И тогда становилось ясно, как Божий день, что он готов смириться со всем. И нет в нём ни капли презрения или брезгливости. Пусть даже она была с другим — это не мешало Виктору любить и желать её тело. А душу свою она не давала никому, кроме него — в этом Вяземский был уверен. И он жалел её болезненно, остро, когда она после какого-нибудь увлечения чувствовала себя виноватой. Сам не винил ни в чём, он хотел только, чтобы она понимала его, слышала его сердцем, сопереживала. А ещё он хотел дать ей мир, о котором она мечтала. Такой, где воплощались бы, пусть эфемерно, её фантазии.

Но в ее дом возвращаться нельзя, вот где ошибка — не надо жить у Риты. Он сразу должен был найти другое место. При её неуравновешенности, она уязвляла его самолюбие обидными словами. Это он научился терпеть, но необходимо место, где можно спокойно работать, а в гостиной в её квартире не сосредоточиться.

Рита без конца ходила мимо, туда-сюда, смотрела телевизор, слушала музыку, громко болтала с котом, убиралась, поливала цветы, разговаривала по телефону, валялась на диване, садилась к Вяземскому на колени, трогала его за плечи, ластилась, карабкалась, смеялась, ласкалась, терлась об него,

И он не мог думать о деле, потому что она нравилась ему, возбуждала с одного прикосновения. Он отставлял работу в сторону, снимал очки, тёр глаза, а потом смотрел на неё, говорил или играл с ней, как она хотела. Потом осторожно вставал ночью, чтобы поработать, просиживал до четырех, а утром не мог подняться и днём ходил сонный, курил, пил кофе, глотал таблетки от головной боли.

На даче он был один, никто ему не мешал, но спать Виктор не мог вообще, да и работать тоже. Дела в его фирме поползли, как ветхая простыня. На третий день дачного уединения стало очевидно, что так дело не пойдет. Вяземский вернулся в квартиру Риты, собрал свои вещи и позвонил Штерну — другу и компаньону. Они поговорили о текущих делах а потом Вяземский спросил.

— Послушай, Питер, насчет того коттеджа, он ещё не ушел?

— Нет, а что у тебя есть покупатель? — обрадовался Питер, который никак не мог сбыть с рук эту недвижимость.

Коттедж прилично стоил и был построен далеко на побережье. Никакой внутренней отделки — пока только голые стены, а цена уже такая, как за готовый под ключ дом. Потому что земля очень дорогая. Всё строение и сто акров земли было огорожено высоким каменным забором, с охраной и двойной сигнализацией. Как правило, такие дома строились за чертой города, но этот был слишком далеко, хоть и около трассы, на побережье Финского залива, в ста километрах от Петербурга.

Виктор не знал, любит ли Маргарита море. Сам он давно мечтал о таком доме. Конечно, её будет смущать охрана, но Виктору надо уезжать по работе надолго, это неизбежно. Фирма расширяется, соучредители в Германии…В доме на берегу Маргарита оставалась бы в безопасности, там было достаточно места чтобы жить самим и принять гостей и разместить прислугу и няню если бы…нет, об этом он не думал. Не позволял себе думать. Она сама ещё была ребёнком.

Штерн терпеливо ждал ответа, и Виктор, окончательно решив для себя, сказал:

— Покупателя нет, Питер, и такой дом ты не продашь легко, но я могу предложить альтернативный вариант, думаю это для тебя выгодно. Давай оформим аренду с последующим выкупом в рассрочку, если новым хозяевам понравится — если же нет, хотя бы на год ты его пристроишь.

Питер задавал вопросы, без этого он не мог. Вяземский терпеливо отвечал, поворачивая разговор таким образом, что под конец Питеру показалось — это ему делают одолжение по дружбе, снимая этот дом. Вяземский хорошо знал Штерна, они бесконечно долго работали вместе, и, как родные, легко просчитывали друг друга

— Ладно, договорились, когда ждать клиента? — прозвучал долгожданный вопрос Питера.

— Сегодня, часа через полтора.

— Ого…припекло что ли? Ладно будем там. Кто клиент? Мужчина, женщина?

— Мужчина, — усмехнулся Вяземский.

— Крутой?

— Нет не очень, нормальный.

— Чёрный?

— Нет русский.

— А нафига ему этот дом?

— Для невесты.

— Видно мужик серьезно запал. Ну хорошо, привози его, примем и обслужим, дорогу рассказать?

