– Вы трогали тело? – полицейский недовольно смотрит на меня.

– Да… то есть, нет… то есть… нет, нет.

– Так да или нет?

– Нет…

Следователь поворачивается к хозяину:

– Вы знаете эту женщину?

– Первый раз вижу.

– И я тоже… похоже, приезжая какая-то… Хотя… хотя постойте… слушайте, как будто видел где-то… не помню, где…

– Вот-вот, и у меня такое же чувство… – хозяин смотрит на распростертое тело, – видел же… или нет… или да… нет, нет…

Мне что-то суют под нос, бумаги какие-то, здесь распишитесь, – хочу возразить, что даже имени своего не знаю, – тут же вижу свое имя в отчете, начинаю понимать…

…быть того не может…

…а ведь может…

Я -…

– Хоть бы воду согрели, что ли, – ворчит хозяйка кирпичного дома на углу.

Бросаюсь в кухню, еще отчаянно соображаю, что делать, вскипятить чайник, или разогреть воду в кастрюле – хозяйка смотрит на меня, кажется, сейчас покрутит пальцем у виска.

– Ох, ты ж, горе мое… да вы в реке-то воду согрейте, люди-то купаться хотят!

Покорно согреваю воду в реке, тут же кто-то ворчит, что можно было бы и улицы прогреть, тут же кто-то замечает, что жарковато, можно и ветерка, эй, давай, пошевеливайся, ветерок подай, да не сильный, послабее, куда ты так дуешь… Кто-то из мужчин спохватывается, да перестаньте вы ему указывать, а то обидится еще, ему лучше знать, что делать. Кумушки у ворот тут же парируют, это мы обижаться должны, десять дней его не было…

Мечусь по городу, стараюсь всем угодить, не могу, вхожу в дома – через раскрытые окна, спрашиваю то у того, то у другого, не видели ли вы эту женщину, ну эту, которую в овраге убили, ну, не в овраге, не знаю, где – люди разводят руками, что-то припоминаем, понять бы еще, что… нет, не помним… не было такой у нас тут…

– Здравствуйте.

Нет, не так он сказал, когда пришел ко мне. Он поклонился и сказал:

– Здравствуйте… уважаемое лето.

Вот это меня сразу насторожило, ко мне еще никто так не обращался, по имени, даже следователь. Мне показалось, пришедшему что-то нужно от меня – и показалось не зря.

– Э-э-э… утро доброе.

– И правда, очень доброе утро, теплое такое, летнее, это здорово у вас получилось, солнышко, ласточки… небо синее…

Так и хочется спросить – что вы от меня хотите.

Не спрашиваю.

– Уважаемое лето… вы… вы мне поможете…

Киваю:

– Помогу.

– Думаю, чем помочь, урожай там хороший в огороде или погоду отменную в выходной, да такому учтивому господину ничего не жалко…

– …найти убийцу…

Меня передергивает.

– Вам же не все равно, правда? Вы же… вы же так волновались, да? Вы же поможете…

Хватаюсь за соломинку:

– Вы… вы её знали?

– Знал. Любил…

Вздрагиваю. Понимаю, что все серьезнее, чем казалось.

– Но… постойте-постойте, а почему же вы её знали, а остальные говорят…

– …они врут.

– Врут?

– Врут.

– Все? Весь городок?

– Весь городок. Врет.

– Но… зачем?

– Вот это я и хотел бы знать.

Мне становится не по себе.

Слушайте, быть такого не может, я понимаю, один-два человека её убили, скрывают, но чтобы весь город…

На этот раз передергивает человека, который пришел ко мне.

– Вы думаете… в заговоре весь город?

– Ну, я такого не говори…

– …а ведь верно получается, они же все сказали, что её не помнят…

Спохватываюсь:

– Но вы-то её знаете?

Сглатывает:

– Знал… хорошо знал.

– Так скажите мне, кто она такая?

Мотает головой:

– Этого… этого я вам не могу сказать.

