Произошло в те дни в Несваричах ещё одно, может, не очень важное, но для Несваричей заметное событие. Приехал из города к двоюродной сестре Инессе Суздальцевой двоюродный брат Жека Тютрин.

Жила теперь Инесса Суздальцева-Боброва со своим Гешей Бобровым в Казацком Мысу. По-прежнему ей деревня не нравилась. Приезжая в город, заходила к тёте ВареТютриной и рассказывала её детям, двоюродному брату Жеке – Женьке, всезнающему парню, печатавшему заметки даже в областной газете, и Тоне, двоюродной сестре, как ей противно жить в деревне. Скукотища! Да ещё комары, да ещё пчёлы жалятся, а туалет на улице, а на дороге коровьи лепёшки. Она столько раз в них попадала. Смех и грех.

– Интересно, – сказал Жека. – Я, пожалуй, к тебе приеду. Рыбку половлю, позагораю. Грибов там, конечно, много, ягод тоже?

– Этого всего хватает, – ответила Инесса.

И вот исполнил обещание, приехал Жека Тютрин в Казацкий Мыс. Говорливый долговолосый парень в модных джинсах, клетчатой рубахе – тоже модной, в кепочке-бейсболке, обошёл деревню Казацкий Мыс и даже заглянул в Несваричи. И здесь заговаривал со всеми, коровьи лепёшки обходил с опаской.

Жека парень был видный, высокий, волосы с рыжинкой, а самым заметным был у него нос, большой, с горбинкой. Такие называют рубильниками. Так вот рубильник у него запомнился больше всего.

Все поняли, что он парень тёртый, бывалый. А Инесса с Гешей ещё расхвалили несваричевскую клубарку Таю Нежданову: красивая, смирная, работящая.

Женя Тютрин, естественно, заглянул в клуб. Двери-то распахнуты, а там черноглазая казачка, не коня подковывает, как в песне поётся, а утюгом кофточки к концерту гладит. Старый клубный утюг что-то капризничает: то накаливается, то пропадает в нём этот накал, и для Тайки сплошная трёпка нервов. Хоть за своим утюгом домой беги. Да тут ещё некстати явился городской носатый долган. Но он понял Тайкины муки.

– Ну-ка, дай свой агрегат. Я всё-таки на электрика учился в прославленном ГПТУ-2 на знаменитом заводе Лепсе, – и быстро обнаружил в утюге дефект. Оказывается, провод около самого утюга измололся и вот-вот порвётся. Того гляди замыкание случится. А чего стоит электрику третьего разряда исправить утюг? Раз плюнуть!

– Давай знакомиться, – перейдя на ты, сказал парень. – Друзья зовут меня Жекой, а так я Евгений Петрович Тютрин, но ты тоже можешь Жекой называть.

Тайке собачьим именем Жека парня называть не захотелось.

– А я Тая, – сказала она.

– Учишься? – спросил он.

– Нет. Мечтаю учиться.

– А то бы могли поговорить на научную тему насчёт картошки дров поджарить, – хохотнул Жека.

– Выставку рисунков посмотрите, Женя. Школьники рисуют, – предложила Тайка, принимаясь за глажение очередной кофточки. Чем больше-то гостя развлечь, как не рисунками? Жека отошёл.

– Внимание, внимание, говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза, – послышалось вдруг из фойе.

– Вы что и радио успели починить? – удивилась Тайка.

Но радио смолкло и раздался торжествующий смех Жеки.

– Ты заметила, какой у меня голос? – спросил он. – Как у диктора Левитана. Я готовлюсь к конкурсу. Вот дикторским голосом и объявил. Голос – это волшебная сила.

– Значит, по телевизору тебя показывать будут? – с почтением спросила Тайка.

– Будут, если пройду. И на радио читать буду, и по телевизору увидишь меня.

– Здорово! – восхитилась Тайка и поняла, что на Жекину отровенность ей тоже надо ответить откровенностью.

– А у нас сегодня концерт в Казацком Мысу. Поедем песни петь. Вот кофточки-то для концерта и глажу. А парень у нас только один – Витя Машкин, но он такой стеснительный, что у него голос пропадает от смущения. Запевалой не поставишь.

– А конферанс кто ведёт? – деловито осведомился Жека.

– Я. Кому больше-то? – обречённо откликнулась Тайка.

– Не годится. Хочешь, я буду конферанс вести? – предложил он,

– Не знаю. У нас ведь всё по-простому. – засомневалась Тайка.

