На этом младший брат Великого хана не остановился и разослал своих людей на заставы, дабы убеждать собирающихся на курултай, что не будет никакого совета. Многие верили, поворачивали назад. Особой же удачей было для Туда-Менгу, что удалось посулами и дорогими подарками склонить на свою сторону властителя обширных северо-западных земель хана Толуя. Дабы не разозлить накапливающего большую силу темника, хитрый хан, что пережил самого Берке, прислал письмо Ногаю, выражая глубокое почтение, но сообщал, что приехать не может — стар и немощен, — но готов всецело подчиниться воле светлейших и мудрейших чингизидов, да пошлет им Небо долгую жизнь. Ногай, читая, досадливо морщился. Он надеялся собрать совет по весне, но время шло, а родовитые ханы не спешили ехать, еды становилось все меньше, и разумным оставалось лишь одно — уйти с собравшимися людьми в военный поход. Именно к этому решению его склоняли сотники. Ногай оглаживал бороду, думал. Предложение это было ему не по душе. Он устал от сражений, и мысли о новом походе не горячили его кровь как прежде.

— Потомки Чингисхана должны править над всеми народами до самого края земли, таков завет великого вождя, да падут ниц покоренные… — эти слова он слышал с детства, этими словами убеждал его жаждущий битвы сотник Торгул, с которым они прошли множество сражений: он всегда отличался смелостью и горячностью.

«Сирот плодить» — вертелся в голове упрек Фрола. На все Ногай смотрел теперь иначе. Много ли получили простые воины, что ходили с ним? Что имеет он сам? Разбитый глаз и милостивое снисхождение ханов. Столько людей полегло и ради чего?

Хотелось что-то оставить после себя, передать своим детям. А что передашь, коли не преумножаешь? Вспоминалась богатая Византия… Почему другой путь никогда не рассматривался как возможный? Что лучше всего умеют ордынцы? Что знают кроме войны? Степь да вольный ветер…

Мысли Ногая прервал нукер с сообщением, что пришел дервиш и, кланяясь, просил передать, что мулла Ибрагим тяжело болен, и не встает с постели, чувствует, что пришло его время, и желал бы попрощаться, ибо всегда любил его как сына. Мулла Ибрагим был из тех, кто поддержал дерзкого темника после возвращения и публично признал его перед имамом и людьми в мечети. Проститься с ним было для Ногая делом чести.

Он распрощался с сотниками, обещав все обдумать. Собрав, не медля, десяток нукеров, оседлав коней, двинулись в город. Сам Ногай ехал в центре отряда, опасаясь нападения на узких улочках Сарая. Воины оглядывались по сторонам, разгоняли зевак и пьяных с дороги. Мулла жил в небольшом глиняном доме возле мечети. Первым в дом заглянул нукер и, убедившись, что подозрительных людей нет, кивнул. В комнату зашел Ногай. Здесь было полутемно, источником света служила плошка, в жиру которой плавал огонек. В жаровне свет еле теплился. Возле постели Муллы Ибрагима, накрытого простым старым стеганным пыльным одеялом, сидели трое дервишей, перебирая четки — они шептали молитву.

— Салям-алейкум! — сказал с поклоном Ногай и опустился на войлок около больного.

Увидев военачальника, молившиеся поклонились в ответ и вышли. Ногай остался с Муллой один.

— Это ты, Ногай? Я рад, уважил старика. Спасибо.

Помолчали. Мулла продолжил.

— Долго я жил, видел разное, лживое и подлое, алчное и жестокое, верю, Аллах справедлив: Он рассудит, Он знает истину. Как бы ни был лукав твой враг, живи праведно, Ногай, поступай по совести. Туда-Менгу несправедливо обошелся с тобой, но я верю, что правда восторжествует. Я сделал, что могу. Осталось ждать.

— Я знаю, спасибо тебе, дада[11].

От слов Муллы Ибрагима на душе стало светлее, как в детстве. «Вот ведь как…» — думал Ногай. Он должен был утешить старика, а выходило наоборот.

Они долго говорили, Мулла вспоминал былые светлые годы, вспоминал отца Ногая добрым словом. Разговор плутал, Мулла Ибрагим порой забывался, в воспоминаниях повторялся, тревожился, припоминая, как опечалила его весть, что погиб Ногай в бою.

