Она всегда думала, что мир жесток. Но теперь, на материке, поняла свою ошибку. Мир не жесток. Он прекрасен и необъятен.

Люди жестоки.

Микаса рассеянно наблюдала, как воробьи — куда ж без них — дерутся за кусок хлеба на скамье за оградой госпиталя. С упрямым азартом птицы вырывали друг у друга корку, щебетали и хорохорились, пока какой-то безрукий тощий калека с пустым взглядом, чем-то и сам напоминающий воробья, не прогнал их прочь, поднял расклеванный кусок и тут же, даже не отряхнув, засунул себе в рот.

Микаса отвела взгляд в сторону, снова вспомнив про жемчужные бусы на шеях обитательниц борделя и добротные кожаные сапоги Яниса Цукурса. Будь то Парадиз, один из городов Марли или гетто Либерио — весь мир одинаков. Пока одни вынуждены голодать и умирать, другие купаются в роскоши, которую получили, позабыв о совести, достоинстве или честности… Правда, был еще один путь. Ее путь и путь Эрена — убивай, если хочешь выжить. Был ли этот путь правильнее или лучше той дороги, что избрали для себя продажные женщины? Вряд ли. Был ли он праведнее, чем голодать и отбирать у птиц грязный хлеб руками, не испачканными в крови? Вряд ли.

Плечо под щекой напряглось. Микаса наконец подняла голову и решилась впервые взглянуть на Жана, но он не обратил на это внимание, потому что исподтишка смотрел в сторону угла больничной ограды, из-за которого только что показался человек с нашивкой полицейского на груди. Микаса тоже напряглась, поймав на себе его пристальный взгляд. Полицейский наискосок направился в их сторону, буквально вцепившись глазами в Микасу, но не успел сделать и пяти шагов, как вслед за ним из-за того же угла вылетел камень и попал ему точно в спину. Полицай резко остановился и обернулся, встретив теперь град полетевших на него камней лицом. Разразившись отборной бранью и прикрыв голову руками, он бросился обратно за угол, чтобы поймать обидчика.

Жан, еще настороженный, посмотрел на Микасу:

— Кажется, ему разбили голову.

Она кивнула, потому что тоже заметила кровь на лице.

— Видимо, не очень-то тут любят полицейских.

— Нам лучше уйти отсюда, пока он не вернулся. Да и… — Жан опустил взгляд, но сразу же поспешно отвернулся и сглотнул. — Мы все равно уже выяснили, что Эрена здесь нет.

Он поднялся со скамейки первым. Микаса натянула на волосы выцветший черный платок, аккуратно заправила выбившиеся из-под него пряди и собралась было тоже подняться, но, бросив мимолетный взгляд вниз, вдруг закусила губу и схватилась за юбку, сцепив в руке разошедшуюся по шву ткань. Вот черт! Наверное, шов не слишком широкой юбки разошелся еще при разборке с охранниками Цукурса в его кабинете, а Микаса этого не заметила. Не до того было. Так значит, она все это время сидела рядом с Жаном с вульгарным разрезом до середины бедра и обнаженным коленом…

Вот почему на нее так пристально смотрел полицейский.

Вот почему Жан только что так быстро отвел взгляд в сторону, а сейчас и вовсе повернулся к ней спиной.

Микаса почувствовала, что снова начинает краснеть и еще сильнее вцепилась в ткань.

— Микаса… — позвал тем временем Жан.

— М? — она по-прежнему смотрела на юбку, медленно плавясь от стыда.

— А если бы Эрен был здесь? И если бы Цукурс предложил тебе что-то… что-то унижающее тебя в обмен на информацию о том, где он…

— Жан… — испуганно осадила Микаса, но он все равно продолжил:

— …Ведь ты не согласилась бы на его условия?

Она вскочила со скамьи и уставилась ему в спину. Обиженная и разозленная. Не потому что Жан смел задавать ей подобные вопросы. И даже не потому, что допускал, что она могла бы принять такое предложение от Цукурса. Микасу разозлило совершенно другое.

— А тебе-то какая разница?! — воскликнула она. — Это мое личное дело!

Она вдруг поняла, что злится на себя, потому что там, в кабинете Цукурса, задумалась на несколько секунд над его предложением.

— Нет, не личное! Микаса! — Жан резко обернулся и в упор посмотрел на нее сверху вниз. Серьезный и встревоженный. — Просто хотел сказать, что Эрен не стоит того, чтобы опускаться до подобного!..

