Вместе с Тайкой лазила Лёля по вересовым угорам, умиляясь, собирала махонькие рыжики. А потом, одевшись поплоше, ходили с пестерём за брусникой. Ягод было в том году пруд пруди.
– Ой, красота-то какая, – присев на краю брусничной багряной поляны, – кричала тётя Лёля. – Живёте тут и не понимаете, какое чудо рядом с вами.
– А бабушка Анюта говорит, что деревню нашу Несваричи выбрал сам Бог, – поправила Тайка тётю Лёлю.
– Что ты говоришь?! Наверное, вправду Бог выбрал. Я красивее наших Несваричей не видала. Так бы и осталась у вас, кабы в Ухту на работу не ехать, Там, наверное, больные ждут – не дождутся.
Была тётя Лёля медсестрой и ей казалось, что без неё в Ухте больным плохо.
Засеребрились росами травы, прохладными стали зори, и отпуск у тёти Лёли подошёл к концу. Наелась она в Несваричах оладий с деревенской сметаной и рыжиками, нахлебалась кислого овсяного киселя, тяпни и засобиралась в свою Ухту. И Тайка с ней. Мама Валя купила Тайке в сельмаге новое синее немарковитое платье в горошек. Красивое, с кармашком на груди. Кармашек для носового платка. А зачем платок портить, когда можно высморкаться двумя пальцами. Пускай носовик квадратиком спокойно лежит в кармашке.
Видно, Тайка была ещё очень глупа, потому что даже слезинки не выронила, когда в новом платье забралась с Лёлей в кузов попутного грузовика, едущего в Мураши. А мама подолом фартука глаза промокала и наказывала:
– Бастенько себя веди. Крёстную Лёлю-то слушайся.
Тётя Лёля в дороге заботилась о Тайке, как о дочке, все её прихоти исполняла. На мурашинском вокзале увидела Тайка, как взрослые да и ребятня покупают и едят какие-то белые продолговатые колбаски.
– Я тоже колбасы хочу, – запросила она.
– Это эскимо, а не колбаса, – поправила Лёля и купила ей такую белую «колбаску». Та оказалась сладкой и вкусной, как тёртое мороженое молоко, только слаще. Тайка лизала это эскимо и улыбалась. Счастливая началась жизнь. Если ещё куклу с долгими волосами купит ей Лёля, так вовсе всё будет хорошо.
Потом ей пить захотелось. Лёля купила бутылку шипучего сладкого лимонада. Он тоже оказался вкусный и порный, в нос шибает. «Сладко в городах-то пьют и едят», – решила Тайка.
Ехали они в поезде долго-долго. Тайка даже устала бегать с одной стороны вагона на другую, чтоб не пропустить чего-нибудь. Но по обе стороны в окнах мелькали бесконечные медностволые сосны и угрюмые старые ёлки. Изредка замирал поезд на покрашенных в рыжий цвет разъездах и опять леса, леса. Иногда вдруг под гулкий стук под пустотой возникала вода. Пересекал поезд по мосту какую-то реку, по которой, морща воду, шли чумазые буксиры и проплывали белоснежные нарядные теплоходы. «Вот бы на белом-то теплоходе-наряднике прокатиться», – думала Тайка. Лёле, видимо, тоже хотелось поплавать на таком теплоходе, и она мечтательно обещала:
– Вот вырастешь, так спутешествуем по Волге или Енисею.
Тайка не знала, кто такой Енисей, но ведь Лёля плохого не присоветует.
Город Ухта оказался большущий, даже крупнее Мурашей. Столько улиц и дома многоэтажные. Высоченные дымящие трубы – нефтеперегонный завод. Куда он перегоняет эту самую нефть, не известно. Но, значит, надо, раз перегоняет. Лёлина больница как раз при заводе. В городе магазины разные, не то, что у них в Несваричах, где всё в одном месте: и хлеб, и ботинки, гвозди и конфеты. А здесь еда отдельно, одежда отдельно и обувь наособицу. И даже игрушки отдельно. Там кукол продают с долгими волосами, но у Лёли денег тоже не хватило. Проездилась.
– Потом обязательно куплю, – пообещала она.
У Лёли в общежитии оказалась отдельная комната с тюлевыми занавесками на окне и высокой кроватью, на которой подушки горой. Угоститься деревенскими рыжиками и брусникой, посмотреть на маленькую гостью из Несваричей забегали Лёлины подружки-соседки.
– Ну чего ты умеешь, Таисья, показывай, – приказала портниха тётя Поля Вотинцева. – Частушки я люблю.
