— Да некогда было Танюша, мы сразу с поезда в метро…

— Ну проходите, что в дверях стоять, разуваться не обязательно, — Татьяна вопросительно посмотрела на Виктора, потом на Нику.

— Нам оказалось по дороге по городу, — принялась рассказывать девушка, — ты знаешь, Таня, я не ожидала, что город настолько велик! А, извините, — она высвободилась из объятий подруги и обернулась к Виктору, — я не сказала ещё, это Татьяна, моя лучшая подруга, а это Виктор Владимирович, — она замялась, не зная как представить Вяземского.

— Случайный попутчик, — пришел он ей на помощь, — мы ехали вместе из Первопрестольной, так и познакомились.

— Очень приятно, — Татьяна протянула Виктору руку, ладонь её была сухой и тёплой, рукопожатие энергичным. — Проходите, пожалуйста, и будьте как дома. Спасибо, что проводили Никушу, а то она совсем города не знает, только по моим рассказам.

— Да, я сразу это понял, к тому же Вероника всё хочет посмотреть и сразу, чуть не сбежала от меня на Невском, так что лучше одну её не отпускать, она потеряется, — Таня и Ника рассмеялись и опять обнялись.

Было видно, что подруги очень близки. Виктор понимал, что им хочется наговориться обо всём, и, хотя искушение остаться и выпить чашку чая в приятной компании было велико, и это оттянуло бы то время, когда он неизбежно окажется один на один со своими проблемами, Вяземский всё же не позволил себе расслабиться.

— Завтра я заеду часов в одиннадцать утра, это не рано? — спросил он.

— Нет, мы в восемь уже встанем, — ответила за двоих Таня.

— Значит в одиннадцать, и пойдем с Питером знакомиться, а сейчас я прошу меня извинить, но мне пора, — Виктор смотрел на Нику, искал в её взгляде и улыбке согласия, желания провести ещё один день с ним. Почему-то рядом с этой девушкой он легко отгораживался от неприятностей, собственной неустроенности, привычной апатии к окружающему. Она смотрела на мир удивлёнными глазами и заставляла видеть его красоту.

— Да, так будет очень хорошо, я и так встаю рано, а здесь ещё и время другое, — она выглядела несколько смущенной, но выражение её лица не свидетельствовало о том, что Вероника хочет избавиться от присутствия своего нового знакомого.

— А чай? А отдохнуть с дороги? — встрепенулась Таня.

— Нет, спасибо, я должен на работу ехать, да и вот ещё что, у меня нет никакого телефона для связи с вами.

— Да, конечно, — Таня, дай на чём писать и ручку, — попросила Ника и пока Татьяна ходила в комнату, она тихонько сказала, — вот вам ещё одна толкинистка со стажем.

— Да неужели? Вот не подумал бы, — удивился Виктор, — а…

Договорить он не успел, потому что Татьяна вернулась и протянула ему ручку и листок из ученической тетради в клетку.

— Спасибо, — сказал Виктор, — давайте я запишу, так надёжнее, чем в мобильный.

Вероника продиктовала, Виктор записал, а потом всё-таки продублировал её номер в мобильнике и только тогда сложил листок и убрал во внутренний карман куртки,

— Вот теперь всё…ну… до завтра, очень рад был познакомиться, — сказал он Татьяне, и это была не просто дань вежливости — подруга Ники Виктору понравилась. Было в ней что-то доброжелательное, положительная энергия, которая передавалась окружающим.

Виктор вышел из квартиры, спустился по лестнице и опять оказался в типичном василеостровском дворе — колодце. Здесь ничего не было, кроме камня и асфальта, даже трава не пробивалась сквозь щели у стены. Город… такой блистательный, гордый своими парадными фасадами и центральными улицами и унылый и беспросветный проходными дворами. Подумать только, что можно годами видеть из окна квадрат серого или грязно-голубого неба наверху и асфальт внизу. То пыльный, то мокрый, то обледенелый, но всё тот же мёртвый асфальт.

