Лет восемь назад загудел бы дед Афанасий на южный берег Северного Ледовитого океана. Но времена изменились. Просто зашел участковый милиционер с молодым человеком спортивного вида.
– Самогонкой село снабжаешь, Афоня, – взял быка за рога участковый.
– Поклеп, – отвел даже саму мысль о самогоне Афанасий.
– На вас поступило заявление, – грустя, сказал молодой человек. – Надо разобраться.
– Дак разбирайтесь, – согласился Афанасий
– Ты, Афоня, не крути, – набычился участковый. – Говори сразу, где самогонный аппарат? Чистосердечное признание оно лучше, понял?
– Как не понять, – Афанасий потупился, поковырял носком сапога навозную кучу. – Аппарата нет, а анжинерное сооружение есть.
– От мать – перемать! – хлопнул себя по ляжкам участковый. – Анжинерное… Темнота деревенская! Лаптем щи хлебаем, а туда же…
– Поспокойнее, – поморщился молодой человек, – незачем эмоции проявлять столь бурно. Лучше, конечно, в рыло дать, но нельзя – не то время. А может он самородок, этакий абориген – левша. Нынче метит каждый атом стать науки кандидатом. – Молодой хихикнул.
– Самодурок! – психанул участковый и матюкнулся.
Молодой покривился, но промолчал.
– Покажите ваше инженерное сооружение, – попросил он. – Дак в сарай надо идтить, – сказал Афанасий.
Молодой взялся за шляпу, сдвинул её на глаза, участковый решительно поправил висевший на ремне “ТТ”. То, что представители власти увидали в сарае, потрясло их, что называется до основания. В сарае громоздилось нечто опутанное проводами и трубками. Покачивались стрелки манометров, перемигивались лампочки на пульте управления, из предохранительных клапанов что – то внезапно бухало и тогда в сарае возникало некое амбре нестиранных целый месяц портянок.
Толстые экранированные трубки взволновано пульсировали, напоминая живое существо. Три последовательно соединенных трубопроводами бака из нержавеющей стали потихоньку урчали и в такт этому урчанию колыхались стрелки приборов. Всё это сооружение напоминало ракету в момент дозаправки топливом.
– Ух – х–х ты… – сказал участковый.
– Не взорвётся? – спросил молодой.
– Эскримент у первой стадии, если рассуждать теорически, – Афанасий почесал спину о косяк двери, – но могёт и бабахнуть, если без ума ворочать. Наука, поди.
– И что же вы изучаете? – полюбопытствовал молодой.
Спросил вежливо, без подначки, даже с каким‑то интересом.
– Дак удобрение делаю на огород. Химическое. После него во какая картошка вымахивает, – дед показал какая.
– Я тебя как удобрю суток на пятнадцать! – наконец пришел в себя от изумления участковый. – Враз дурь вылетит! Чтобы завтра всё разломал, понастроил хреновины…
– Опасно, – заметил Афанасий. – Полдеревни снесть могёт.
– Вот и сядешь, век свободы не видать. А то и вышку заработаешь.
Молодой рассеяно почесал лоб.
– Не имеешь таких правов, – огорчился Афанасий, – человеку в науке мешать. Покажь документ.
– Я те покажу! Учёный…
– Успокойтесь, – остановил участкового молодой. – Я понял, что самогон вы не варите и не спекулируете. Так?
– Так, – честно соврал Афанасий.
– Верю. Наукой занимайтесь, но если обманули, то на всю катушку… Я доходчиво объяснил?
– Чегось? – прикинулся шлангом дед.
– Я понятно изложил?
– Ага.
Участковый показал кулак и гости ушли.
– Чем бы дитя ни тешилось… – услышал Афанасий от калитки.
– Лишь бы у мамки не просило, – загоготал участковый.
– Что с него взять, старческий маразм, – добавил молодой.
Что такое “маразм” Афанасий не понял, но уловил одно – от него отвязались. И дед хитро усмехнулся. Потому как гнал он в своем сооружении всё – таки самогон, но такой чистоты и крепости, что единожды попробовавший дедов продукт приходил в изумление великое, что служило, в конечном итоге, делу рекламы и неумолимому падению выручки в сельском магазине.
