– Ну и?..

– Нужно что-то решать.

– И чего тянешь?

– Я не знаю, что делать… Что делать?!

– Ты знаешь. – Черепаха хмыкнула, словно раздумывая. – Ладно, Ч-Чернышевский, так и быть – подскажу. Только тогда уж внемли и не прерывай. А паче – взвидь и виждь.

В костре что-то стрельнуло и рассыпалось искрами, а Черепаха затянула монотонным речитативом:

Будет черепицей крыт зеленый дом.

Будет Кустури́ца и Брего́вич в нём.

Будет Дэвид Боуи про майора петь.

Будет по субботам в дверь стучаться Смерть.

И тогда по лужам пришлепает Тарзан.

Из сумы достанет маленький казан.

(В казане под крышкой булькает, кипя.)

«Это зелье, – скажет, – друже, для тебя.

С этим зельем Рокки Драгу победил.

Мафию обставил Данди-Крокодил.

Карлос Кастанеда – тот нагвалем стал.

До чего же, морда, ты меня достал!»

– Когда это я тебя достал? – возмутился Макс.

– Да не меня. Себя! Себя самого ты уже достал.

– Но к чему это всё?

– Ты бы, наверное, хотел услышать что-нибудь попроще, вроде «не грусти»? Но ты ведь не индеец племени яки. Ты же ашкеназский еврей, твою-то мать! Представитель самого развитого этноса на Земле. Пора уже начинать соображать, читать между строк. Я вот не спрашиваю у тебя, при чём здесь день сурка. Хотя в кино уже сто лет не была. Буквально. – Черепаха подмигнула. – Что ж, для особо туповатых, поясню: Черепица – это я и есть, так меня ласково кличут. По крышам мастерица: ремонтирую, у кого прохудилась, на место водворяю, коли ветром снесло. Кому крышу для своего кровного, али паче вековечного дома ставить – снова ко мне.

– Крышу снесет – ясно. А про стук в дверь?

– Этот зов не по моей части. Но для тебя наступает время цыган: пора выбираться из подполья, воплощать аризонские сны, становиться сталкером, выходить в открытый космос. А там, когда жизнь твоя побулькает да покипит, и состоится встреча.

– Со Смертью?

– Хоть что-то скумекал. – Черепаха покивала головой. – Но торопиться не след: тебе еще в здешний культурный слой лепту внести. Так-то вот, сы́нку. Ну, бывай.

Черепаха рванула с места и в мгновение исчезла за краем обрыва. Макс ждал, что раздастся шлепок, но было тихо. Лишь сучья потрескивали в костре.

Я на поверхности?!

Голова над водой, кругом вода.

Да, это поверхность.

Дыхание ровное, даже не запыхался.

Как долго я пробыл под водой?..

Внутри тоже вода: в животе словно булыжник лежит…

Рвет водой. Поток! Извержение! Лавина!

Ффу… Полегчало.

Снова рвет! И звуки такие смешные: «блэ-э, блэ-э». Словно школьник изображает блюющего пьяницу: «блэ-э-э!». Умора.

Смеяться способен?! Однако ситуация аховая. Застрял между мирами: ни туда, ни сюда.

Где луна? Зашла?! Недавно, вроде, высоко стояла… Сколько же времени прошло?

Кажется, светлеет. Заря? Утро?

То есть я в воде уже часов восемь? По ощущениям – гораздо меньше. И чувствую себя огурцом – прямо как новый.

Рассеянно глядя в монитор, Макс трогал языком обожженное печеной картошкой нёбо. Отслоившаяся и свисающая с нёба кожица скатывалась и обрывалась.

– Осэ́ хешбо́н нэ́феш (подбиваешь душевный баланс)? – прищурившись на Макса, спросил заглянувший в кабинет Ариэль.

– Заметно? – встревожился Макс и поспешил отшутиться: – Министерство, – он постучал указательным пальцем по лбу, – готовится к расширению штата.

Он чувствовал себя странно: внутренним оком он методично, один за другим ощупывал свои «активы» и не находил точки опоры. Всё прежде важное казалось каким-то… ненастоящим.

Вот, например, эта работа: это же вообще не работа!

Или взять статус – что это за ерунда?! То, кем, по твоему мнению, считают тебя другие? Сущий бред.

