– Их съели. Мне было семь лет.
– Извини.
– Да чего уж! – я гневно сверкнул глазами. – В такой стране живем, что редкость живые родители, а не мертвые.
Ограды садов закончились, слева потянулось кладбище.
– Нам сюда, срежем через погост, – сказал я, забираясь на высокую каменную ограду. Уже наверху я обернулся к застывшей в нерешительности девушке. – Только люди могут оживать после смерти, поэтому здесь нет упырей, это кладбище оборотней. Человеческие кладбища за южной стеной города.
Элли кивнула, и не без помощи залезла наверх.
4.
Кладбище оборотней разительно отличалось от людского. Если человеческие погосты представляли собой неухоженные, покрытые кустарником и деревьями куски почти первозданной природы, где в самых необычных местах раскинулись плиты надгробий, то архитектура кладбища вервольфов была изумительно гармоничной. Перед нами предстали ровные, четкие аллеи, присыпанные песком дорожки, и разнообразные склепы, больше похожие на небольшие дома. Стрельчатые окна с мозаикой стекол, красивые резные двери с бронзовыми ручками и устремленные вверх шпили одних склепов резко контрастировали с каменными стенами, рвами и подъемными мостиками уменьшенных в размерах замков и крепостей других. Это был город в городе, своеобразный музей под открытым небом, летопись истории именитых семей. Общий стиль склепа, орнамент решеток ворот и окон, соотношение пропорций – все это имело свое значение, и служило своеобразной биографией рода, не просто записанной в книге, а воплощенной в камне и металле. Уважающий себя и своих предков вервольф никогда не терялся в этой разнообразнейшей архитектуре, и с легкостью мог рассказать о лежащих в подвалах склепов очень и очень многое. Даже я, далеко не в такой степени знающий тонкости геральдики империи, легко ориентировался здесь. Замки и крепости были склепами старейших родов воинов и именитых волчьих аристократов, шпили ратушей означали отношение к руководящим городским постам, а усадьбы с широкими ступенями крылец и вычурной лепниной украшений, стали последним приютом незнатных, но очень богатых оборотней.
В этой части погоста, широким клином простиравшегося от центра города до подножия крепостной стены, и разделявшего районы оборотней и вампиров, хоронили не так давно, всего лет триста. Это было так называемое Новое кладбище, созданное на месте древнего парка. Ближе к окраинам города оно переходило в Старое кладбище, ровесник самого Гента, а еще дальше располагались могилы неименитых вервольфов и полукровок, подступающие к самой крепостной стене. Вампиры на этот кусок земли не претендовали, потому как попросту сжигали своих покойников (если за них это не делало солнце), и развеивали пепел над рекой.
– Почему в некоторых склепах над входом висят пустые птичьи гнезда, а на пороге разбросана сухая трава? – Элли удивленно рассматривала один из таких дворцов. – Причем, не важно, какого стиля строение.
– Это означает, что похоронен последний представитель рода, и тот прекратил свое существование. Чистокровные оборотни к своим, да и чужим, предкам относятся с огромным уважением, точно к живым родителям, и такие знаки над входом гарантируют, что даже с уходом последнего носителя фамилии за склепом будут присматривать, и раз в год на Млечный Путь30принесут пиво и хлеб.
– Мне рассказывали про этот обычай, но я не знаю, откуда он пошел. И почему не мясо? – Элли рассматривала крепость с застывшим на входе каменным волком, вытянувшимся в прыжке.
– По вере оборотней, после смерти они попадают в первозданный мир лесов, где весь год охотятся стаей во главе с первым вервольфом Ликаоном. Как гласит легенда, однажды какой-то оборотень понял, что скучает по обычной человеческой пище, так как лишь отчасти волк, и подговорил нескольких единомышленников пойти посольством к вожаку, чтобы хоть на одну ночь отпустил их домой. Ликаон подумал, и разрешил. Дурной пример заразителен, и вскоре стая поголовно стала вот так, раз в году брать выходной. Млечный путь – потому что души предков спускаются в наш мир по летящим снежинкам, которые выстраиваются в мост от звезд до земли. Чтобы предки не ходили в дома своих потомков, так как призраки никому не нужны, угощение оставляют на кладбищах, в склепах. Однажды проигнорировавший этот обычай лишается покровительства предков навсегда. Потому, даже самые знатные и богатые оборотни не чураются раз в год собственноручно выметать чужие пустующие склепы и приносить угощение. Тем самым помимо покровительства своих пращуров они получают защиту рода, за склепом которого ухаживают.