Отладил же всё это хозяйство один из офицеров ещё в те далекие времена, когда на аэродроме появились первые реактивные самолёты. Офицер тот был химик по образованию, служил инженером “по горючке”, как он говорил, и больше для смеха, чем для дела сконструировал и соорудил Афанасию самогонный аппарат грандиозный по размерам и немыслимый по сложности.
– Ты, дед, главное не бойся, – наставлял офицер. – Система ниппель: туда дуешь, а обратно не выходит. Эта штука, никогда и не при каких обстоятельствах не взорвется. Здесь всё просчитано по мировым стандартам, и фирма гарантирует безопасность эксплуатации. Только специалист – химик может догадаться о истинном назначении этого агрегата. А поскольку я один на всю округу, то живи долго и не кашляй.
Офицер популярно объяснил принцип действия, систему заправки и слива готовой продукции, назначение пульта управления, подарил портрет химика Менделеева и благословил Афанасия на святое дело. Через некоторое время его перевели куда – то на Запад, а дед Афанасий продолжал самостоятельно эксплуатировать сложную технику. И надо признать – небезуспешно. Вот к такому прелюбопытному деду попал на постой уже знакомый нам лейтенант ВВС.
* * *
Аэродром находился в дикой глуши, среди тайги, в узкой долине, большую часть которой занимала полноводная река и всего несколько гектаров колхозной земли. Так что взлётно – посадочная полоса одним концом почти упиралась в деревню, а другой её конец круто обрывался у берега этой самой реки. Малость неудобно да куда деваться…
Утром деревушку будил грохот реактивных двигателей, и грохот этот стал настолько привычен, что убери от деревни аэродром, то, наверняка, сразу же сократились бы надои молока и привесы в животноводстве.
Словом жителям полк не мешал. Наоборот приносил пользу. У сельчан исчезли проблемы с керосином[2], так как командир полка ежемесячно разрешал отпускать по ведру керосина на каждый двор, а позже нужда в нем вообще отпала. Где – то нашли военные электростанцию, сельские плотники срубили из кедра здание, полковые электрики протянули провода и однажды все сто шестьдесят домиков осветились праздничным электрическим светом. И деревня платила полку тем же: вниманием и заботой. Спустя годы, эта почти идиллическая связь поубавилась, а потом исчезла вовсе, но в описываемое время слова: “Народ и Армия – едины” имели самый прямой смысл безо всяких подтекстов, сарказма и иносказаний.
Командовал полком по – южному темпераментный, полный добродушного юмора, невысокий, сбитый плотный крепыш, родом из Армении с протяжной армянской фамилией Саакян. Говорил он совершенно без акцента, тем чистым звучным, почти литературным языком, который ныне почти не встречается в обиходной речи. И никогда не ругался. Атмосфера в полку была дружески – деловой, но, естественно, не выходящей за рамки Устава. Наверное, потому, что ещё не развеялось окончательно ощущение фронтового братства.
Самолёты куда – то улетали, откуда – то прилетали, за недалеким леском шла своя непонятная деревне жизнь и деды, лузгая семечки на завалинках, тянули многозначительно:
– Военная тайна.
По началу окликали лётчиков:
– Слышь, милок, и далече был?
– Отсюда не видать, – отвечали парни, смеясь.
Потом попривыкли, вопросов не задавали и только молча провожали глазами крепкие фигуры пилотов. Чего спрашивать – военная тайна…
Одно время дед Афанасий крепко задумался. Весь опыт его прошлой жизни говорил, что аэроплан без пропеллера летать не может. А тут вот они – летают. Это выходило за рамки дедовых представлений о развитии науки вообще и авиационной в частности.
И за разъяснением этого парадокса он обратился к жильцу, инженеру, как знал дед, первой эскадрильи. Инженер тоскливо посмотрел на деда, почесал затылок и пустился в объяснения, из которых Афанасий понял два слова: «мотор» и «тяга». Офицер, зевая, рисовал деду какие – то черточки, обозвав их «вектором» (а у колхозного инженера так собаку звали), и в понятии деда плёл такую чепуху, что и дураку понятно – над ним издеваются, показывая свою учёность.