– Ситуация тупиковая, – снова развёл руками Сашка.

– Тупиковая, – повторила Нина.

Они прошли ещё несколько шагов, потом пустырь закончился, и они повернули обратно.

– Когда твой самолёт? – спросила Нина.

– Я уже говорил, послезавтра.

– Слушай, – она на мгновенье запнулась и решительно кивнула головой, – у тебя есть, где…

– Что – где? – не понял Сашка.

– Ну… Я хочу провести с тобой последнюю ночь, – Нина отвернулась. – У меня дома больше нельзя – Наташка, мама и… Рекс…

– У меня можно, – выдохнул Сашка и даже покачнулся, будто из него ещё не выветрился давний хмель от прощального застолья, – дома… Только нужно ли тебе это?

Нина подняла глаза, и в них больше не было озорных искринок:

– Мне? А тебе?

Он опять подождал её у подъезда, пока она отводила собаку и спускалась вниз, потом они пошли к Сашке.

До утра они так и не сомкнули глаз.

– Понимаешь, – шептала Нина, – я и сама не понимала, что тогда со мной происходило… Ну, когда мы были вместе первый раз. Ведь у меня и в самом деле были парни до тебя, ты не первый. Но ты первый, кто посмотрел на меня не как на кусок мяса, который можно только трахать… У тебя в глазах было что-то другое… Сочувствие, а может, жалость… Думаешь, жалость унижает человека? Нет, она делает людей ближе друг к другу, и ещё в ней есть что-то такое, о чём сказать не могу… Да-да, ближе друг к другу, а что ещё надо человеку?.. Знаешь, что самое страшное? Равнодушие. Когда вокруг тебя полно людей, а ты среди них одинок. И днём, и ночью – всю жизнь…

Она прижималась к нему, и Сашка чувствовал, как на его грудь капают тёплые слёзы. Ему хотелось сходить на кухню и принести воды, но он не мог разжать её руки.

– Уезжай в Израиль, уезжай… Я даже не знаю, что было бы дальше, если бы мы встретились с тобой вот так, как сегодня, а ты бы остался здесь, рядом… Я бы, наверное, руки на себя наложила!

– Какие-то глупости говоришь! – шептал в ответ Сашка. – Мы же и так были рядом всё это время. Почему ты не дала мне знать? Я бы что-то придумал…

– А что бы ты сделал? Я ведь не дура, понимаю, что быть с тобою мы не смогли бы, а встречаться вот так, украдкой… Так ни я не смогла бы, да и ты, наверное…

Утром Сашка проводил её до пустыря перед новостройкой, дальше она его не пустила.

– Не хочу, – коротко сказала Нина. – Счастливого тебе пути. Будь счастлив в Израиле. Всё…

…Сегодня Сашка сидел на лавке у её подъезда и всё никак не решался войти. Постепенно начало темнеть, но он этого поначалу не заметил. И лишь когда из подъезда выскочила шумная стайка детей и понеслась в сторону пустыря, он вздрогнул от вечернего холодка и подумал: «Может, среди них Наташка?»

Потом встал, расправил затёкшие плечи и подхватил пакет с подарками, которые привёз Нине из Израиля. Быстро, по-воровски взбежал на пятый этаж, положил пакет у знакомой двери и опрометью бросился вниз. И, уже пересекая пустырь, оглянулся и поглядел на Нинины окна. Одно из них было освещено, и через открытую форточку ветер колыхал плотную штору.

«Может, она почувствовала, что я здесь, – почему-то подумал он, – и выглядывает из-за шторы, но не хочет, чтобы я это видел. А может…»

– Сижу за решёткой в темнице сырой… – орали девицы из дома напротив, глядя на Сашку, невозмутимо сидящего за письменным столом в магазине электротоваров.

