Дверь в камеру отворилась, когда дневной свет в крошечном окошке над головой Элли сгустился до мокро-серо-бежевого. На пороге стоял майор, защитивший ее днем.

– Пора, – он был холоден, собран и говорил совершенно равнодушно.

Элли встала, наспех размяла ноги, и послушно отправилась по гулкому коридору навстречу своей судьбе. По лицу сопровождающего она поняла, что советов или помощи ждать не приходится. Олицетворенная буква закона, он и днем ее спас не из сочувствия, а из чувства долга. Но это не помешало на пороге тюрьмы сказать майору спасибо, чем она несказанно удивила оборотня.

– Девочка, тебе бы меня проклинать надо. Я лишь отсрочил неизбежное. Да и погибнуть от удара палаша намного легче, чем от зубов моих братьев.

– Все равно спасибо, – она не отступала, хотя и понимала правоту его слов. – А вы тоже будете охотиться сегодня?

– Нет. Это удел молодых. Меня дома ждет ужин. Он, в отличие от вас, никуда не будет убегать.

– Нас? – она вздрогнула, когда колокол на звоннице ратуши пробил шесть часов.

– Сегодня вас двадцать девять. Но я тебя первой выпустил. Беги, девочка. Как можно быстрее беги.

– Спасибо, – и Элли сорвалась с места.

Он кивнул, и закрыл двери. «Жаль, что она отказала Вольфмару, из нее вышла бы достойная волчица», – подумал майору, но лишь устало пожал плечами. Своих забот мало? Не хватало еще по поводу преступниц переживать.

Элли бежала, сама не зная куда, и не заметила, как ноги по привычке вывели ее к дому родни. Дядя с тетей жили в южной части Гента около Старого порта, на окраине района Трущоб, где обитало почти все людское население. Дальше на северо-восток начинались ремесленные кварталы гномов, постепенно переходящие в центр города, охватывая с юга и востока ратушу и Новый замок. На западе по берегу Шильды растянулся Новый порт, где каждый третий горожанин торговал или работал. Именно там расположились две замечательные улицы – Цветочная, славившаяся самыми сговорчивыми девушками и Болтанка, где собрались все городские кабаки. Болтанка раньше называлась Речной улицей, но со временем, благодаря походке завсегдатаев питейных заведений, за ней укоренилось именно это название.

Север города занимали два равные по площади района. Сразу за ратушей Шерстяная улица вела в Шанце, что в переводе с гномьего означало «логово», а Перстень, широкий бульвар вокруг Нового замка, граничил с районом Разбитых Зеркал. Кто где жил, догадаться было не трудно. Между ратушей, замком лорда, ремесленными кварталами и районом Нового порта расположился огромный плац, названный площадью Жатвы, как яркое напоминание о давно минувшей гражданской войне. В центре вымощенной крупным булыжником площади на одном постаменте, в вечном противостоянии, друг напротив друга застыли носферату с острыми ушами и длинными когтями на руках, оскаливший острозубую пасть, и не менее страшный оборотень, готовый к прыжку. Вот уже полтора тысячелетия медные противники готовились к решающей схватке, сверля друг друга ненавидящими взорами и чуя скорую кровь. Площадь почти всегда пустовала. Она оживала лишь во время публичных казней, да еще когда проходили боевые парады и ежегодный осенний турнир по фехтованию на палашах.

Элли остановилась на углу квартала, чтобы отдышаться, и подумать, что же ей делать дальше. Конечно, она и не собиралась стучаться в дом родни. В таком случае их всех ждала такая же пробежка, но только месяцем позже. Через несколько минут в голове сам собой сформировался некий план. Девушка решила не заходить в район Трущоб, куда, скорее всего, кинется множество других арестантов, ища поддержки среди паутины знакомых переулков, а побежала вдоль него по ремесленным кварталам гномов, огибая центр по широкой дуге.