– Послушайте, вы странный человек, вы просите меня помочь, а сами ничего не говорите…

– Но… я правда ничего не могу вам про неё сказать…

Вежливо кланяюсь. Иду развешивать на деревьях спелую вишню, рассаживать последние одуванчики. Он догоняет, он хватает меня за плечи, смотрит умоляюще:

– Вы найдете убийцу… найдете… обязательно…

*

…на этой неделе лето на нас обиделось, и очень серьезно: как только начался июль, зарядили дожди с утра до вечера, крупные капли падали с листьев, стучали по крыше, река стала холодной, мокрой, промозглой. Уже не хотелось выбираться из дома в такую непогоду, хотелось разжечь камин и собраться в тесном домашнем кругу. Кто-то поговаривал, что лето ушло, уступило место осени, – но другие подтверждали, что это все еще именно лето – обиженное, озлобленное на нас на всех. Люди даже видывали, как лето с умным видом хаживает в городской архив, ищет что-то в старых газетах, в старых книгах, незнамо, что…

(из чьего-то дневника)

– Я знаю… я знаю, что случилось!

Просыпаюсь от крика, недовольно смотрю на лето, ну что ты опять вломилось в дом с утра пораньше, светишь в глаза, кричишь что-то, я знаю, я знаю, да что ты знаешь, что ты мелешь, какое наследство, не было у убитой никакого наследства, вообще никто не знает, кто покойница, а ты что-то про наследство несешь…

Поднимаюсь на постели, смотрю на лето в упор, ну это уже слишком…

– Уважаемое лето… это уже десятая версия происходящего с вашей стороны…

– Но я…

– …уважаемое лето… это уже тринадцатая версия происходящего, которую вы мне предлагаете…

– Тринадцатая – и значит, правильная, да?

– С чего вы взяли?

– Ну… так всегда бывает… в книжках…

– Мы не в книжке, уважаемое лето. Это жизнь. Я понимаю, вы решили прошертстить всю библиотеку, проштудировать все истории преступлений… похвальная тяга к знаниям… Но с чего вы взяли, что здесь произошло что-то подобное?

– А вы… – лето спохватывается, – у вас дети… а где ваша жена?

Меня передергивает, это уже слишком.

– Моя жена покойница уже два года, да будет вам известно. Если вы скажете, что это я её убил, и что это её труп лежит в овраге – мне больше не о чем с вами говорить.

– Ничего… – лето сжимает кулаки, которых у него нет, – я найду убийцу… пусть даже через много лет…

– Видите ли, уважаемое лето… – хозяин дома осторожно откашливается. Я не люблю, когда он так откашливается, значит, хочет сказать что-то неприятное.

– Что я вижу?

– Вы говорите… много лет… но у вас есть только одно лето… которое вы сами. У вас только три месяца…

Не понимаю. Оторопело смотрю на него.

– К-как три месяца?

– Даже не три, что я говорю… июль уже идет вовсю, уже половины вашей как не бывало…

Смотрю на себя, что он несет вообще, какой половины не бывало – не понимаю, что я вообще вижу, где мои ноги, почему я парю в воздухе, почему меня нет – до пояса, почему, почему…

– У вас осталось мало времени.

Это тот человек. Который говорил – я её люблю.

– У вас осталось мало времени.

– Вы… почему вы мне не сказали?

– Простите… я думал… вы знаете…

– Знаю? Откуда?

– Ну… не знаю… правда, откуда лето может знать, что оно кончится… Она вот не знала… не знала… только догадывалась о чем-то…

– Она… кто она?

– Она… которую убили…

Озарение.

Внезапное.

Яркое, как вспышка.

Бросаюсь в неприметный домик своего случайного друга, еще раз смотрю на фотографию – он и она, только сейчас понимаю, где я её видело…

– Так это же весна… весна!

Он кивает:

– Да. Её звали весна.

Еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться, понимаю, тут не до смеха.

– Так весна же тоже не вечная… вы… вы когда с ней познакомились?

– В марте.

– Ну вот, видите, все правильно, в марте она пришла, в мае её не стало… Что вы хотели, весна тоже три месяца живет…

Он бледнеет.

Понимаю, что делаю ему больно.

Очень больно.

Тихонько ускользаю прочь из дома – запахами цветов, шорохом ветра в листве, шумом дождя. Буквально натыкаюсь на того, в клетчатом халате, только он уже не в халате, на нем другое что-то…