, потому что вновь начавшийся дождь уже оставил на ковровой дорожке мокрое пятно, которое со временем только увеличится. Хотя какая, к черту, сейчас разница, что станет с ковром… Пустяки по сравнению с письмом от Эрена…
Жан решительно зашагал к соседнему номеру, где жили Саша с Микасой. Толкнул дверь, вошел без стука и остановился на пороге, разлив в полумрак небольшой комнаты пятно света с подрагивающей на нем тенью своего силуэта.
Микаса не обернулась. Ее точеная фигура четко выделялась на фоне распахнутого окна и серебряных струй проливного дождя, за пеленой которого укрылся весь мир. Казалось, будто само небо обрушилось на город: ливень грохотал по черепичным крышам и бурлил в водосточных трубах, тяжелые струи воды хлестали по листьям и бились в стекла, вода заполняла улицы, напитывала воздух влагой и промозглой сыростью. И во всем этом оглушающем концерте стихии до Жана снова донеслась мелодия с первого этажа. Все та же — наполненная тоской и грустью. Небо рыдало, горевало печальной мелодией пианино, и Микаса, кажется, плакала вместе с ними. Сначала Жан увидел скатившуюся по ее щеке слезу, а уже в следующее мгновение заметил в ее руке нож, который легко взлетел к шее, и Жан в ужасе рванул вперед. К ней. Успеть. Выхватить. Отбросить в сторону…
Молниеносная реакция Микасы и в этот раз не подвела. Секунда, и она резко развернулась, встретив подскочившего Жана лицом и выставленным наперерез ему лезвием.
— Микаса!.. — он застыл в метре от нее, чуть не напоровшись на длинный нож.
— Не трожь, — прошипела она, пронзив его устрашающе пустым взглядом, и раздраженно стерла со щеки мокрую дорожку скатившейся слезы — слабость, которую считала возможной показывать лишь Эрену и Армину.
А затем нарочито медленно, глядя Жану в глаза, Микаса Аккерман снова потянулась ножом к шее… и безжалостно отсекла себе первую прядь волос, что бесшумно упала вниз. Жану показалось, что вместе с волосами на пол упало и его сердце, вспоротое ножом в руке Микасы.
— Еще ничего не решено. — Единственный аргумент, который сорвался с его языка бесполезными глупыми словами. — Спор продолжается.
— Мне не важно, что они решат…
— Потому что сама для себя уже все решила?
— Да. Без нас Эрен не справится. Это же очевидно, — и она полоснула ножом по второй пряди.
Жан с сожалением наблюдал (только это ему и оставалось), как черные локоны один за другим падали на пол. Бесшумно и не спеша — будто мертвые осенние листья… История повторялась, и Микаса снова отрезала свои роскошные волосы из-за Эрена. Правда, на этот раз он обошелся без рук и фальшивой заботы, за которой тогда — в первые дни в кадетке — Йегер скрыл свою полудетскую ревность… На этот раз причиной стали всего лишь буквы… Если у Эрена и поехала крыша, то хотя бы остатки совести еще остались, раз ему хватило ее, чтобы адресовать послание всем, а не подло воспользоваться Микасой, прося ее о помощи… Однако даже в безликом сухом письме без эмоций и души она сумела прочесть что-то между строк. Что-то неведомое, адресованное только для нее. Где крылось это тайное послание? В нарочито аккуратно выведенных буквах ее имени? Каких-то особых словах, в которых ей слышался отчаянный зов? В точках? Запятых? В съезжающих вниз строках?