По дороге к метро, в арке, через которую с улицы проходили во двор Тани, стоял вонючий мусорный бак, в нём рылся пьяный бомж. Виктор вздохнул. Нет, он позаботится, чтобы Ника не вспоминала Питер вот таким…

В мобильном накопились СМС от Риты, он увидел это, когда записывал номер Вероники. Читать не хотелось. Мелькнула заманчивая мысль просто удалить, но тут же её сменила тревога — а если что-то случилось. Виктор открыл первое сообщение: «ты что молчишь?», второе: «я обиделась между прочим», третье: «жду тебя дома, пася», четвёртое и пятое он открывать не стал и удалил все входящие.

Дома… разве есть у него дом?

С Васильевского он поехал в офис, вызвал секретаря и до вечера занимался делами. Понадобилось ещё три перевода, и он опять вспомнил о Нике, она бы сделала всё быстро, а у него ушло полтора часа. Сначала, чтобы добиться членораздельного перевода от одного из менеджеров фирмы, потом, чтобы ответить…

Рита больше не писала и не звонила, и за делами он позабыл о ней и том, что неизбежно придётся встречаться и выяснять отношения.

К семи часам вечера Игорь пригнал Виктору машину к офису, но Вяземский разбирался с бумагами ещё часа полтора. Только потом сдал помещение на охрану и поехал на Московский к маме.

Конечно, он забыл купить хлеб и мама принялась пилить его. Но всё-таки она была рада видеть Виктора, не так часто он приезжал. Она скучала, иногда звонила и горько упрекала его, что он совсем забыл её и что она наверно уйдёт в дом престарелых. Он не спорил, молчал и слушал. Она выплескивала обиды и успокаивалась.

Несмотря на сложные отношения, Виктор очень любил маму и восхищался ею. В молодости она была удивительно красива, а в театральных костюмах нереально красива. Как часто он смотрел на неё перед тем, как она выходила на сцену и с трудом верил, что эта незнакомая женщина в гриме, в замысловатом головном уборе, украшенном стразами и жемчугом, или в алмазной диадеме, и в чуднЫх разноцветных перьях — его мама. Он видел ее в платье из серебряной парчи и белого бархата, или в лёгком, как туман, газовом одеянии, или с крыльями египетской жрицы за спиной. Множество образов.

Она пела в театре…голос у неё был чистый и высокий как хрусталь, как горный ручей.

Теперь она состарилась, волосы поседели, морщины исказили черты, руки покрылись узловатыми венами. Единственное, что осталось у неё от былой красоты — голос. Он звучал всё также, и она всё ещё могла петь.

Мама давала уроки. Сама она училась в Москве у певицы, которая в свою очередь занималась у Мазетти, знаменитого маэстро, воспитавшего целую плеяду знаменитых русских оперных певиц. У него же училась и Нежданова, говорили, что голос мамы очень похож, но Виктору казалось — гораздо лучше. Он слушал и сравнивал записи и находил в мамином голосе больше красоты, а главное тепла, жизни…

Однако сейчас этот же самый голос нещадно донимал его.

— Я же сказала тебе ещё утром! Ну, неужели нельзя запомнить. Это потому, что тебе на меня плевать! — Она стояла в дверях комнаты, уперев руки в бока и отчитывала Виктора, как делала это всегда, стоило ему задержаться дома больше, чем на полчаса.

Сегодня он находился в её власти уже часа три. Они с мамой успели поругаться, потом помириться, мирно поужинать, ещё раз поругаться. Потом Виктор сходил в ночной маркет и принёс торт со взбитыми сливками. Посидели на кухне, выпили чаю. После чая мама пошла звонить по телефону, а Виктор попытался работать.

Он расположился за старым школьным секретером, в своей комнате. Той самой, где рос, взрослел, учил уроки и гаммы. Сколько он помнил себя — столько и эту комнату.

Он часто оставался дома один. Если мама не брала его с собой на спектакль, то Виктор часов с трёх дня и до позднего вечера бывал предоставлен самому себе. Он не очень скучал, потому что много времени проводил за инструментом. Мама была одержима идеей сделать из него настоящего музыканта.

Виктор старался не из-под палки, его не заставляли играть. Разве что в самом начале, когда ещё был маленьким и не понимал, какую власть над звуками даёт техника, он садился за фортепиано после напоминаний матери. Шли годы и в классе пятом он уже не представлял своей жизни без ежедневных упражнений.