Перед рыночной площадью начиналась улица ремесленников. Лавки только открывались в ожидании поставщиков и первых покупателей. Настя не спеша шла мимо ремесленных оружейников, седельников, красильщиков, — не заглядывая, по запаху можно было понять, где какая ремесленная. Тут пахло железом, углем, там шерстью, а далее краской и свежеструганным деревом. Мастера и купцы были крепко повязаны друг с другом.

Возле мастерской кожевника Настя приостановилась, услышав русскую речь. Хозяин сердился, что купец привез ему мало кож и мехов.

— От этих басурманов житья никакого нет! Злые, как собаки, бесчестные, как шакалы, обирают последнее! Я вез товару гораздо больше, но чтобы доехать, многому пришлось осесть в карманах и возах ордынских…

— И чего же вы все это терпите? На кол их, проклятущих!

— Да мочи нет! Не все терпят! Народ бунтует: лютостью поборов недовольный. В Белозерске убили басков. Так гады эти целую тьму наслали. Кто успел — в лес убег, а остальных… да что говорить? — купец досадливо махнул рукой.

— Что же князья?

— А всяк о себе только заботу имеют. Хотя вот сын Ярослава стал деревеньки объединять да крепость каменную воздвигает вокруг….

— Дело доброе…

Настя вздохнула и пошла дальше.

Он мог быть там, среди тех ордынцев, сжигающих деревни, подавляющих бунт, и все-таки, его там не было.

Ей вспомнился разговор с Ногаем, когда он еще приходил в сознание. Она тогда за ворчание Фрола извинялась, мол, много он горя от ордынцев натерпелся.

— Не в оправдание, но я помню, что землячество для тебя — не пустое слово. Я хочу, чтоб ты знала, я не ходил с походами на Русь, никогда.

— Почему?

— Там была ты. Я думал, что ты там…

Он не пошел из-за меня?!.. Так странно было думать об этом. И все же, знать ходил в другие страны. Он такой же, как все они, что грабят и разоряют города! «Нет, не такой» — предательски шептало сердце… Ей были понятны чувства Фрола к Ногаю. Понятно подчеркнуто равнодушное отношение сыновей, — он для них был чужой мужчина в доме. Только в себе она разобраться не могла. Чувства ее к ордынскому военачальнику были противоречивы.

Ей, как и всем, было за что злиться на Ногая, но она не могла. Она помнила его благородство, как заступался он за нее перед Тулаем, заботу его о простых воинах, его смелость и неподкупность в бою с хулагинцами — все это вызывало живой отклик в сердце Насти. Когда она вернулась домой из Орды, часто вспоминала о нем. Эта внезапная встреча, то, что в бреду он называл ее имя, его слова, что он думал о ней, всколыхнули в Насте забытое, затаенное чувство. Но она гнала от себя осознание, что в заботе о нем движет ею нечто большее, чем уважение и признательность.

Незаметно для себя, вышла Настя к рыночной площади.

Во всю, как в большом муравейнике, кипела здесь жизнь. Крики купцов, зазывающих в свою лавку, сливались с воплями разносчиков, блеяньем овец, ревами ослов и верблюдов. То тут, то там сновали водоносы, что предлагали освежиться в жару или забрызгать базарную пыль. В открывавшихся палатках блестели браслеты, начищенная железная посуда и подносы отбрасывали солнечные блики; пестро расшитые ковры манили замысловатым узором, и множество, и множество других товаров из разных стран были здесь.

Настя не замечала ставшую уже привычной за долгие годы красоту, и очнулась она от своих мыслей лишь когда стали ее окликать хорошо знакомые купцы, торговавшие по соседству с их торговым местом.

Оказалось, ее внимание требовалось не только цифрам. Надо было улыбаться, а в последнее время удавалось с трудом. Она с усилиями перебарывала свой настрой, здоровалась, старалась проявлять участие, узнавала новости. Постепенно разговорилась, ожила, будто бы вернулась прежняя жена купца.

Давний знакомый, тоже славянин-купец, из третьего ряда, перехватил шелк из Китая. Настя сторговалась с ним и перекупила немного за хорошую цену. Заодно узнала вести: на границе произошли столкновения между китайскими купцами и ордынцами, что привело к серьезным обострениям в отношениях.

