– Ну… мало ли там что… душу дьяволу…

За столом снова смеются.

– И много ты в этом мире дьяволов видел? Еще кого выдумаешь?

Не выдерживаю:

– Нет, правда, за что подпись-то?

Чикен хмурится.

– Парень, тебе не все равно, что там у них делается? – кивает куда-то в сторону никуда.

Душа переворачивается:

– Так это… это оттуда?

– Оттуда… мы им подписываем, они нам…

…Чикен не договаривает, – бумаги исчезают так же внезапно, как и появились. Все замирают, ждут чего-то, я уже догадываюсь – чего…

– …так и есть.

Массивные бутыли крови появляются на столе. Сидящие разбирают, каждому по две, почему-то мне кажется, что получу только одну – нет, тоже две…

– С-спасибо…

– Да не за что… ты парень не промах, только, чур, молчок, никому…

Уже не боюсь опоздать.

Уже знаю, что пришел вовремя.

Дом узнает меня, открывает ворота. Прохожу мимо по-осеннему поредевшей аллеи, мимо резных хэллоуинских тыкв, посмеиваюсь про себя горькой иронии, что мертвые празднуют день мертвых. Где-то видел еще похлеще, жители дома снимали с себя черепа, расставляли по крыльцу, зажигали в черепах свечи.

Дверь узнает меня, открывается с легким скрипом. Чикен уже ждет меня, стоит спиной ко мне в большой зале, – я знаю, он зол, очень зол…

– Явились… не запылились… – говорит вкрадчивым шепотом, недобрым шепотом.

– Э-э… вечер добрый.

– Ой ли? – Чикен разворачивается, – добрый ли?

– Я…

– Какого черта вы это сделали?

– Ч-что сде…

– …не притворяйтесь. Можно подумать, меня за слепого держите… какого черта во всех домах кровь?

– Ну…

– Вы им подсказали? Вы?

– Ч-что под…

– То… можно подумать, где-то еще можно добыть крови в таких количествах! Хороши вы, ничего не скажешь… Что я видел вчера у Букманов? Что?

– Откуда мне…

– …да вы-то прекрасно знаете… подписи… они ставили подписи…

Меня передергивает.

– А вам жалко, да? Хорошо устроились кровью торговать, ничего не скажешь, в городке голод, а вы втридорога продаете…

– И не ваше дело, что я там продаю, уговор у нас был? Был? То-то же… сами клялись, никому ни слова, молчок… долгонько же вы свое слово держите…

Он не договаривает, он делает знак своим людям – думаю, что они сотворят со мной, как-то никогда раньше не задумывался, что можно сотворить с мертвым, еще кичился, еще бахвалился, мне-то теперь все нипочем, ну да все мы поначалу кичились-бахвалились, когда высохли наши первые и последние слезы…

…скручивают руки за спиной…

…вспоминаю какие-то жуткие разговоры вечерами у очага, а что будет, если умершего разрубить на куски или там бросить в огонь, ну что ты ужасы такие говоришь…

Оборачиваюсь.

Смотрю в темноту ночи, что-то неуловимо изменилось, что-то…

Вот оно.

Да.

– Взгляните, – хватаю за руку хозяина, – смотрите сами!

– Что такое?

– Да река же… река…

Оторопело смотрит на пересохшее русло, теперь заполненное чем-то тягучим, солоноватым, липким…

– Черт… – шепчет Чикен, – вот черт…

Люди бегут к берегу с ведрами, люди набирают кровь, много крови, разливают по бадьям, по цистернам, по канистрам, кричат что-то про богатый урожай.

К рассвету поток иссякает.

Собираем последние капли.

Думаем, скоро ли будет новая кровь.

Чувствуем – не скоро…

О«Кенни

О«Тимми

О«Тэмми

О«Мур

О«Дан

И О»…

Её здесь не любят.

Потому что она ирландка.

И рыжая.

А они – нет.

А какие они, спросите вы.

А белые.

Ну, одна совсем белая, другая не совсем.

Рыжая смотрит, не понимает, как так – белые.

Белые смотрят, не понимаю, как так – рыжая.