– А вот слушай, – и Женя проговорил не спеша, нараспев. – Внимание, внимание. Выступает ансамбль русской народной песни «Рябинушка».

Прозвучало это красиво и внушительно.

– Как, годится? – торжествующе спросил Жека.

– Здорово, – вырвалась у Таи похвала.

– А меня за голос в армии на руках носили. Во-первых, запевалой был, но тут старшина отмечал. А вот когда дембель подошёл… Все поют: «Приказ расстанный дан и собран чемодан. Оставлю за собой два года жизни молодой». А приказа нет. Неужели на третий год оставят? Я первым о приказе узнал и ходил по казармам своим поставленным голосом торжественно его читал. Парни на радостях тащили мне шоколадки, конфеты, консервы, отдавали свои пайки с маслом, просили: читай ещё! Я как объявлю приказ по-левитановски, с распевом, – аплодисменты, ур-ра минут пять не смолкают. Ну как, согласна, чтоб я конферанс вёл? По рукам? – настырно убеждал Жека.

– Я не знаю. Поймут ли у нас? – засмущалась Тайка.– К такому-то не привыкли мы.

– Чокнутая. Чего тут понимать-то? И привыкать нечего. Ты только мне номера напиши – и всё будет в ажуре, – деловито потребовал Жека Тютрин. – Я по психотипу не исполнитель, я – лидер. Организую, будь спокойна.

– Да вот он список-то, – сказала Тайка, подвигая бумагу с программой концерта. – Раз лидер – лидируй.

С этой минутой Женя Тютрин стал центром внимания. Он перезнакомился со всеми певуньями, пообещал, что в Казацком Мысу зрители обалдеют от их концерта, поскольку вести его будет он, Жека. А он умеет. Главное – не торопиться, замедленно читать, словно прислушиваешься к своему голосу.

Девчонки всё равно волновались. Видно, для того, чтобы унять мандраж, Маня с Паней Картошкины бодрили, чтоб остальных подзадорить:

Хорошо поём,

Видно, яйца пьём.

Хрен бы ели,

Не так бы пели.

– Главное, девчонки, дружно начинать, – советовала учительница Нина Трофимовна. – Когда разнобой – некрасиво звучит.

В Казацком Мысу у завклубом Гали Криушиной потребовал Женя глиняный горшок или чугунок, сказав, что это надо для звучности его выступления. И правда, когда говорил в гулкую корчагу, которую принесла Галя, голос звучал ещё раскатистее, вовсе по-левитановски.

И собравшийся в зале клуба народ Женя Тютрин удивил, потому что сначала за лёгким ситцевым занавесом выдал через корчагу неслыханное:

– Правительственное сообщение.

Все посерьёзнели. Бабки начали освобождать уши из-под платков, а предсельсовета Алексей Васильевич Хоробрых озадаченно предположил:

– Наверное, международный конфликт.

Но остальные отмахнулись.

Все сидели в весёлом ожидании. И только Витя Машкин был хмурый. Он сидел в заднем ряду, в кепке, которая свободно крутилась на голове. Остриг волосы и стеснялся своей стриженой головы, да ещё что-то озадачивало его. Видно, бойкий этот горожанин, который так и вьётся около его Тайки. А Таю Витя он считал своей зазнобой и думал, что она тоже к нему неравнодушна.

И ещё одно унылое лицо увидела Тая. Понуро сидел киномеханик Геша Бобров. Печальное лицо, поникшее плечо. Вот что делает с человеком неудача. Жалость ощутила Тая к этому когда-то такому красивому человеку.

Развернула баян, улыбнулась, выкрикнула:

– Будьте счастливы, дорогие земляки! –

И показалось, улыбнулся Геша Бобров.

Выждав паузу, Жека повторил ещё солиднее и внушительнее:

– Правительственное сообщение. Внимание. Внимание. Внимание. Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза. Сегодня в клубе села Казацкий Мыс состоится концерт народного ансамбля деревни Несваричи. Художественный руководитель Таисья Нежданова.

Отлегло. «Никакой не конфликт», – понял Алексей Васильевич.

Все заозирались, ища глазами объявляющего или на худой конец Тайку с баяном.

– Аплодисменты, товарищи! Не жалейте ладоней. Аплодисменты! – требовал из-за занавеса Тютрин, и зрители, почуяв необыкновенность и важность происходящего, захлопали. А кто-то хотел узнать, откуда московскому Левитану стало известно о концерте в их селе? Эти даже повскакивали с мест, но ничего не узрели.