Самым счастливым человеком в школе, а теперь в училище был Менинзон. И дело не в том, что теоретическая механика в школе носила абстрактный характер, так как практически была не нужна, разве что для общего развития курсантов, но в училище имела четко определенный смысл. Если, как говорилось в первой главе, котельному машинисту или мотористу термех по барабану, то механику необходим. Но самое главное, заключалось в том, что теперь – о – о, теперь!! – будет такой оркестр, что мама не горюй! Но и здесь в бочку его счастья судьба подкинула ложку дегтя. Прочитав приказ, он воскликнул:

– Как?!

И помчался к начальнику училища. В кабинете начальника царила праздничная атмосфера. Даже из – за закрытой двери доносился возбужденный гул голосов, и секретарь тормознула Моисея Самуиловича, сказав:

– Совещание.

Но преподаватель не растерялся и уверено сообщил секретарю:

– Назначено.

Начальник училища Юрий Федорович Полищук, глянув на открывшуюся дверь, радостно воскликнул.

– Где ты бродишь, Моисей Самуилович, у нас уже трубы горят, а тебя все нет. Проходи, давай. Нет, каково, а? – Да что же это делается, Юрий Федорович?..

– А что такое?.. Чем могу – помогу…

– Читаю приказ и прямо – таки удивляюсь… Я столько бился с Вороновым, наконец, он стал лучшей трубой оркестра, а его отчисляют… Как вам это нравится?.. Оркестр, можно сказать уже образцовый, концерты может давать, а что я буду делать без Воронова?

– Дорогой Моисей Самуилович, – Юрий Федорович откинулся в кресле, – у нас не консерватория, а мореходное училище. Прошу это помнить. Есть приказ министра, начальника пароходства… Я не могу через них перепрыгнуть, вы меня тоже поймите. Что же получается… Восемнадцатилетнего Сысоева отчислить, а двадцатичетырехлетнего Воронова оставить? Поймут ли меня…

– Согласен. Но Сысоев, как бы это сказать помягче, совершенно неуспевающий, вот товарищи преподаватели подтвердят…

– Да уж, – заметил старый капитан, который вел теорию устройства судна, – это точно. Ему, что кливер, что лиселя – все одинаково, но это полбеды. Я сколько не бился, так он и не смог запомнить разницу между якорем Холла и якорем Болдта. Туповатый паренек…

– А с математикой вообще проблема…

– Я уже не говорю об истории, – фыркнула Людочка.

Преподаватели зашумели и единодушно согласились, что Сысоев – трудный отрок.

– И дисциплина хромает, – сердито сказал ротный.

– Вот, – сказал Менинзон. – Видите, я прав.

– Но и Воронов не блещет, – сказал Юрий Федорович, вздохнув. – Я смотрел его ведомость… Почти всюду «удовлетворительно». Только по практике «отлично» и по физо. К тому же, двадцать четыре года… Закончит – если закончит – ему будет двадцать восемь…

– Но не тридцать же! – воскликнул Менинзон. – Двадцать восемь!.. Прекрасный возраст для специалиста! К тому же оркестр…

– Дался вам этот оркестр… – досадливо сказал Юрий Федорович, – А если проверка? Мне же первому шею намылят.

– Приказы министра никому не дозволено нарушать, – веско сказал замполит.

– К слову о вас, – вдруг встрепенулся Юрий Федорович. – Вы, Николай Петрович, направляетесь на теплоход «Михаил Фрунзе». Вот приказ начальника пароходства. Извините, чуть не забыл. А что, помполитом – неплохо. Тем более, что «Фрунзе» ходит в основном за границу…

– Как это?! – взвился Николай Петрович. – Съели?.. Ха – ха… Я так и думал, что здесь не коллектив, а змеиное кубло! Отлично! Обтяпываете свои делишки! Оркестр… Может, еще джаз будете играть? Эту музыку зажравшейся буржуазии! Я вам устрою оркестр… Вы у меня попляшите. Я вам устрою…

– Николай Петрович, – мягко сказал Юрий Федорович, – это еще в 1953 году, до марта месяца, вы могли бы что – то устроить, не сомневаюсь. А нынче 1959 год. Паровоз ушел, как говорится.

