Нам сильно повезло: буквально одновременно с нашим поступлением в институт прямо рядом с ним открыли один из первых в Москве продуктовых магазинов самообслуживания. Понятно, ни охраны, ни видеокамер тогда не было. Считалось, что советский человек, комсомолец или коммунист, не должен воровать продукты. Однако студенты были категорически не согласны с данным утверждением, справедливо полагая, что, «если из многого берут немножко, это не кража, а просто делёжка». Можно только догадываться, какие убытки приносили несчастному магазину сотни голодных и ужасно прожорливых молодых людей! Покупался обычно джентльменский набор: много разной выпивки, пара плавленых сырков, четвертушка чёрного хлеба за пять копеек и банка кильки в томатном соусе. Вся остальная ветчина и прочий сыр распихивались по карманам и проносились абсолютно безвозмездно. И ведь практически никогда не попадались!

Несмотря на такую замечательную гуманитарную помощь со стороны Советского государства, деньги всё-таки заканчивались, причём довольно быстро. И тогда их добывали кто как мог. Кто-то выпрашивал у родителей, кто-то за гонорар выполнял задания для богатеньких коллег-дебилов, а основная масса студентов работала санитарами или медсёстрами в больницах, благо дефицит медицинских кадров был всегда.

Когда Валерьян Савельич предложил нам работать настоящими врачами за настоящую зарплату, мы были счастливы, а скрип наших мозгов, переводящих гипотетические денежные знаки в бутылколитры, был, наверное, слышен даже за дверью и окончательно оглушал и без того страдавшую тугоухостью пожилую секретаршу

– Можно? – с громким стуком дверь распахнулась, и в кабинет бочком протиснулась необъятных размеров тётка в белом накрахмаленном халате и высоком колпаке. В руках она держала поднос.

– Заходи, заходи, тётя Нюра! Ставь сюда, – распорядился главный врач, показав на свободное от бумаг место на столе. – Спасибо, иди с Богом.

На подносе в сковородке дымилась жаренная с лучком картошка с хрустящей корочкой, посыпанная свежей зеленью. Рядом на тарелке лежали тонко нарезанные ломтики сала с прожилками мяса. В кастрюлю с половником внутри была налита какая-то густая белая масса. Савельич взял половник и принялся бодро разливать по алюминиевым кружкам тягучую жидкость. Увидев недоумение в наших глазах, он усмехнулся и сказал:

– Не бойтесь, это простокваша. Домашняя, деревенская. Вы такой не пробовали.

Действительно, ничего вкуснее той картошки с салом и простоквашей я ни до, ни после не ел. К концу практики, правда, местная пища нам порядком надоела, поскольку особых разносолов здесь не было. Но потом, уже вернувшись в Москву, мы ещё не один год вспоминали замечательный запах и вкус фирменной гореловской жареной картошки от тёти Нюры!

Мы съели всё до последней крошки и были почти счастливы. Тётя Нюра, засыпанная нашими похвалами (она, наверное, столько комплиментов не слышала за всю свою долгую жизнь!), покраснела от удовольствия и удалилась с пустым подносом, а Валерьян Савельич велел секретарше позвать какого-то Александра Николаевича.

– Сейчас он придёт, – пояснил главный врач, – покажет вам больницу, расскажет, что здесь и как. Чего будет непонятно – спрашивайте у меня. Потом можете отдыхать, обустраиваться. Александр вас проводит в дом, где жить будете.

Раздался стук, в кабинет вошёл коренастый молодой человек чуть постарше нас и вопросительно посмотрел на Валерьяна Савельича.

– Саша, это врачи-практиканты из Москвы. К нам пожаловали на два месяца. Покажешь им всё, расскажешь, а потом отведёшь в бывший председательский дом – пусть там живут. Не забудь постельное бельё для них получить. Ну, всё, свободны, – обращаясь уже к нам, добавил главный. – Завтра к 9:00 сюда на пятиминутку.

Мы поблагодарили и вышли за дверь вслед за нашим проводником.

– Хвостов Александр Николаевич. Можно просто Саня, – сообщил он, выйдя из кабинета шефа.