— Нет я помню Питер, по нижнему шоссе за сорок девятым километром, а ты приезжай сразу с менеджером фирмы, чтобы оформить бумаги.

— Думаешь клиенту всё понравится?

— Уверен, ну пока, Питер, не опаздывай только, увидимся.

Вяземский выключил мобильник собрал документы, которые были необходимы для заключения сделки, сунул в карман ключи от машины и совсем уже было собрался уходить, как вспомнил про кота.

— Ах ты чёрт…не возвращаться же за тобой. — Он пошел искать живность по дому, и нашел Микки на кухне, тот сидел на разделочном столе и меланхолично умывался.

— Ну что, Брат, скучаешь по хозяйке? Я тоже…иди-ка сюда, поедем посмотрим новый дом. Говорят кошку надо, но и ты сойдёшь для порядка.

И Вяземский бесцеремонно сгрёб кота, который от неожиданности и возмущения не смог даже сопротивляться. Микки был водворён в специальную корзинку с крышкой, предусмотрительно купленную Виктором на этот случай, и погружен в “Круизер” на заднее сиденье.

После этого Вяземский поставил квартиру на охрану и уехал. Вечером он должен был встречать Маргариту, а до этого времени наметил для себя ещё несколько обязательных дел.

На вокзале он не сказал, что поедут они не в городскую квартиру Риты, боялся, что она взбрыкнет и откажется. Он не представлял в каком настроении она возвращается, будет ли веселая, или грустная. Может и в слезах по любовнику.

Виктор не понимал ни ее, ни себя. То есть умом понимал, что ясно все давно, надо расходиться, но куда теперь? Вернуться к Нине? Прежней жизни не получится, а строить новую есть ли смысл? И он отмахивался от этих вопросов и радовался и тревожился о том, что будет через несколько часов, когда они переступят порог своего дома.

Рита сначала и не поняла, что едут они слишком долго и не той дорогой. Она рассказывала про Москву, говорила, что хотела бы жить там, в высотке и смотреть на Москва-реку. И тут же, что нет, не хотела бы.

— Знаешь, как вот утром в поезде проснулась и увидала наше серое, в тучах небо, сразу сердце зашлось — Питер! Понимаешь?

— Очень хорошо понимаю. — Виктор свернул на развязке за Сестрорецком и выехал на Приморское шоссе. Было темно и пошел дождь, хотелось поскорее домой, но он сбросил скорость. Дорога скользкая от мокрых листьев.

— А почему так долго, едем, едем и темно как, домов нет, — Рита старалась рассмотреть что-нибудь, через заплаканное стекло.

— Домов нет, потому, что лес. Мы за город едем!

— Опять к тебе на дачу? Не хочу, не хочу! — Она схватила его за бедро и принялась трясти. — Не надо, там холодно, сыро, дом старый.

— Нет, не на дачу, домой. И там тепло, и все новое. А из окон видно море и огни на дамбе.

Она притихла, задумалась, повторила,

— Домой…

И больше во всю дорогу слова не произнесла.

Виктор тоже молчал, хотел, чтобы Рита сама увидала. Дом был выстроен добротно, по финскому проекту, с европейской отделкой. Окна, стены, пол, потолок — все идеальное. Красивые лестницы, бельведеры, крытые террасы. Вот только в комнатах мебели — никакой, кухня в порядке, а в комнатах — пустота. В спальне на втором этаже — надувная кровать.

Ей Рита больше всего обрадовалась, а остальному Виктор не понял — да или нет. Восторгов и обсуждений не было, сославшись на усталость она спешила помыться с дороги и спать.

Но в постели начала во всех подробностях рассказывать про московскую поездку, говорить, что виновата, просит прощения, что не будет больше связываться с придурками, а всегда жить только с пасей. Почему она так называла Виктора — он не знал.

Они помирились, долго и жадно занимались любовью, после разлуки желание близости зашкаливало у обоих. В сексе Рита не была романтичной, она любила быстро, откровенно и могла сразу же заговорить о постороннем. Поначалу Виктор обижался, потом привык. Он на многое закрывал глаза, старался принять, убеждал себя, что со временем все утрясется. Вот и эту обиду за равнодушие к новому дому подавил, нашел оправдание — устала. Отдохнет, рассмотрит и скажет. Главное, что она с ним, в этих стенах. Придет время и Рита сама решит, как будет выглядеть их дом.