Мила ответила, что Люси ей пока не подруга. Вера увещевала Милу подружиться с Люси.

«Ну не знаю. Она какая-то странная», – протянула Мила.

«Любой человек странный, пока к нему не притрёшься. В самом деле, Милка, Поль попользует тебя и отвернётся, а дружба с Люси сулит тебе много ништяков. В Италию будешь мотаться на халяву», – размечталась Вера.

Люси картинно поморщилась – порой цинизм подруги зашкаливал.

«Не кривись, не кривись, – усмехнулась Вера, – я всего лишь направила нашу овечку на пусть истинный. Негоже рушить семьи хороших людей. Он хоть симпатичный?»

«Сейчас фотку кину».

«Он ничего. Возможно, я была неправа. Что тебе Люси? Ты ей надоешь и она тебя ласково попросит, а от грешка с Полем хоть воспоминания останутся».

«Верка, с тобой может общаться только такой ангел, как я. Но мне сейчас так хорошо, что я даже сердиться на тебя не буду».

«Ну и не надо, – легко согласилась Вера, – знаешь, а я ведь вспомнила твою виллу. Она ведь, – Вера назвала адрес, Мило утвердительно кивнула, – это знаменитая вилла, не хухры-мухры. В восемнадцатом веке она была обителем художников Стаффидов – Ди Луцио».

«Как ты сказала?».

«Стаффидов – Ди Луцио. А что?».

«Ничего. Какие новости у нас?», – перевела разговор Мила.

«Убит и ограблен коллекционер картин, отец крупного чиновника. Аккурат накануне твоего отъезда. Эту информацию особо не афишируют, я бы даже сказала, замалчивают. Оно и понятно, откуда у бедного пенсионера средства, чтобы по аукционам мотаться. А сам чиновник не настолько крупный, чтобы обеспечивать папочке дорогие хотелки».

«Это может быть совпадением», – не слушая Веру, подумала Мила. В её глазах загорелся азарт. Пожелав Вере спокойной ночи, Мила погуглила художников с такой фамилией.

Действительно, художник венецианской школы Калвино Ди Луцио – Стаффид, или, как его чаще называли, Калвино Стаффид, потомок династии малоизвестных художников, чьи работы не сохранились, жил в Тоскане с 1658 по 1688 год. Его знаменитая картина «Египетские принцессы» находится в Лувре. Утверждают, будто бы художник так и не женился, будучи влюблённым одновременно в сестёр Марино. Калвино покончил жизнь самоубийством от невозможности любить сразу двух. После его смерти брат Калвино назвал его замок «Марино» в честь смысла жизни брата. По непроверенным данным, старшая Марино родила от Калвино ребёнка, но брат Калвино, его полноправный наследник, не пустил женщину на порог замка «Марино». Говорят, «Египетские принцессы» – бледное подражание картины «Сёстры Марино», работе того же Калвино. Картина считается утерянной. Остаётся неизвестным, которая из сестёр Марино изображена на картине. Ещё при жизни Калвино ходили слухи, что полотно «Сёстры Марино» принадлежит кисти его отцу, спившемуся безумцу.

Эта информация прошла как бы мимо сознания Милы. Как говорится, в одно ухо влетело, из другого вылетело.

«Как мне хорошо! Чувствую себя человеком, принявшим порядочную дозу морфия», – подумала Мила и… задумалась.

Вечер Сана провела перед компьютером. Она долго бродила по интернету, пока не наткнулась на итальянского бьюти–блогера. Под аккомпанемент беззаботной трескотни Сана погрузилась в бездумную медитацию. Блогер напомнила Сане соседку, ныне покойную. Соседку считали городской сумасшедшей только потому, что она целыми днями бродила по улицам Питера. «Я просто очень одинока. Скитаюсь бесцельно, дабы не почить раньше времени в духоте четырёх стен», – сказала соседка Сане.

«По интернету бродит гораздо больше бесприютных душ, чем по улицам городов, – подумала Сана, – интернет изобрели для того, чтобы не портить лицо города мнимыми сумасшедшими наподобие той несчастной».

Ночью её приснилось, будто бы она смотрит блог, в котором рассказывают о Зачари. Блогерами были Поль и Люси. Их голоса то пели в унисон, сплетаясь, то перебивали друг друга. На Поле был костюм для гольфа. Люси была одета в красный кожаный плащ на голое тело, отдельные пряди её волос были выкрашены в розовый цвет.

– Зачари Ди Луцио появился на свет в семье уроженки Нормандии, которую обвинили в массовом убийстве, – сообщила Люси.

