“Гаррик.” Она закрыла глаза и отдалась растущей потребности, которую он сжигал в ней.

Его рука двигалась вниз по ее телу жесткими, твердыми движениями по ее изгибам, пока он целовал ее. В нем не было ничего нежного. Ни то, как он грубо массировал ее грудь своей ладонью, ни то, как он провел другой рукой вниз по ее бедрам. Не так, как он просовывал свой язык между ее губ в быстром, едва контролируемом ритме, который разрывал ее дыхание с его эротическим обещанием большего и оставлял ее задыхающейся под его голодной атакой.

Но она была так же голодна, возбужденная как нечестивым признанием его слов, так и тем, что он знал, как возбудить ее с совершенно правильной долей грубости, смягченной нежностью. Ее пальцы впились в твердые мускулы его плеч, и когда его рука схватила подол ее юбки и дернула вверх, она задрожала от желания, рожденного десятилетней болью и разочарованием, сомнением и потерей.

Ярды клетчатой ткани в ее пышной юбке не позволяли ему обнажить ее ниже пояса, но он отодвинулся достаточно, чтобы просунуть руку под нее и погладить внутреннюю сторону бедра. Крик тоски вырвался из нее. Он жадно поцеловал ее, упиваясь этим звуком.

- Никогда в жизни я не был так счастлив, как тогда, когда ты сказала, что любишь меня, - прошептал он ей в губы. - Ты любил меня таким, каким я был. Ты хотел меня.”

Эмоции в его голосе прорвались сквозь туман возбуждения, который опьянял ее. Сделав глубокий вдох, чтобы восстановить контроль над своим сердцем, она наклонилась, чтобы схватить его за запястье и все еще держать за руку.

- Ну да.” Она открыла глаза, и от сильного возбуждения на его лице у нее перехватило дыхание. - Но теперь ты хочешь отомстить.”

“Я не против тебя, Арабель, - заверил он ее. - Уже нет.”

“Тогда против моей семьи, - прошептала она, и жесткость, мелькнувшая на его красивом лице, сказала ей, что она была права. - Дай мне Хайберна. Для тебя это ничего не значит, но для меня-все.”

Он посмотрел на нее сверху вниз, и выражение его лица стало непроницаемым, как вуаль, опускающаяся на его лицо. - Я не могу этого сделать.”

Он медленно высвободил руку и разгладил ее юбку. Когда он начал отодвигаться, она обхватила его лицо руками, чтобы удержать его неподвижно.

“Тогда отпусти меня, - взмолилась она. Горячие слезы унижения выступили на ее ресницах, потому что она была достаточно слаба, чтобы оказаться в его объятиях.

“Я тоже, кажется, не могу этого сделать, - тихо сказал он.

С криком отчаяния она толкнула его в плечи и выкарабкалась из-под него. Она попятилась назад через весь дом, чтобы увеличить расстояние между ними настолько, насколько это было возможно.

Она смотрела на него, приоткрыв рот, и смущение смешивалось в ней с гневом и унижением. Как он посмел вернуться и перевернуть ее мир вот так! После всего, что они пережили, после всех прошедших лет—О, она была глупа, думая, что прошлое осталось позади!

“Я не позволю тебе забрать Хайберн, - поклялась она, пытаясь дрожащими руками зашнуровать корсет и застегнуть платье. - Мне все равно, что произошло между нами.—”

“Лжец.”

Мягкое обвинение обожгло ее, и она вздрогнула. “Прошлое ушло, Гаррик, - выпалила она с гневным разочарованием в голосе. - Неважно, кто из нас был неправ или прав в своих решениях, независимо от того, какое будущее мы думали, что мы вместе закончили в ту ночь. Она заставила себя встретиться с его жестким взглядом, надеясь, что он не увидит, что это ложь. Какая-то часть ее души никогда не забудет его. “Пора и тебе сделать то же самое.”

* * *

“Лорд Таунсенд.” Дэвидсон вскочил на ноги, когда Гаррик ворвался в его кабинет. - Очень приятно видеть—”

“Замок Хайберн,” объявил он без предисловий. Он положил ладони на стол и наклонился к изумленному адвокату. - А как мне его продать? Сейчас же.”