Тайке хотелось понравиться Лёлиным подружкам и она, приплясывая, выбирала в памяти те из маминых озорных припевок, над которыми больше всего смеялись в Несваричах:
Не любите голубое –
Голубое выгорит,
Не любите гармониста –
Всё сердечко выболит.
И на юбке кружева,
И под юбкой кружева.
Неужели я не буду
Гармонистова жена?
– Молодец, – похвалила её Поля. – А ещё.
Из-за вас, из-за вас,
Голубые глазки,
В попу делаю укол,
Хожу на перевязки.
Ой, подружка моя, Клава,
Как бы нам не прозевать.
Говорят, что по талонам
Мужиков будут давать.
Эх, любить, так любить
Только птичницу.
На перине станешь спать,
Есть яичницу.
Тут уж Поля не выдержала и захохотала: ой, девка – оторви ухо с глазом.
Тайка разошлась под похвалы и, отплясывая, ещё спела с десяток мамкиных частушек. Мама их знала множество и могла петь хоть до утра, и вот Тайке передалось. Изображала она топотуху и раскрасневшаяся, яркоглазая пела, пока не устала.
– Ну ладно, отдохни! Завтра пошлю к тебе свою Катьку, – пообещала Поля.
Веснушчатая, с куцей рыжей косицей пришла Катька Вотинцева в Лёлину комнату с фибровым белёсым чемоданчиком на одном запоре. Второй был сорван. В чемоданчике оказалось несчетно разноцветных лоскутков ситцевых, шёлковых, бумазейных и даже суконных.
– Вот сколько у меня отрезов, – похвасталась Катька. – Это кукольное приданое. Когда свадьба будет, так всё ей отдам.
Правда, самой куклы, которой должно было принадлежать это приданое, Катьке ещё не купили. Тайка сразу сообразила, чего надо делать. Она выбрала лоскутья посветлее и, завернув в них вату, сделала кукольное лицо, нарисовав химическим карандашом брови, глаза и две точки, обозначавшие нос. И Катьке куклу свернула. У Катьки она даже красивее вышла. Ну и пусть, не жалко. Зато с двумя-то куклами веселее. В гости к друг дружке можно ходить.
Когда стали шить для будущих магазинских кукол наряды, обнаружилось, что Тайка шьёт лучше Катьки, хотя у той мать – портниха. И юбка, и кофточка, и фартук – всё получилось, как настоящее.
Катька, уходя домой, забрала всю Тайкину работу и сунула в чемодан, хотя Тайке хотелось показать сшитые наряды тёте Лёле.
– Мои ведь отрезы-то, а не твои, – пояснила Катька. Тайке стало обидно и захотелось домой к маме в Несваричи. Она смотрела с тоской в окошко на дымящие трубы, и трубы эти расплывались от слёз. Тётя Лёля, придя с работы, сразу всё поняла и повела Тайку в магазин «Игрушки». И на этот раз кукол с волосами не оказалось.
– На следующей неделе должны поступить, – сказала продавец, а Тайке было невтерпёж заиметь свою настоящую куклу. Она упросила Лёлю купить обычного пластмассового пупса. Вот этого пупса и собиралась Тайка нарядить, чтобы он был в шапочке. Тогда не видно будет, что он без волос.
И шапочку сшила Тайка, а к шапочке кудри, но Катька опять надулась: мои отрезы.
И опять Лёля увидела Тайку в слезах.
– Да плюнь ты на эту жадину, – сказала она. – Я вон тебе купила цветные карандаши, краски и альбом. Рисуй всяконьких куколок в шляпах и с косами.
У Тайки слёзы на глазах сразу высохли, заискрились они весельем. Она очень любила рисовать. В Несваричах все дощечки разрисовала, а тут настоящие цветные карандаши и краски.
В городе Ухте самым неприятным временем оказалось бабье лето. Деревья жёлтые, листвой засыпаны дороги. Вроде красиво, но тепла в доме нет, и они с Лёлей мучились, ложась спать в рейтузах и свитерах. Однако Тайка сберечься не смогла и заболела корью. Теперь и Катьку-жадину к ней не пускали. Зато чуть полегче, брала она в руки карандаши, разводила краски.
Однажды пришла с работы Лёля и не узнала свою комнату. Везде: на подоконнике, на столе, к ковру пристёгнутые красовались альбомные листы, а на них цветы, лошади, коровы, мама с сестрой Ленкой, дедушка в шапке, бабушка чугунок каши несёт. Всех Лёля узнала.
