Так и прилипла к диванному уголку, когда в кухню знакомая троица вошла. Сигарету едва не проглотила, увидев его. Три — два. А игра, похоже, продолжается.

Ванька всё же к Вольскому дозвонился и не придумал ничего лучшего, как его ко мне в дом притащить. Тим, понятное дело, согласился. Мы же временный перерыв взяли, так сказать. Точнее, это Тим предложил, я же попрощалась с ним, как и с Тимуром. Не хочу наступать на грабли, не хочу быть чьей-то слабостью. Любви хочу взаимной, да видимо, не в этой жизни. Похоже, Соболева, нужно познакомиться с эзотерикой всё-таки. А вдруг все причины кроются в прошлых жизнях? Может, действительно, слишком счастлива была когда-то, а теперь, так сказать, баланс природный восстанавливает заблудшая душа. Почём знать?

Взгляд карих глаз к дивану прибил, будто к столбу объявления приклеивают. Я, как та бумага, послушно в спинку вжалась, боясь и слово сказать. Минута вечностью показалась. В висках зашумело очень. Вольский в дверном проеме стоял, боясь шевелиться. Друг на друга уставились в немом вопросе. Он явно недоумевал, что я делаю одна дома в откровенно вызывающем халатике, который ничего особо не прикрывал. А я в загадках билась, придумывая разный вариант исхода событий.

Затем Тим с места рванул. По квартире несколько кругов сделал. Каждую дверь открыл, даже шкаф скрипнул. Искал что-то или кого-то. В слух засмеялась, наблюдая за его маниакальным синдромом. Совсем головой тронулся мужик. Думает, Ариевского прячу. А как же! Прячу, только на самом видном месте, но недоступном. В сердце прячу, в самом дальнем уголке, чтобы никто не нашел. Чтобы даже внутренний голос не добрался. А если все же решит найти, чтобы все ноги поломал, пока по тёмным закоулкам души будет рыскать. Не найти никому. Чёрная комната с черной кошкой. Бесполезно искать.

— Вольский, ты вчерашний день ищешь? Так он давно закончился. Не найдешь, — уголки глаз от выступивших слёз вытерла. Живот едва от смеха не надорвала.

— Леся, где он? — Тим игнор включил, вид самый серьезный принял. Сначала даже подумала, что пьяный заявился, а нет. Трезвый. Прозрачнее стеклышка.

— Кто "он"? — попыталась серьезный вид принять, как у Тимура, да только не получилось. Смешок проглотила, а затем прыснула со всей силы, когда Вольский штору отодвинул, чтобы убедиться в глупости своей.

— Инструктор твой! — наконец-то ответил, а затем взгляд на моё лицо устремил. Обиделся, что я слёзы от смеха глотаю.

— В автошколе, наверное. Мне откуда знать? — решила успокоиться. С дивана встала, аккуратно обходя Вольского.

В зале Ваньку с Кононовой застала. Целовались на моём диване. Ухмыльнулась. Значит, сваха с меня куда лучше, чем с братца. Янка теперь в него клещами вцепится и всё. Пиши, пропало. А точнее, Ванька пропал, только ему об этом никто не сказал. Да и не скажет, пока штамп на странице с семейным положением не добавится. Вот тут-то я повеселюсь. Братец меня замуж хотел выдать, а получится, что я его раньше в семейно-строительный отправлю.

В кухню вернулась. Там уже Тим на диване сидел. В телефоне своём рыскал. Искал что-то.

— Кофе будешь? — поинтересовалась чисто из вежливости, но он согласился.

Пришлось готовить. В турке по-восточному, как он любит. В голове диалог с внутренним голосом начался. Голос требовал Вольского вместе с новоиспеченной парочкой к прадедушкам лесным отправить. Сопротивлялась. И так много экшена было на этой неделе. Не перенесу очередной разбор полетов. Пусть уж сидят, раз пришли. А я, сославшись на плохое самочувствие, по-тихому сбегу в спальню да изнутри закроюсь для надёжности.

— Как ты себя чувствуешь? Почему мне не позвонила, сказать, когда тебя выпишут? — отчитывать принялся, будто имеет право на это.

Хмуро брови свела на переносице, пытаясь в руках себя сдержать. Ни к чему эта забота. Тошнит просто от Вольского. За километр воротит даже. Скоро ненавистным станет из-за своей гиперопеки. И чего он мог во мне найти? Я же колючая, как та роза чайная. Руки все расцарапаешь, пока цветок надумаешь сорвать.

