В лицо ударил тёплый влажный воздух с терпким запахом молодой весенней зелени. Хотелось следом за проводником высунуться из вагона и посмотреть на мигающий впереди красный фонарь светофора, но папа крепко держал его за плечо.
На миг сладко защемило сердце от предчувствия неизвестности, которая ожидает впереди. Как только поезд остановится, и он выйдет из вагона – а это будет с минуты на минуту, – неизвестность обрушится на него всей своей тяжестью, и нужно будет поначалу к ней приспосабливаться, осваиваться, заводить друзей и, конечно же, отстаивать своё мальчишечье право на существование в новом, ещё не обжитом мире. Это подразумевалось, но было совсем не страшно. Если потребуется, он и зубки кому надо покажет. Ничего, что мал ростом – недаром его дразнили сыном зека…
Арик глубоко вздохнул и в темноте нащупал горячую папину ладонь.
– Ну вот, сын, и приехали, – сказал папа, и голос его дрогнул. – Здесь мы теперь будем жить. Дай Б-г, чтобы повезло…
По пустому ночному перрону к их вагону неловко бежали старичок и старушка.
– Это же наши дедушка и бабушка, – прошептала мама, почему-то вытирая слёзы. – Иди, Арик, первым. Мы за тобой…
Новая экспозиция
Май в этом году колюч и капризен: поутру на траве не роса, а чуть ли не шуршащая под ногами снежная поземка, и холод такой, что пар изо рта валит. Часам к десяти солнце всё же раскочегаривается и припекает так, что нос, самая незащищенная часть лица, уже обгоревший и облупившийся, снова начинает потихоньку полыхать.
– Поскорей бы лето наступало и каникулы, – лениво рассуждал Арик, сидя за партой в своём седьмом «Д» рядом с закадычным другом Юркой Скворцовым. – Ух, погуляю!
Торопить конец учебного года не стоило, и так осталась неделя занятий, а впереди три долгих летних месяца, на которые строишь кучу планов, а потом не знаешь, чем эти месяцы заполнить. Правда, и пролетают они незаметно, оглянуться не успеваешь. После же остается лёгкая горечь какой-то непонятной потери, но это будет потом, ближе к осени, а сейчас самое приятное – ожидание каникул.
– Скворец, – шепнул Арик, – ты куда летом со стариками намыливаешься?
Юрка неопределенно махнул рукой:
– Тут намылишься, как же! У матери отпуск в феврале, а батю, как всегда, на уборку в Казахстан до осени загонят. Буду с пацанами на речку ходить…
– А мои в Крым собираются, – Арик усмехнулся. – Говорят, надо ребёнку море показать.
– Ого, ребёночек! – хрюкнул Юрка на весь класс и воровато оглянулся на учителя истории Моисея Захаровича.
– Тише, ребята, – устало постучал тот карандашом по столу и, как бы оправдываясь, прибавил: – Понимаю, шестой урок, тяжеловато, но вы потерпите до звонка…
Нового материала по предметам уже не проходили, только повторяли и подчищали хвосты, а кое-кто из учителей, к восторгу ребят, откровенно тянул резину. Но на уроках Моисея Захаровича всегда было интересно, даже когда разговор заходил, казалось бы, о вещах обыкновенных. Вот и сегодня он неожиданно заговорил о… школьном краеведческом музее.
Музей помещался на втором этаже, рядом с пионерской комнатой, и в него никто никогда не ходил, разве что по обязанности. Да и что там смотреть: фотографии знатных земляков, осколки мин и ржавые гильзы, подобранные следопытами на местах былых боёв, бивень мамонта, похожий на трухлявое бревно, горсть старых монет царской чеканки да разбитая партизанская рация, переданная на вечное хранение из областного краеведческого…
Моисей Захарович с жаром говорил:
– Хочется сделать музей занимательным и не безликим, чтобы в него было действительно интересно приходить. Но как? Давайте подумаем вместе. История нашего края – вовсе не сухое изложение событий, это история жизни людей, наших с вами земляков. Не обязательно выдающихся личностей – их не так много, а самых обыкновенных людей. Даже, представьте, нас с вами! – Он улыбнулся и неожиданно поглядел на Юрку: – Вот ты, Скворцов, как считаешь, интересно было бы иметь в музее уголок, посвящённый, например, вашей семье?
