– Лео, давай я познакомлю тебя с приличной кандидаткой. У меня есть одна очень милая особа на примете. Не упрямься. Ты же знаешь, мы с отцом желаем тебе только добра.

Вот как всегда. Она никогда не могла удержаться от того, чтобы не вмешаться в мою личную жизнь. Став совершеннолетним, я фактически объявил им войну за свою независимость. Только так я добился, чтобы они не лезли в мои дела. Дабы не обострять и без того обострённые отношения между нами, родители уступили, но лишь потому, что у меня была отличная успеваемость и я больше не позорил отца. Тем не менее контроль не прекращался. Порой в маме я видел скорее не маму, а надзирателя, который шпионит за каждым моим шагом. В любом вопросе я чувствовал подвох. Её любезность и мягкость не могли меня обмануть.

Этот разговор начал раздражать. Не в первый раз мама пыталась свести меня с угодной для неё и отца девушкой. Уж очень им хотелось вернуть блудного сына назад под своё крыло. Да. Однажды я оступился. Им есть в чём меня упрекнуть, но это всё равно не даёт им права решать за меня, что для меня лучше, с кем мне встречаться, в кого влюбляться и с кем провести остаток жизни.

– Мам, давай без этого. Извини. Я кладу трубку. Мне нужно ещё поучить. У меня завтра семинар. Пока. Передавай папе привет.

Не дожидаясь её ответа, я нажал на дисплей, прерывая звонок. Мне было так паршиво, что я просто снова завалился спать, чтобы забыться. Следующим утром я проснулся в бодром настроении и со свежей головой отправился на занятия. Неприятный разговор с матерью я по привычке выкинул из головы. Как всегда, я задвинул всё гнетущее подальше, чтобы не бередить зарубцевавшиеся раны, – не понимая, что когда-нибудь эти проблемы всё равно меня настигнут. Но мне было не до этого. Я просто хотел наслаждаться студенчеством и жить на полную катушку, не забивая себе голову лишними переживаниями. Наверное, я вёл себя легкомысленно, не по-взрослому, но я устал от разборок с родителями, которые всё равно не слушают, что я им говорю. Какой смысл биться головой о стену? От этого она не сломается, только будет больно. Так вот я и бегал от самого себя.

Профессора Грин в электричке я больше не встречал. Из её храбрости ничего не вышло. Я даже огорчился чуток. Хотелось бы поиграть с ней ещё немножко. Никогда ещё мне не доставляло такого удовольствия дразнить кого-то. Однако так лучше. Мы живём где-то по соседству, и если нас начнут регулярно видеть вместе, неизбежно поползут слухи, а это нам обоим не на руку.

В последующие недели профессор вела себя со мной как со всеми остальными студентами. Она не сторонилась меня, но и лишний раз не заговаривала. А вот я продолжал за ней наблюдать. Мне по-прежнему не давала покоя её вымученная, будто приклеенная улыбка. Профессор заставляет себя улыбаться, скрывая какие-то эмоции, о которых никто не должен знать. Я это точно видел, потому что сам так делал, но моя маска отличается. Боль и разочарование я прячу за безразличием. На первый взгляд профессор вся сияет и лучится. Она приветливая, добрая и отзывчивая. Возле неё постоянно кто-то крутится. И среди учителей, и среди студентов она нарасхват. Мы все быстро поняли, какой она хороший преподаватель; видно было, что и коллеги ценят её профессионализм и относятся к ней с уважением. Сомневаюсь, что при такой популярности можно назвать её интровертом. Но я всё время ловил себя на мысли, что мне её жаль. Должно быть, профессор очень устаёт постоянно притворяться весёлой. И вот однажды я окончательно осознал, что меня смущает. У неё ужасно печальные глаза, настолько печальные, что на улыбающемся лице они выглядят неродными. Замечают ли эту особенность остальные? И почему грусть въелась в её взгляд настолько сильно, что не покидает его ни на секунду? Мне было безумно интересно наблюдать за профессором Грин, хоть я и понимал, что на расстоянии не смогу разгадать её тайну. Она просто красива, одержимая своей болью, и лезть к ней в душу я не собирался. Несмотря на мой неподдельный интерес к ней, нас разделяет очень многое. Я не мог решиться сделать серьёзный шаг ей навстречу, так как боялся, что всё станет только хуже. Удивительно, но по отношению к другим девушкам я не был так осторожен. Профессор мне действительно нравится как человек – наверное, поэтому я опасался случайно ранить её или обидеть.