Уже полгода он работал здесь ночным охранником, и каждый вечер в восемь, после закрытия магазина, хозяин сажал его внутрь, опускал ажурную решётку на витринах и включал сигнализацию. Витрины были прозрачными сверху донизу, поэтому Сашка был на виду у всей улицы. Первое время он сидел скованно, боялся пошевелиться, и ему казалось, что он напоминает рыбку в аквариуме, которой некуда спрятаться. Разве что в крохотном туалете, но там долго не просидишь, так как его охранная функция как раз и заключалась в том, чтобы быть на виду. После того, как магазин дважды ограбили, разбив витрину, хозяин расщедрился на решётки и нанял для охраны Сашку. Понятное дело, разбивать витрину теперь бессмысленно, потому что внутри не бездушный датчик сигнализации, а охранник, сидящий среди сверкающих холодильников, стиральных машин и телевизоров. Это вселяло в хозяина уверенность в том, что отныне каждая ночь будет проходить спокойно и не нужно подскакивать в холодном поту в ожидании тревожного сигнала из полиции.

– Сижу за решёткой в темнице сырой… – орали девицы из дома напротив.

Там был «массажный кабинет» или, говоря по-простому, публичный дом, в котором работали нелегально привезённые из-за границы женщины. Когда работы было мало, они скучали и потихоньку пьянствовали, потому что выходить из заведения не рисковали, чтобы не загреметь в полицию. Внутри заведения они чувствовали себя более безопасно, и полицейские облавы их не страшили. Хозяева всегда успешно договаривались с копами, ибо и тем и другим хотелось жить в достатке, а массажный кабинет приносил приличную прибыль, которой хватало и тем, кто её получал, и тем, кто вымогал взятки, пользуясь положением.

Первые несколько дней Сашка с интересом поглядывал на девиц, потому что никогда прежде не встречался с проститутками, и вообще они были для него какими-то диковинными существами, про которых ходит столько легенд, сплетен и анекдотов. Но скоро они ему надоели, потому что изо дня в день, вернее, из ночи в ночь повторялось одно и то же, и это было скучно до вывиха челюстей.

Где-то к двум-трём часам ночи, когда становилось ясно, что новых клиентов уже не будет, свободные девицы высовывались из окон и принимались дразнить Сашку. Приставать к редким в эти часы прохожим они всё же не рисковали. Сквозь витрину и решётки уличные звуки доносились слабо, поэтому орать, чтобы Сашка услышал, девицам приходилось в полный голос.

Особенно старалась смуглая молдаванка с длинными смоляными волосами, спрос на которую был ниже из-за того, что местных кавалеров больше привлекали светловолосые северянки. Молдаванка внешне походила на здешних дам, поэтому была им не так интересна.

– Приходи, юноша, – кричала она Сашке, и эхо многократно отражалось от спящих камней пустынной улицы, – я тебе скидку сделаю! Два раза по цене одного – так, кажется, пишут в рекламах? Что, денег нет? Или жалко? Небось, задаром хочешь?.. Ладно, так и быть, получишь разок задаром, только приходи! – Она хохотала и показывала на него подругам. – Хочет же, зараза, только выйти не может! Он, как и мы, в клетке. Только наши клетки без решёток, а он – по доброй воле…

– Отвяжись от него, – вступалась за Сашку огненно-рыжая хохлушка с лицом в шрамах и оспинах, на которую спрос был тоже невелик. – Чего к парню привязалась? Дело не в клетке. Его, как и нас, нужда на такую работу толкнула.

– Ага, нужда! Тебя как последнюю скотину трахают, и никому не интересно, человек ты или нет. А он?! Сидит себе чистенький, культурный, книжечки почитывает, кофе пьёт. Ты для него та же самая скотина, потому что он считает себя выше нас, даже слова в ответ не скажет…

– Что ему с нами говорить? Много ты тут молодых парней видела? Одни старики да арабы с рынка приходят тайком от своих мегер. Да ещё полицейские. Мы таким мальчикам не интересны, они себе молоденьких девочек находят – вон их сколько вокруг, симпатичных…

По всей видимости, они держались друг за друга, но случались ночи, когда кто-то из них был занят с клиентом, тогда оставшаяся сидела у окна в одиночку. Если оставалась молдаванка, то по-прежнему издевалась над Сашкой, а так как сдерживать её было некому, то она распалялась сверх меры, орала гадости, демонстративно пила вино из горлышка и даже швыряла пустые бутылки на улицу, правда, не стараясь куда-то попасть. Хохлушка, наоборот, становилась сентиментальной и слезливой, рассказывала каждый раз о невозможности честно зарабатывать на родине деньги, а также историю своего давнишнего грехопадения. Сашка внимательно слушал и ту, и другую, но никак не отвечал, да они и не очень-то нуждались в его репликах.