— Китайские товары верно возрастут в цене. Смотри, у меня много изделий из китайского фарфора, на них может возрасти спрос, — прибавил от себя купец, дабы продать больше. Настя осталась равнодушной к этой фразе, да и шелком она заинтересовалась, случайно вспомнив сетования Егора. Весть про ухудшение отношений с Китаем заинтересовала ее совсем в другом ключе. «Может, поэтому и отозвал полки в Орду Великий хан, на Руси бунты, с Китаем осложнения? Вот Ногай придет в себя, я ему расскажу».

Где-то через час, пообщавшись со всеми понемногу, Настя дошла до их торгового места. За деревянным прилавком ловко справлялся Никита. Саньки не было.

— Здравствуй, Никита. Как дела идут?

— Идут, Анастасия Тимофеевна, слава богу.

— Ну и хорошо. Дай-ка, я свитки посмотрю.

Никита достал свитки, подал Насте.

— А Санька где?

— Да на собрании, там какой-то францискан приехал.

— Кто?

— Богослов известный, из Франции или из Германии, не помню точно.

— Опять он за свое. Лучше бы счета внимательнее вел. Вот парчи, плачено за двадцать пять аршин, а тут указано на десять. Помечено, вижу, продали семь, а остальное где?

— А это, я по распоряжению Егора отнес материю в подарок купцу Ксенаксису.

— Что ж не помечено?

Никита пожал плечами. Настя вздохнула, ну задаст она Саньке.

— Он еще не дал своего благословения на брак?

— Нет.

Настя покачала головой.

— Ты его дочь видел?

— Нет. Я отдал купцу подарки и ушел.

— А Егор хоть ее видел?

— Не знаю, вроде нет.

Настя вздохнула. У Егора в отношении с людьми, похоже, складывался слишком деловой подход. Надо бы навестить Ксенаксиса.

— А как привезенный раненый? — спросил неожиданно Никита.

— Пока без изменений. Не знаю, что и делать.

Настя успела проверить половину свитков, когда появился Санька. Он был похож глазами на мать, а овалом лица и черными, слегка вьющимися волосами, на отца; нога, доставившая много хлопот в детстве, хоть и выздоровела, да только небольшая косолапость в походке все же осталась. Настя с укором посмотрела на Саньку.

— Ты где пропадаешь? Почему за тебя Никитка работает? У него на складе своих дел хватает!

— Матушка, там сегодня так интересно было. Спор был с францисканцем, есть ли границы непостижимого для человеческого разума…

— Вот умный ты парень! Книги умные прочел, но откуда такое к цифрам нерадение? Пропустил много. Вот здесь неправильно сосчитал. Опять вчера на сборища свои ходил? Засиделся допоздна, сегодня все цифры плывут перед глазами!

— Ну, матушка — это цифры, у них истории нет, не интересные, плоские они. Другое дело, когда обсуждение идет…

— Там собираются одни бездельники! Отпрыски богатых родителей. Вот им делать нечего, они и рассуждают.

— Матушка, ты не права. У нас там лучшие люди со всей Византии. Вот недалече, тема была, что в человеке важнее: дух или плоть? Лекарь самого императора выступал, Ставрос Метаксас, и доказал, что ослабленный дух…

— Лекарь императора?! — перебила его Настя не дослушав.

— Да!

— И что, он хороший?

— Да он лучший, умнейший человек! — горячо заговорил Санька, видя интерес матери и стремясь ее убедить. — Он разбил полностью позицию последователей древнегреческого философа о необходимости человека стремится к удовольствию, так как …

«Императорский лекарь, вот его бы к Ногаю» — подумала Настя. Только вот кто ее во дворец пустит? Здесь могло помочь только старое знакомство. Много лет назад Настя работала у очень знатных людей горничной, а впоследствии и тайным телохранителем. Позже, когда развернулась торговля, Настя ушла. Давно, когда только стало известно, что пропал Иван, и осталась она одна с долгами и малыми детьми, обращалась в этот дом за помощью, получив влиятельное поручительство перед кредиторами. Обращаться снова с просьбой было злоупотреблением хорошего отношения. Но другого выхода Настя не видела.