Но её здесь любят.

Любят.

Потому что приходит и прогоняет это… это…

…что это?

А не знает никто толком.

Что-то большое.

Зеленое.

Горячее.

Приходит каждый год, когда его не ждут – и все уже, и нет больше белой, и почти белой больше нет, есть только это, жуткое, зеленое…

И ирландка.

Она приходит потом.

И выгоняет это, которое зеленое, горячее, не пойми, что.

Что-то ты долго сегодня, говорит белая.

Что-то ты долго сегодня, говорит почти белая.

Пьют чай.

Рыжая хочет сказать, что она вообще не должна приходить и прогонять что-то зеленое, не нанималась.

Не говорит.

И чай пьют, да.

А люди какие, спрашивает почти белая.

Рыжая настораживается.

А кто ж их знает, говорит почти белая.

Чай пьют.

На веранде.

– А может… а может… а может, они такие как мы?

Это ирландка.

Ну тут все на смех подняли, ишь чего выдумала, как мы, быть того не может.

Ирландка хочет спросить, почему не может.

Не спрашивает.

О«Кенни

О«Тимми

О«Тэмми

О«Мур

О«Дан

И О»…

А сегодня люди придут.

Нет, ну а как, люди-то, они повсюду, вот и сюда добрались.

Сегодня придут.

Еще вчера обещали.

Все в доме чистоту наводят, до блеска, и белая, и почти белая. А рыжую только гоняют все, пошла, пошла, от тебя только сору-то, сору…

Плачет рыжая.

Уходит в глубину дома.

Оглядывается, не крадется ли зеленая, а то мало ли.

Сегодня люди придут.

Хозяйки накрывают на стол.

Ждут.

Приходят люди.

Смотрят.

Люди не такие.

Совсем-совсем не такие.

Смотрят.

Решают.

Так, говорят белой, тебя не будет.

Гром среди ясного неба.

Тебя не будет.

Белая хочет спросить, почему, – не успевает.

Её уже нет.

Кто-то кричит, кто-то волнуется, не-не-не, оставьте белую, ну на неделю оставьте с первого по десятое…

Другие кричат, с какого с первого, с двадцать четвертого давайте.

А третьи вообще кричат – с двадцать второго.

Ладно, порешили.

С двадцать второго по седьмое.

И хорош.

И хватит.

Потом на почти белую смотрят, почти белая сжимается, чует, сейчас и ей достанется…

А люди её р-раз – и пополам перерубили.

Больно-больно.

Половину выбросили.

Половину оставили.

Сказали – так надо.

Чай попили.

Да какой уж тут чай, когда почти белую чуть не убили, а белую – совсем. Вроде и сами белые, только один среди людей пришел с цветом кожи, как шоколадный торт, и глаза у него большие и круглые.

А так-то белые все.

И белых убили.

А потом спрашивают, а зеленая где.

И хозяева вздрагивают, ой, ой, свят, свят, ишь ты, зеленую вспомнили.

И говорят так осторожненько, да вы не беспокойтесь, прогнали мы зеленую эту, и след простыл. Ну, для справедливости скажут, эта нам помогла, ирландка которая. У вас тут в делегации ирландцы есть? Нету? Хотят добавить – ну вот и хорошо – не добавляют.

А эти по дому пошли зеленое искать.

Выискали.

В подвале.

Вытащили.

Радуются, чего радуются, зеленое же, и не она, а оно, не пойми, что.

И говорят, быть ему круглый год.

Ну, почти.

Ну, немножко белой. И немножко почти белой. И от рыжей кусо… да ладно, кому она нужна, рыжая эта, вообще не любят рыжую эту, ишь чего удумала, зеленое гонять…

Ирландка бросается в комнаты, в одну, в другую, в… снова в одну, комнат-то в доме раз-два и обчелся, не очень-то побросаешься от преследователей туда-сюда, а вот, еще лестница есть наверх, в башню, и…

– Ай, ах!

– Я нашел вас… наконец-то…

– Вы…

– …не бойтесь, я вас выведу… отсюда… от них… никто не узнает…