Три недели пролетели незаметно. Работа, учёба и баскетбольный клуб занимали почти всё моё время. На тусовки я больше не ходил, но всё равно толком не высыпался, да и настроение было ниже плинтуса непонятно отчего.

– Выглядишь подавленным, – заметил как-то Дирк на паузе. Мы с парнями сидели в столовой. Гидо уставился в какую-то книжку, а Фабиан, чавкая, уплетал лапшу за обе щёки.

– Учиться стало сложнее, – ответил я. – Времени свободного почти не остаётся. И на подработке завал.

– Да у тебя просто дефицит потрахушек! – подстебнул меня Фабиан, ухмыляясь с набитым ртом.

Я стрельнул в друга убийственным взглядом, но тему уже подхватили с другой стороны. Дирк состроил задумчивую мину.

– А разве ты на прошлой неделе не провожал какую-то красотку до дома? – спросил он с неприкрытым любопытством.

Глаза у меня полезли на лоб. Нет! Ну надо же! Эти гады, что, за мной слежку установили?! Иногда их чрезмерная заинтересованность моей сексуальной жизнью бесила.

– Вам заняться, что ли, больше нечем, как шпионить за мной? Это всего лишь знакомая с другого курса! Если я общаюсь с девушками, это не значит, что я сразу тащу их в кровать!

– Ну да, ну да! Так мы тебе и поверили! – осклабился Дирк.

– У них унылая личная жизнь, поэтому они и лезут в твою, – пробормотал Гидо в утешение, не отрывая глаз от книги.

– Это у кого тут унылая личная жизнь? Не слишком ли много самомнения, книжный червь! И что ты там постоянно читаешь? Уже второй дней не отлипаешь! – поддел его Фабиан в ответ, отнимая томик. Гидо хотел вырвать книгу обратно, но Фабиан стал махать ей у него перед носом, пока не добился возмущённых проклятий и воплей. На наш стол пялилась вся столовая. Это был уже не первый случай – такие театральные сцены случались довольно часто. Я не выдержал и забрал у них игрушку. Ну правда, как два нахохленных попугая! Столько шума! От этих двоих у меня быстро начинала болеть голова.

Я невзначай глянул на обложку. Книга имела английское название, и её автором была не кто иная, как Кассандра Грин. В изумлении я пролистал несколько страниц. Весь текст был на английском.

– Отдай обратно! – закричал на меня Гидо и с силой выдернул книгу у меня из рук.

– Её что, написала наша профессорша? – уточнил я на всякий случай.

–Да, – ответил он уже спокойнее, поняв, что я не собираюсь его высмеивать, и покраснел.

На мгновение я по-настоящему оторопел. Ещё один неожиданный поворот. Профессор Грин с большими печальными глазами и фальшиво-слащавой улыбкой – писательница! Сколько ещё неизведанных сторон я открою в ней чисто случайно? Признаться, мне тоже стало любопытно, о чём она пишет.

– А где ты купил эту книгу? – спросил я с искренней заинтересованностью.

– В интернете. Она пишет только на английском, поэтому в магазине нет, – пробубнил Гидо, усмирив свою агрессию.

– Гляньте-ка, а наш очкарик и правда залип на госпожу Грин! Хочешь её, да – эту белую шоколадку? Ну скажи! – завопил Фаби во весь голос. В этом парне было ноль такта. Гидо ещё больше покраснел, потому что слова Фабиана слышала как минимум половина столовой.

– Заткнись, чёртов придурок! Промыл бы уже свой поганый рот! Как же мерзко! – заорал Гидо. Запахло серьёзной ссорой.

Я решил вмешаться.

– Хватит, Фаби! Ты правда зашёл слишком далеко! Извинись! Это уже не смешно.

– Да ну вас! Совсем юмора не понимаете! Смотреть на вас тошно, все такие правильные!

Фабиан обиженно схватил свою сумку, пустую тарелку и пошел на выход. Дирк хотел рвануть за ним, но я его остановил.