Автомобиль – этот краеугольный камень видимого материального благополучия? Даже не камень, а ржавеющая железяка, пускай изящная и в чём-то даже любимая, но – неверная и капризная, требующая неоправданного внимания.

Пресловутая самостоятельность, так называемая «свобода», к которой столько стремился? Где она? На деле – чем дальше, тем больше зависишь от всего на свете: от людей, вещей, денег, мнений…

Ага, деньги! Вот нерушимая твердыня! Деньги, эти… даже не бумажки, а циферки в банковской распечатке, перед которыми ни в коем случае не должен появляться значок «минус» (и который, то и дело появляясь, вгоняет тебя в липкую панику). Вокруг этих самых циферок и крутится вся моя, с позволения сказать, жизнь.

Не, ну всё же деньги – это важно: ими оплачивается отдельное жилье. Приходишь домой, когда захочешь, а там – холодильник, двуспальная кровать, телевизор… Нет, неубедительно.

В «активах» еще подруга: добрая, уютная, приятна взгляду. Безотказна во всех отношениях, сама же много не требует. И что же – держаться за людей, за отношения с ними? За женщин? Что эфемернее отношений?!

Итого: прежние ценности разрушены. Терять нечего, внутри пустота. И пустота делает легким, словно бы поднимает над собой, над всем миром.

Но вот беда: природа не терпит пустоты.

Прошло сколько-то непонятных дней. Загадочный процесс по «подбитию внутреннего баланса» завершился. И внезапно всё осветилось: Макс знал – и знал, оказывается, уже давно, – что ему делать: он отправится в путешествие!

Жизнь наполнилась смыслом. Нужды суетиться не было: он покинет синекуру в конце декабря, как только истечет срок ежегодного контракта. Еще полгода в министерстве, но совершенно уже с другим настроением: в конце туннеля сияет ярчайший свет!

В само путешествие он отправится к лету, и оно будет долгим: ни единой причины ограничивать себя временем. Для начала отправится в Европу, станет перемещаться автостопом и пешком. Зимой – жить в городах, летом – на природе.

Денег – после продажи машины и погашения кредита – едва ли останется много, но на авиабилет до Европы хватит. А там… Он сумеет заработать на жизнь: сезонными работами, по мере необходимости. Вживаясь в новые места, знакомясь с людьми, занимаясь тем, что ему интересно, он будет познавать мир – во всём многообразии.

Когда Европа будет изучена, он двинется на восток – в Индию. Затем… Да что загадывать – мир необъятен! Мира хватит надолго, но рано или поздно он приведет ищущего туда, куда до́лжно прийти, и там… там уже станет ясно, что дальше.

Путешествовать – как мог он забыть? Он ведь хотел этого всегда, по крайней мере с тех пор, как… Теперь уже и не вспомнишь, когда это началось. Ну, положим, со знакомства с тем южноафриканским путешественником в кибуце. Впрочем, еще прежде, покидая Россию, он отправлялся по сути за приключениями.

Прошло уже восемь лет – чертова уйма времени – с тех пор, как он, выпав из родительского гнезда, ведет самостоятельную жизнь. И во что это вылилось? Вначале мир поманил его, указал на возможность собственного пути, но немедленно отвратил, соблазнил – кинул ерзать в накатанной чужой колее: все эти университеты, министерства…

И что же, все эти годы – зря, и жизнь начинается лишь сейчас? В любом случае, теперь он – стреляный воробей. Теперь его на мякине не проведешь: не соблазнишь и не отвратишь от своего пути. Отныне всё будет иначе!

Между тем, мякина для воробья уже была заготовлена, и не только заготовлена, но и рассыпана.

Сообщить подруге о грядущем расставании было непросто: объясняясь, Макс чувствовал себя немногим лучше персонажа Михалкова наутро после того, как тот пропел Бесприданнице «мохнатого шмеля».

Лана изменилась в лице, а овладев собой, заявила, что поедет с ним. Неважно куда. Пришлось изыскивать аргументы, прибегать к метафорам («это только мой путь… на нём нет места двоим…»). Слова – словами, но правда в том, что он искал новой жизни, а Лана, сколь ни была ему дорога́ (а к этому времени она уже была ему дорога́, хоть он и убеждал себя в обратном), была частью жизни прошлой, ее средоточием и олицетворением.