Окна домов прятались за стальными ставнями, а двери, окованные полосовым железом, создавали впечатление входов в сокровищницы. Ничего удивительного в том не было. В полнолуние оборотни теряли над собой всякий контроль, и могли, озверев от крови преступников, ломиться во все двери, прекрасно зная, что за ними спряталась живая еда. Горе было семьям, в которых недостаточно строго относились к безопасности. Их дома наутро просто сжигали, ибо не находилось добровольцев отчищать остатки пиршества со стен и собирать с пола ошметки тел. В полностью каменном городе, особенно когда крыши и стены соседних домов проливались водой, пожаров не опасались. Почти на каждой улице и в каждом квартале стояли остовы таких строений, памятники погребальных костров прошлого. Когда кому-то хотелось построить жилище, он просто шел в ратушу, и ему на выбор выдавали десяток адресов, по которым находились вот такие кострища. Захотел строиться? Пожалуйста! Только вот оборотни там набедокурили когда-то, прибери за нами, и строй в свое удовольствие хоть замок.

Давным-давно на западе погасли лучи солнца, небо поменяло оттенок ультрамарина на серебристый антрацит, зажглись звезды, и взошла луна, а Элли, занятая спасением жизни, даже не успела попрощаться с дневным светилом и теперь думала об этом, петляя в лабиринте кривых улочек, проулков и переулков гномьего района. Она не знала, сколько прошло часов с момента выхода из тюрьмы. Постоянно находясь в движении и лихорадочно пытаясь уцепиться за нужную для спасения жизни мысль, она потеряла само чувство времени, и потому могли пройти как половина вечера, так и двадцать минут. Девушка решила, что спелая, низко висящая луна уже обратила вервольфов, и они наверняка начали преследование. Где-то в отдалении послышался вой, отозвавшийся мурашками по спине. Элли захотела оказаться подальше от этого города, за надежными каменными стенами, спрятавшись в самый дальний уголок. Бег сменился на шаг, она начала уставать, в том числе и морально, осознав, что заблудилась в хитросплетении малознакомых улиц, ставших просто неузнаваемыми в сумеречной пелене ночи.

Дважды тишину разрывали крики людей, но настолько далекие, что девушка не могла разобрать эмоции и слова, хотя, и так было понятно, в подобную ночь люди явно кричат не от радости. Вой с разных сторон стал привычен, она удивлялась, что еще не наткнулась на одного из охотников. Лейтенант либо потерял след, либо оставил ее на закуску.

Не зная, кого благодарить или проклинать за отсрочку смерти, Элли заблудилась окончательно. Судя по ощущениям, она минимум дважды должна была дойти до края района и выбраться к кварталам оборотней. Девушка уже несколько раз проходила мимо примечательного остова дома, видимо давно уже выгоревшего, но еще не окончательно добитого временем. Из окон строения, сложенного не из кирпича, а из грубых нетесаных булыжников, торчали пучки засохших трав, а крыши не было и в помине, второй этаж заканчивался звездным небом. Прямо над аркой чудом сохранившихся окованных листовым железом дверей висела полная налитая красным цветом луна, виновница всех бед. Она отражалась в корке льда нечастых крохотных луж, скопившихся в рытвинах мостовой, серебрила стены домов и делала воздух не по-здешнему легким, светлым и прозрачным. Хрустальная морозная свежесть приводила мысли в некое подобие порядка, и охлаждала разгоряченную беглянку.

Элли остановилась как раз напротив пожарища, и подумала, что устала и больше не хочет никуда бежать. Торчать посреди улицы было в высшей степени не разумно, поэтому девушка решила спрятаться в развалинах, тем более щель входных дверей позволяла протиснуться, не трогая створок. Для начала Элли сняла туфли и натерла их листьями табака. Благодаря своей находчивости она додумалась перед арестом стянуть дядин кисет и спрятать его до поры до времени в складках шерстяной теплой юбки. Потом девушка обулась и на цыпочках вошла в дом. Сработает ли эта хитрость, она не знала, но очень надеялась.

Путь наверх был ненадежен, полуразрушенная каменная лестница не внушала доверия, но беглянка решила, что там будет безопаснее. С трудом добравшись до площадки второго этажа, она притаилась за колонной ближайшей стены, недалеко от окна на улицу, растерла в ладонях листья табака и обсыпалась ими, раскидав и возле себя. Оставалось надеяться, что удача на ее стороне, и девушка переждет здесь до рассвета.