– Интересно. Не думала, что оборотни такие суеверные. А ты откуда знаешь все это?
– Не помню. Наверно, рассказывал кто-то.
Я взял у Элли арбалет и зарядил деревянным болтом, а еще пару стрел сунул за пояс, с расчетом моментально извлечь в случае опасности. Мы по диагонали пересекли кладбище, и теперь приблизились к району Разбитых зеркал. Я не собирался выходить на ярко освещенные улицы, а двинулся вдоль невысокой решетчатой ограды, скрываясь за склепами. Это была отнюдь не лишняя предосторожность, район шумел в ночной суете. Заглядывали друг к другу в гости стригои, в дорогих нарядах и с тростями в руках прогуливались степенные носферату, иногда проходили увешанные драгоценностями красавицы в собольих шубах, а посыльный в вычурной ливрее нес в руках золотой поднос, чтобы пробежать по адресам и раздать приглашения на раут именитым гостям. У тумбы с афишами пожилой господин устроил головомойку разносчику газет, а в паре ярдов от них полная дама махала руками перед двумя носильщиками, видимо, недовольная как ее везли в портшезе. Были открыты кабаре и бары, театры и рестораны, в меню которых входила самая редкая кровь. Город в городе кипел обычной ночной жизнью, невозможной при свете солнца.
Элли смотрела распахнутыми в удивлении глазами. Девушка решила, если переживет эту ночь, то никогда уже ее не забудет. Она впервые в жизни увидела оборотней в образе, впервые прошлась по Логову, и теперь рассматривала ночную жизнь Разбитых Зеркал.
– Зачем им столько одежды? Они же мертвы и не чувствуют холода, – она спросила это довольно тихо, но я шикнул.
– Тихо. У них отличнейший слух, – ответил ей шепотом на самое ухо. – Просто потому, что вампиры слишком привязаны к обычным человеческим вещам, хотя и стараются отрицать это, перекрывая свое смертное прошлое ненавистью к людям. Мы для них корм, но они все когда-то были этим кормом.
Элли кивнула, и продолжила изучать жизнь кровососов. Для нее это было окно в другой мир, как в старой сказке о зеркалах и старике Йодле, любившем подсматривать за соседями. По тротуару шла пара молодых вампиров, – поразительно красивый парень в белоснежном камзоле и небрежно расстегнутом тяжелом плаще, и его шикарная темноволосая подруга в кипенно-белой шубке. Их лица, казалось, были ликами мраморных статуй, настолько белоснежной смотрелась кожа, правильными и благородными виделись черты.
Моя спутница настолько засмотрелась на парочку, что забыла об осторожности и споткнулась о выступающий из земли корень, негромко вскрикнув от неожиданности. Этого хватило, чтобы ее услышали два молодых стригоя, прогуливающиеся возле ограды кладбища, одетые как студенты. Один замер и что-то негромко сказал своему товарищу. Я видел это уже краем глаза, так как, подхватив девушку под руку, рванул с ней в ближайший склеп. Время шло на мгновения. Нас спасло замешательство студентов, поначалу решивших, будто крик послышался среди многошумного квартала. Но они быстро разобрались, откуда шел звук, и двумя размытыми тенями кинулись к месту, где мы стояли несколько секунд назад.
Мы прятались за невысокой крепостной стеной каменного замка с четырьмя башнями, увенчанными острыми черепичными крышами и медными шпилями. Нам повезло, что вход в склеп украшало гнездо, а подъемный мостик был опущен, не препятствуя добрым соседям приносить угощение вместо сгинувших потомков. Поэтому мне не пришлось ломать голову над секретным замком входного механизма. Вампиры застыли в нескольких ярдах от склепа, принюхиваясь к морозному воздуху.