— Думал, нет тебя уже на белом свете. Я говорил с теми, кто возвращался с земель булгар, они рассказывали, как ты храбро бился наравне со всеми. Когда же началась переправа, воины потеряли тебя из виду. Думали, что сразил тебя враг.

— Булгары разбили наш разведывательный отряд, но несколько человек смогли уйти и оповестить нас. Мы выиграли час, смогли построиться для обороны, что сберегло наших людей от неминуемой гибели. Их было слишком много, а наша армия была разделена. Наших тогда много славных батыров пало. Я был ранен, и не помню, что было потом.

— Как ты выбрался, Ногай? Говорят, орел увидал тебя и вынес с поля боя, — Ногай усмехнулся, но рассказывать затаенное не спешил. Мулла же настаивал. — Я не верю в эти сказки, утешь старика, поведай? Кто же спас тебя?

Ногай замолчал. Мулла Ибрагим думал, что больше он ничего не скажет. И все же, видно, он решился, лицо его напряженное разгладилось и в глазах появилось теплота.

— Женщина, славянка с глазами как небо, нашла меня на поле боя. Случайность. Она узнала меня. Когда-то, лет десять назад, она была здесь, и Берке отдал мне право решать ее судьбу. Она хотела домой, и хоть не по сердцу мне было такое, я отпустил ее. Спустя много лет, мы снова встретились. Жизнь она мне спасла.

— Иншаалла, вот оно как. Аллах видит и за добро всегда воздаст праведному. Эта женщина, она приехала с тобой?

Ногай покачал головой. Помолчали. Старик продолжил:

— Мудрые говорят, то, что случилось дважды, случиться и еще раз.

— Я надеюсь на это.

— Как бы эта встреча не стала роковой. Дважды вы встречались и дважды на кону стояла жизнь, третья встреча может стать решающей для вас обоих. Да поможет тебе Аллах, Ногай, да осветит он твой путь.

Они замолчали. Казалось, Мулла Ибрагим задремал. Ногай хотел уже уходить.

Тут каменная стена начала двигаться, посыпался песок. Ногай вскочил и схватился за кинжал. В открывшемся проходе с факелом в руке стоял юноша, шапка и одежда его были в пыли.

— Ты кто? Чего тебе тут надо?

— Я ученик лекаря Азара. Великий хан Менгу-Темир желает говорить с тобой.

Недоверчиво, сурово смотрел на вошедшего Ногай. Не западня ли от Туда-Менгу?

— Иди, Ногай, это все, что я могу для тебя сделать. Иди. Времени мало, — сказал ободряюще Мулла.

Ногай кивнул и шагнул за юношей. Тот нес над головой факел. Проход был узок, сопровождающий шел уверенно, видно, не впервой петлять ему этими туннелями. Ногай дивился тайному ходу. Проход составляли глиняные стены, он то вилял, то расширялся, то сужался и становился ниже. «Хитрый Берке, это он достраивал город и придумал, как незаметно покинуть дворец на случай нападения врага. А, может, ходил в город и слушал, что говорят про него». Думал Ногай, едва успевая. Провожатый шел быстро, огонь плясал, по стенам ложились причудливые страшные тени, а позади тьма — отстанешь и застрянешь тут навечно. Идти пришлось долго, больше часа, привычный в основном передвигаться верхом, Ногай стал уставать. Но вот стены стали меняться. Появился каменный пол и мозаика на стене. Юноша потянул за скрытый рычаг, и стена повернулась: они оказались в покоях Великого хана. Перед комнатой, завешанной ковром, стояли два нукера. Они забрали у Ногая меч и кинжал, лишь после впустили.

— А-а, Ногай, вот и ты, — голос Великого был хрипловат, как у старика Муллы Ибрагима.

Ногай вошел в покои и с почтением поклонился. В комнате горело множество свечей. На большой кровати, покрытой мехами и синими атласными подушками, возлежал Великий хан, рядом у ног его сидела Устинья. Лицо хана было желтым с сетью красных прожилок.

— Оставь нас.

Она встала и Ногай увидел распухшее от слез лицо все еще красивой бывшей русской княжны, а ныне второй жены Великого хана.

— Что с тобой стало, Менгу? — спросил Ногай, когда Устинья вышла.

— Яд. Может, китайский хан Мунке обиду затаил? Ссора у нас вышла из-за купцов. Порубили его людей не много. Вроде как, были среди них близкие родственники хана. А, может, брат ждать устал… Не знаю. Азар пытался найти противоядие, но, похоже, лишь отсрочил неминуемое.