– Посмотрим, – зло сказал Николай Петрович. – Ишь ты, окопались!

Он схватил роскошную фуражку с огромной кокардой и выскочил в коридор. Ещё минуту из приемной доносился его возмущенный крик. Наконец, все стихло. Юрий Федорович вздохнул.

– Трудный человек…

– А что с Вороновым? – напомнил Моисей Самуилович.

– Где его теперь искать? – сказал Юрий Федорович. – Он уже где – то возле Гонконга, наверное…

– Должен зайти в шк… в училище, – поправился начальник отдела кадров. – Он ещё документы не забрал.

– А – а, семь бед, один ответ, – махнул рукой Юрий Федорович и нажал кнопку звонка.

Вошла секретарь.

– Лена, пишите приказ: «Курсанта Воронова – инициалы посмотрите – перевести на второй курс мореходного училища, судомеханического отделения». Шапка и все такое, как обычно. Не тяните. Отпечатайте по – быстрому, я подпишу.

– Спасибо, Юрий Федорович.

– Да полно, не стоит благодарности… Ещё неизвестно, что нам подбросит ваш любимчик… Только ради вас…

Юрий Федорович выше среднего роста, начинающий полнеть мужчина сорока двух лет. Слегка выдающийся животик, он маскировал тем, что пуговицы форменной тужурки были всегда расстегнуты. На тужурке знак ДВВИМУ, а чуть ниже располагался знак капитана дальнего плавания – секстан, в обрамлении лаврового венка. Строгое и властное лицо, скорее всего маска, за которой скрывался характер мягкий отзывчивый, добродушный, с пониманием относящийся к делам и проблемам курсантов.

Через неделю, после того как гражданский народ получил форму и немного попривык к ней, он приказал построить школу на плацу и произнес короткую речь:

– Товарищи курсанты! – нервно сказал он. – Я видел, как убивают, грабят, насилуют, но такой бардак, что творится в школе, я вижу впервые! Командирам рот, в недельный срок навести порядок! Это черт знает, что такое!..

Напугав курсантов подобным образом, он больше никогда не выступал перед строем, предоставляя это право своему заместителю по учебной работе и замполиту, который обожал держать курсантов по стойке «смирно» час – полтора.

– Во, зверь! – сказал Сорокин. – Облаял ни за что…

Но когда тому же Сорокину потребовалось срочно отлучиться домой по семейным обстоятельствам, начальник школы без лишних вопросов подписал ему увольнительную на неделю и позвонил в финчасть, чтобы курсанту Сорокину выдали в подотчет сто рублей. По тем временам довольно солидная сумма.

– Я даже не ожидал и денег не просил, – говорил потом Валерий. – Вот это Федорыч. А я думал…

– Индюк тоже думал и ластами щелкнул, – веско сказал Князев. – Федорыч – голова, я сразу это понял, ещё в строю.

И, конечно, курсанты платили ему тем же. Так что престиж школы был высоким. Второй раз, но уже мягче, начальник школы выступил перед курсантами, отправляя их в отпуск, и речь его была более обширной. Но тоже своеобразной с вкраплением матросского сленга. Что делать? Натура брала своё…

– Мы с вами славно потрудились в этом учебном году. Теперь, когда мы из урок будем делать людей, задача усложнится. Не воображайте, что четыре года вы просидите в училище и на шару получите диплом. Не выйдет. Флоту придурки не нужны. Поэтому мы из вас будем жать масло на всю катушку. Но игра стоит свеч. И я думаю, что мы вместе решим все поставленные задачи.

Далее, очень сильно надеюсь на то, что с вашей помощью гражданская шелупонь, что придет на первый курс, быстро поймет, где находится, и мне не придется краснеть за марку училища. Надеюсь также, что где бы вы не оказались, вы будете высоко нести звание советского курсанта, и на училище не будут приходить бумаги из известных вам милицейских заведений. У меня всё. Счастливо отдохнуть от трудов праведных. До скорой встречи…

Вот такая речь…

Юрий Федорович отходил на судах морского флота два десятка лет и в его речи нет – нет, да и проскальзывали словечки, не означавшие вовсе призрения к гражданскому сословию. Нет. Так было яснее и доходчивее. Для связки слов и мыслей, так сказать.