— Давай лучше о тебе поговорим, Тим. Как рёбра? Заживают? Как машина? Починил? Как работа? Больничный взял или у руководителей не полагается болеть? — ерничать решила, это он сразу понял. От того и мышца на скуле напряглась. От того и ухмыльнулся криво на одну сторону.

— Всё нормально, не переживай. У меня день рождения скоро, — будто невзначай заявил.

— А ещё скоро Новый год, — добавила я.

— Придёшь? — улыбнулся с надеждой какой-то.

— А если скажу "нет", ты сам придешь, верно? — в край обнаглела. Издевалась над ним просто. Да всё равно уже было. Не даст же по шее за словесный батл?

— Возможно. Лесь, я всё ещё не теряю надежду, — деловито заявил, будто на переговорах с контрагентом. Только я не фирма. Со мной бесполезно переговоры вести. Проще попугая убедить в том, что он кошка.

— Тебе никто не запрещает её терять. Она же последней умирает, Тимур, правда?

— Лесь, а если я перестану быть хорошим парнем и тогда, — замялся на полуслове, а я продолжила за него.

— Станешь плохим королем. Методы свои используешь. Возможно, добьешься желаемого, но насильно мил не будешь, верно? — глаза его ответили. Согласен был. Да только не хотел этого признавать.

Думал сначала ухаживать за мной. С перепугу в любви признался и замуж позвал. Потом просил быть его. А теперь угрожать надумал. Да только в шахматы, видимо, в детстве совсем не играл. Просчитался Вольский. Давно уже шах и мат его чёрному королю выпал. Игра закончена. Фиаско.

— Алеся, тебя же никто никогда не любил так, как я. Почему ты такая упрямая? Зачем оборону держишь? Я, в отличие от твоих других, будущее тебе предложил. Законной супругой хотел назвать и фамилию свою дать. Но тебе, видимо, больше в любовницах нравится быть. Ты в детский сад свой не наигралась. К любви запретной тянет. А чего там хорошего, а, Лесь? На втором плане всегда быть и ждать, когда ты понадобишься, чтобы нужду справить, так, что ли?

Внутри всё в тугой узел затянулось. Ладони зачесались. Хотелось смачную пощечину влепить. Сдержалась. Видимо, лекарства действуют, что в больнице прописали, иначе бы давно прогнала Вольского из своей квартиры.

— Тимур, ты так ничего и не понял. Я устала тебе повторять. И если ты действительно меня считаешь такой, как назвал, почему ты всё ещё здесь?

— Да потому, что забыть тебя никак не могу. На коленях перед тобой ползал, а ты холодная королева, что в сердце, что в постели, — с дивана вскочил и из квартиры вышел, громко хлопая дверью.

На тридцатилетие к Вольскому я всё же не пошла. Обида съедала изнутри. Слова его разум не покидали. Так и прокручивались в голове по неизвестно какому кругу. "Ты в детский сад свой не наигралась. К любви запретной тянет. На коленях перед тобой ползал, а ты холодная королева, что в сердце, что в постели", — каждое слово в память врезалось, оставляя за собой мелкие трещины. Доверие потеряно. Никогда больше Вольскому не подойти ко мне. Никогда не обнять. Гордость девичью задел, словами громкими бросаясь. Подобного я ни от одного мужчины не слышала. Как бы не расходились любовные корабли на исходе романа, никто не позволял и взглядом осудить, а тут — Остапа понесло, точнее, Тима понесло, да совсем не в ту степь. Акт бессилия высказал, как мальчишка униженный просто.

Тридцатое декабря на понедельник пришелся. Я уже и думать забыла о новогоднем корпоративе, который устроила автошкола. Деньги на банкет сдала больше месяца назад, кажется, это даже было до знакомства с Ариевским. Староста группы в покое не оставила, пока я не пообещала прийти в ресторан, где намечалось застолье.

Идти на празднование совсем не хотелось. Точнее, не хотелось видеть его, моего личного кошмара. Не хотелось даже вспоминать о его существовании, да только сердце с разумом не считалось. Ариевский в душу пробрался и никак уходить не хотел. Снился. Улыбался, как умел только он. Взглядом раздевал, заставляя кожу мурашками покрываться. В холодном поту каждую ночь просыпалась. С кровати вскакивала и топала в ванную комнату, чтобы умыть лицо холодной водой и в чувства прийти. Совсем обнаглел инструктор, терзая меня во снах. С ума сойти можно было. Но я держалась. Вспоминала последнюю встречу с ним, его гневный взгляд, громкую фразу "Да пошли вы все" и тогда немного отпускало.