Ребята в классе захихикали, а Юрка удивленно поднял брови:
– Что в нашей семье интересного? Мы – как все. Дед с бабкой, сколько помню, на заводе работали, мать – тоже, а батя – шофёр. И подвигов никто из нас не совершал.
– Ну, здесь-то ты не совсем прав, – почти обрадовался Моисей Захарович. – Неинтересных людей нет. В каждом есть какая-то изюминка, что-то любопытное и оригинальное, и это нужно подметить, выделить, чтобы было интересно и поучительно для остальных. А подвиг – это исключение из правил, экстремальный, так сказать, случай, вовсе не характерный для человеческой сущности. История вершится не подвигами отдельных индивидуумов, а ежедневным, кропотливым трудом сотен тысяч и даже миллионов. Понимаешь?
– Угу! – кивнул Юрка, хотя ровным счётом ничего не понял, особенно про человеческую сущность. Ему хотелось, чтобы Моисей Захарович поскорее от него отвязался, поэтому был готов согласиться со всем, что скажут.
– Многие вещи из повседневной жизни, которые кажутся нам пустяками, могут представлять огромный интерес в будущем, – продолжал учитель, сразу забывая про Скворцова. – Вы даже не представляете, какой это клад для потомков. Черепки от сосудов, которые находят археологи на раскопках древних городов, были выброшены нашими предками за ненадобностью, ведь так? А мы по этим черепкам воссоздаём картину тогдашнего быта, тогдашней культуры… Ты что-то хочешь сказать, Левшакова?
Отличница Светка Левшакова вскочила со своего места и затараторила:
– Моисей Захарович, ну, я понимаю, потомкам будет интересно посмотреть на какие-то предметы искусства или на личные вещи героев, к примеру, папы нашего Комодина. А мои или чьи-то ещё вещи? На них можно и дома смотреть, в музее-то их зачем?!
Мишка Комодин, сын лётчика, дважды героя и местной знаменитости, великодушно улыбнулся Светке со своей галёрки, но промолчал, изображая скромность, а Моисей Захарович даже замахал руками от возмущения:
– Естественно, музей – не склад ненужных вещей. Всё подряд глупо хранить под стеклом. Но многие предметы имеют свою, порой неоднозначную цену. Если, скажем, у нас хранится авторучка дважды героя Комодина, которой он писал книгу воспоминаний, то она интересна не только тем, что ею пользовался легендарный лётчик. Помимо всего, это ещё и характерный памятник быта, той среды, в которой мы живём, эта старенькая перьевая ручка. Может, в будущем люди придумают совершенно иной прибор для письма, а таких ручек больше не будет…
– А что вы против имеете? – обиженно буркнул Комодин-младший. – Не нравится – могу забрать. Храните на здоровье этот свой будущий прибор!
Это прозвучало грубо, с вызовом, и класс притих, но Мишке всё сходило с рук, тем более, школа носила имя его отца, и тот немало помог ей, используя свои героические связи.
– Это я для примера сказал, – смущенно пробормотал Моисей Захарович, не решаясь связываться с сыном героя, и тут же поспешно ушёл от опасной темы. – В общем, ребята, я хочу предложить вам следующее. Мы всё можем сделать сами, своими руками. Подумайте и поговорите с родителями, может быть, у вас дома найдутся какие-нибудь предметы, представляющие, по вашему мнению, интерес с краеведческой точки зрения. Хорошо было бы обновить экспозицию музея, а после окончания школы это останется доброй памятью о вас. В других классах ребята заинтересовались этой идеей… И ещё: если захотите что-то принести, то только с разрешения родителей. Понятно?
Все согласно закивали головами, и даже оттаявший Комодин великодушно махнул рукой.
– Куда приносить? – пискнула Светка.
– Можно в кабинет истории, можно в учительскую или сразу в музей – куда захотите.
Тут прозвенел звонок, и седьмой «Д» шумно выкатился на улицу.
– Я уже придумал, что принесу, – сообщил Юрка Арику. – У деда в шкатулке лежит орден Трудового Красного знамени. Он его всё равно не носит, чего вещи пылиться? А в музее его положат на видное место.