Сана рассмеялась. Из слов Люси выходило, что в массовом убийстве обвинили Нормандию.

Слово взял Поль:

– Матерью Зачари была загадочная леди, «хичкоковская блондинка». Её обвинили в преступлениях, которые они не совершала. Или совершала? Этот вопрос так и останется открытым…

Люси задохнулась от возмущения.

– А отцом Зачари был красавец мужчина, склонен к измене, и к перемене, как ветер мая.

Последние слова были пропеты дребезжащим дискантом. Сана закрыла вкладку с блогом Стаффидов, настроила вебкамеру и стала сама рассказывать о Зачари.

Перед глазами её, спящей, поплыли образы Зачари. Вот он стоит на палубе яхты, воды стекает по его обнажённому телу. Он в баре, его длинные пальца сомкнулись на бокале с соком. Он улыбается, его глаза смеются.

Глава 7

Слуги-конфиденты

Сану разбудил настойчивый голос. Она открыла глаза, с трудом приходя в себя после ярких сновидений.

Комната оцепенела в полутьме. Над Саной нависало белое, как у привидения, лицо матери.

– Вставай, полиция в доме, – отстранённо произнесла Мила.

Сана молчала. Она сразу поняла, что случилось нечто плохое, и пыталась понять, какова её роль в предрассветной драме.

– Вставай, сейчас к тебе зайдут. Документы, документы где? – теперь в голосе Милы слышались тревога и возбуждение.

– Все документы у тебя, – глухо сказала Сана.

– А билеты?

– Зачем они полиции?

– Мало ли… Асанардаль, вставай, одевайся.

– А что случилось?

– Устраиваешь маме допрос? – в голосе Милы послышались истеричные нотки, – молодца! Ничего, посадят меня в тюрьму…

Мила села рядом с дочерью и крепко обняла её. В коридоре послышались шаги.

– Дай я оденусь, – сказала Сана.

– Не отталкивай меня, ты единственная, кто у меня остался, мне жить не хочется, только ради тебя я живу, а так бы я перерезала себе горло, повесилась бы, утопилась, – бормотала Мила.

Шаги приближались. Мила навалилась на дочь и усилила захват. Сана озлилась, сделал резкое движение, высвобождаясь из объятий. Мила с изумлением уставилась на дочь, потирая ушибленную грудь. Сана вскочила и дёргаными движениями принялась надевать на себя первое, что попадалось под руку. Мила с ужасом посмотрела на дверь, приоткрыв рот. Из уголка рта стекала слюна.

«Вот она, Италия. Зачем я сюда приехала», – с тоской думала Сана.

В комнату заглянул Поль.

– Вы здесь? Не выходите, пока вас не позовут.

– А что полиция? Она ещё не ушла? Нет? – с жалкой улыбкой спросила Мила, но Поль уже вышел.

– Зачем ты меня ударила? Я не позволю тебе так со мной обращаться, – ледяным тоном сказала Мила.

На Сану навалилась тоска, будто ей не девятнадцать, а сорок лет, и всё это время она провела рядом с матерью. Успех «Марино» резко изменил Милу в худшую сторону. Она и раньше пописывала, но её романы оставались никем не замеченные. Писала и после «Марино». Работы вызывали недоумение у самых горячих поклонников.

Сана видела, в каком состоянии находится мать, и чувствовала вину. Неуспех новых романов, работа в жёлтой газетёнке, несостоявшиеся амбиции переводчицы, развод с отцом каждый день отравляли жизнь Милы, а чувство вины отравляло жизнь Саны. Во время болезни дочери Мила оставила работу переводчицы, а после её выздоровления так и не смогла «влиться в струю».

Сана надеялась, что Италия вылечит мать. Казалось, «страна телят» оправдывает ожидания. Первые дни Мила была такая же, как раньше, до болезни Саны. Но стоило неприятностям войти в соприкосновение с сознанием Милы, как мать оседлала любимого конька. А конь может и понести. Только теперь Сана начала об этом догадываться.

Сана плюхнулась на разобранную кровать. Мила сурово нахмурила брови. Она всем видом демонстрировала желание игнорировать дочь.

Сана боялась мать в таком состоянии. Но сейчас подступающая к сердцу горечь не оставляла сил на страх. Сана сидела, сгорбившись, и смотрела в стену пустыми глазами. Судя по реакции матери, произошло страшное. Мила решила выдержать характер. Она поджала губы и отвернулась от дочери.