Это был единственный выход из этого безумия. Продать его, умыть руки и от него, и от нее—

- Ты не можешь.” Дэвидсон моргнул, оглядывая покрытую пылью одежду для верховой езды, которую все еще носил Гаррик, спеша в офис. Он жестом пригласил Гаррика сесть, но тот остался стоять, к большому неудовольствию нервничающего адвоката. - Положение о резидентстве еще не выполнено. Единственный способ избавиться от собственности-это отказаться от нее, что по умолчанию передает ее Мисс Роуленд.”

Горький привкус окутал его язык. - Ты имеешь в виду сдачу?”

“Я полагаю, можно было бы и так сказать.”

Именно так оно и было бы. Он отдаст имение и отомстит, и тогда она и Роуленды победят, потому что они снова прогонят его прочь.

Никогда.

- Он потер узел на затылке. Сам по себе Хайберн не имел для него никакого значения. На карту был поставлен контроль над собственностью и над кланом Роландов. Если он не сможет его продать, тогда ... —

- Могу я отдать его Арабель?” Отдача может быть просто решением, потому что это будет его собственность, чтобы отдавать. Признание того, что он контролирует то, что никогда не должно было принадлежать ему, что Роуленды будут владеть им только из-за доброты его мстительного сердца.

Скорее военная добыча, чем капитуляция. Небольшое различие, но именно оно и составляло всю разницу.

“Отдать?” Дэвидсон моргнул, как будто Гаррик сошел с ума. Возможно, так оно и было. Он определенно был не в своем уме в коттедже, когда был на полпути к соблазнению Арабель. - Боюсь, что и это вам не удастся. Вы должны подождать, пока не пройдет месяц, прежде чем вы сможете сделать что-нибудь, кроме как отказаться от собственности. К тому времени ты уже можешь его продать.”

К тому времени близость Арабель свела бы его с ума.

Даже сквозь свой разочарованный гнев он чувствовал, что ловушка захлопывается. Сбежать от Арабель можно было только одним способом, а если он это сделает, то Роуленды победят. Будь он проклят, если позволит этому случиться.

“Значит, вы собираетесь уехать, - спросил Дэвидсон, - до конца месяца?”

Чтобы его прогнали, как собаку с поджатым хвостом ... черт возьми, он бы так и сделал. “Нет, - ответил он, пряча лицо от бурлящих внутри эмоций. - Похоже, мои планы удержат меня здесь.”

День Двенадцатый

С разочарованным стоном Гаррик перевернулся на спину и уставился на балдахин своей кровати, снова не в силах заснуть.

И снова я подумал об Арабеле.

С тех пор как он приехал в Хайберн, он бесконечно прокручивал в голове разговор—и спор,—который они вели в ту ночь десять лет назад. Он просеивал каждое слово, каждый взгляд и каждую эмоцию, пытаясь найти ответы на то, что они оба могли бы сделать по-другому. И он обнаружил ...

Ничего. он был непреклонен в том, что они должны уехать той ночью, и она чувствовала себя обязанной остаться со своей семьей. А потом Роуленды убедились, что они никогда не будут вместе.

Вот почему он теперь настаивал на том, чтобы оставить Хайберн себе. Не из-за того ада, в который ее семья бросила его, месяцы борьбы, воровства и голода, прежде чем он нашел свой путь в армию, а затем последовали годы борьбы только для того, чтобы выжить. Теперь это уже не имело никакого значения. Нет, причина, по которой он сейчас горел ненавистью к Роулендам, сводилась к одному непростительному поступку.

Они отняли у него Арабель.

За одно это они заслужили, чтобы их любимый Хайберн был стерт с лица земли, в чем Арабель и обвиняла его. Но то, как он целовал ее в коттедже, то, как она с такой готовностью отвечала ... неужели это действительно месть заставила его остаться?

Месть определенно не довела его до того кратковременного приступа безумия, когда он целовал ее в коттедже. И он хотел сделать гораздо больше, чем просто поцеловать. Если бы она не остановила его—

Христос.

Он ударил кулаком по подушке и перевернулся. Осталось девятнадцать дней. Такими темпами к сентябрю он окажется в Бедламе.

Громкий скрипучий визг разорвал тишину и выбросил его прямо из постели. Сдавленный звук пробежал дрожью по его позвоночнику вместе с тем же стиснутым зубами пульсом металла, скрежещущего о металл. Он раздался снова, эхом отдаваясь от каменных стен и деревянных панелей.