— Жан! Прекрати!

В глазах защипало, и Микаса прикусила губу. Она сама разберется в своих мыслях, чувствах и поступках… Только ей решать, до какой грани она может дойти ради Эрена! Это ее жизнь. Ее путь. И ее выбор. Только ее. И если вдруг она что-то решит, то ни Жан, ни Армин, ни капитан Леви или кто бы то ни было еще не смогут ее остановить.

Наверное, Жан заметил собирающиеся на ресницах слезы. Он точно хотел еще что-то возразить, но передумал. Вместо этого отвел взгляд в сторону:

— Прости, — сказал мягко. — Не хотел тебя обидеть.

— Не согласилась, — вырвался у Микасы ответ, о котором она тут же пожалела.

Лучше бы промолчала. Думала, что он не заметит отсутствующей частицы сослагательного наклонения, без которой гипотетическое развитие событий обернулось свершившимся фактом. Она увидела, как Жан, словно хищник, почуявший жертву, вдруг напрягся и метнул на нее вспыхнувший гневом взгляд:

— Так он все-таки предлагал?! — руки сжались в кулаки.

Он ждал ответа. Он готов был кинуться обратно к Цукурсу. Микаса молча выдержала его взгляд, но так и не ответила:

— Пойдем отсюда, — сказала она устало.

— Микаса. Ответь.

— Пойдем, Жан. Пожалуйста.

Микаса медленно двинулась в сторону ворот гетто. Уставшая. Опустошенная. Снова бесконечно одинокая, потому что та тонкая нить жасминового аромата и теплого плеча, за которую она было схватилась, только что порвалась.

— Домой, — пробормотала Микаса. — Я очень хочу домой.

========== Глава 7. Решимость ==========

Назойливое жужжание отвлекало, но муха, что так упорно билась в стекло, никак не хотела сдаваться. Эрен тоже не хотел. Вот почему продолжал сидеть на опустевшей койке Брайана около окна и пытался собраться с мыслями, которые, казалось, разбрелись по подоконнику и никак не желали возвращаться в голову.

Наконец карандаш коснулся бумаги:

«Мне нужна твоя помощь, Микаса»

На последнем слове рука перестала слушаться, отчего буквы в имени зашатались и получились неряшливыми. Эрен чертыхнулся и, скомкав бумагу, откинул ее в сторону. Так не пойдет. Он взял с тумбы второй лист и на этот раз нарочито старательно, буква к букве, вывел:

«Микаса»

Карандаш завис над бумажной пустотой с одним-единственным именем на белом поле, и Эрен вдруг осознал, что никогда прежде не писал писем. Это письмо было его первым. Важным. А еще оно предназначалось Микасе и будто возвращало его в зыбкую хмарь ночного кошмара, где он тянул к ней руки и звал по имени. Сейчас, как и во сне, Эрен отчаянно нуждался в Микасе и поэтому кричал ее имя графитовыми чешуйками посреди белой пустыни. Смотрел на аккуратно выведенные буквы и ненавидел себя за них.

Ведь он звал Микасу не ради собственного спасения, как делал это десятки раз в прошлом, не ради того, чтобы уберечь ее или защитить… Даже не для того, чтобы просто увидеть…

В этот раз Эрен звал Микасу, чтобы утащить ее за собой в кровавый ад. А еще цинично и подло избрал ее тем связующим звеном, что убедит и потянет за собой остальных. Всех друзей и товарищей, которые уже наверняка потеряли к нему доверие.

И пусть он не был уверен в других, но только не в Микасе. Она не предаст. Она придет, как приходила на выручку всегда.

«Стало быть, ты хочешь знать, от чего исходит верность той аккерманской девушки?..»

«…Просто ты ей очень нравишься. Настолько, что она готова крошить титанов ради тебя».

А как насчет убийства других людей, Зик?

Низко и гадко? Безусловно… Однако Эрен не мог поступить сейчас иначе. Презирал себя, но не видел иного пути. Он через силу написал еще два слова и, полностью опустошенный, привалился к изголовью койки Брайана, тело которого в этот самый миг тряслось где-то в кузове по дороге в крематорий.

«Микаса, помоги мне»

И прости.

Нужно было писать дальше, но Эрен продолжал сидеть и смотреть на три слова, все больше убеждаясь, что так и не сможет продолжить. Он не поступит так с Микасой. Только не с ней.