Мы представились.

– Можно на «ты»? – спросил я.

– Конечно, можно, – ответил Саня. – Я здесь второй год по распределению. Акушер-гинеколог. По совместительству – анестезиолог.

– Это как? – с удивлением поинтересовался Борода.

– Да вы здесь много разных чудес увидите! Настоящая земская больница! Вы погодите, ещё сами в чём-нибудь интересном поучаствуете.

– Слушай, Сань, а главврач кто по специальности?

– Он хирург.

И, немного помявшись, добавил:

– Весьма своеобразный.

– А жена его?

– Манька-то? Да какой она врач?! Она бывшая санитарка, за Савельича замуж через партком вышла.

И Саня нам поведал историю про санитарку Машу.

В СССР путь к кормушке проходил через партию. Тот, кто не IS входил в стройные ряды КПСС, практически был лишён возможности занимать сколько-нибудь ответственные должности, а также всегда оставался на вторых ролях при получении квартир, бытовой техники и иных материальных благ. Но была и оборотная сторона. Каждый партиец был обречён плыть в узком русле норм и правил коммунистической морали, поскольку исключённый из КПСС автоматически становился изгоем и превращался в ещё более ничтожную личность, чем беспартийный.

Этим активно пользовались молодые и не очень молодые девушки с соответствующим складом характера, желавшие вступить в законный брак. Механизм создания новой ячейки общества работал так. Некий любвеобильный коммунист Сидоров вступал в интимную связь с целеустремлённой красоткой, которая беременела в максимально короткие сроки и немедленно сообщала суженому о счастливом событии, ожидая безмерной радости, цветов, обручального кольца и салатика на свадьбе. Однако подобный поворот обычно совершенно не входил в планы товарища Сидорова, зачастую уже пускавшего слюни, глядя на следующую возможную сексуальную партнёршу. Будущий отец начинал бессвязно бормотать что-то о тяжёлом материальном положении, нерешённом квартирном вопросе, больной маме. То краснея, то бледнея, он всячески обосновывал абсолютную невозможность жениться именно сейчас («вот если бы завтра – тогда конечно, и с удовольствием, а так…») и плавно подводил более ненужную постельную подружку к необходимости прерывания беременности.

Да только не на ту напал! Если осрамившийся партиец продолжал упорствовать, обиженная женщина писала заявление в партком. В нём она подробно излагала, как товарищ Сидоров её, невинную девушку, длительно и упорно склонял к сожительству, обещал райские кущи и золотые горы, а теперь, когда она в минуту слабости поддалась его демоническим чарам и зачала будущего достойного члена советского общества, предлагает ей совершить страшный грех и лишить ребёнка жизни.

И начинала работать отлаженная партийная машина! Несчастного коммуниста вызывали на партком. Его вялые оправдания никого не интересовали, поскольку решение было известно заранее. Перед подсудимым вставала дилемма: либо остаться с партией и немедленно связать себя брачными узами с несчастной беременной, либо расстаться с обеими, получив взамен «волчий билет» на всю оставшуюся жизнь. Наиболее упёртые или те, кому и так ничего хорошего не светило, выбирали второе, оставшиеся девяносто процентов – первое. Их по-отечески журили, хлопали по плечу и, предвкушая возможность выпить на халяву, ждали торжественного момента «добровольного» создания новой ячейки советского общества.

А дальше приходил черёд семейной жизни. Товарищ Сидоров продолжал пускать слюни при виде посторонних представительниц прекрасного пола, и ему периодически даже удавалось затащить кого-нибудь в постель. Иногда об этом узнавала или, ещё хуже, горе-прелюбодея заставала на месте преступления законная жена, и тогда Сидоров выглядел, как побитая собака, оправдывался и торжественно обещал, что «это в последний раз». Супруга ругалась, била его по лысеющей голове посторонними предметами и угрожала парткомом. Однако никуда уже не шла, так как не хотела нанести вред материальному состоянию семьи. Могли ведь понизить мужа в должности или лишить премии! Вот так они и жили в счастливом браке долгие годы и умирали в один день. Последнее, правда, случалось не всегда…