Неистово залаяли псы по дворам, следом за ними замычали коровы, заблеяли овцы, заплакали дети: всё живое проявляло животный страх и беспокойство.

С окраины веси донёсся приторный запах тлеющей соломы – загорались крыши.

– Кочевники! – раздался страшный крик. – Половцы!

Старики и женщины кинулись искать спасения, они бестолково метались от избы до риги, кричали не своим голосом, сзывая деток, изнывали едучей тоской, вспомнив, что их защищать некому, все мужики далеко – на покосе.

Коловрат тоже собирался идти на луга, дотачивал косу небольшим каменным оселком. Вначале он вздрогнул от крика, потом его лицо исказилось ужасом и жалостью, когда увидел, что пронзённая стрелой соседская бабушка Пелагея упала и больше не встаёт, только вздрагивает изредка.

Половцы дико орали, словно подпитывая в себе недостающую храбрость, метали наугад стрелы, махали кривыми мечами, шарили по дворам и ригам, врывались в избы и хватали всё, что попадалось под руку.

Было их немногим больше десятка. Зачем пришли во Фролово, и вовсе непонятно: жили здесь чёрные люди, дворов немного, даже тиуна-управляющего своего нет, приезжал взимать подать из Неринского городка.

Меланья выбежала в ограду, заслышав визги и крики.

– Кто это? – спросила, мертвенно побледнев.

– Степняки клятые, – ответил Коловрат. – Тебе, матушка, надобно спрятаться.

– Убегай, – попросила она тихо. – Очень тебя прошу, сыне, беги на луга, зови подмогу, авось отобьёте нас…

Тем временем разбойники стали вязать детей и женщин, которых успели изловить.

В избу Меланьи забежали двое в кожаных шлемах с медными бляхами, деревянных доспехах, обтянутых бычьей кожей. За широким поясом у каждого по два больших ножа, кусок верёвки, кривой меч в правой руке да округлый щит, больше похожий на крышку от деревянной кадки, в левой.

Не обращая внимания на хозяев, ворвались, круша входные двери, перевернули стол и лавки, зло посрывали с потолка пучки трав, громко переговариваясь меж собой.

– Сыне, молчи, – тихо шептала матушка, – пусть заберут, что хотят, пропади они пропадом…

Не найдя ничего, кроме пары старых мисок на столе, степняки расшумелись, перебивая друг друга. Один схватил за руку и потащил за собой Меланью, другой стал показывать Коловрату на верёвку, чтобы дал себя связать.

Обида за матушку поборола чувство страха и неуверенность. В руках была коса, и отрок Коловрат использовал её как оружие. Замахнулся со всего плеча и сам закричал диким зверем. Молодой половец, по виду ровесник Коловрата, испуганно заверещал, но увернуться не успел и получил остриём прямо по лицу. Пискнул жалобно, бросил меч и стал зажимать рану руками. Вида крови испугался и Коловрат, он застыл на мгновение, но матушка была в беде, потому, поборов робость, кинулся ей на выручку, потрясая железным лезвием мирного орудия труда.

Бросив Меланью, второй степной разбойник вскочил на коня и поскакал к своим, громко взывая на ходу.

– Храбрецы, – посмеялась Меланья. – Один отрок перепугал половецкую орду… Нечего сказать.

– Матушка, убегай! – тихо отвечал Коловрат. – Они сейчас вернутся. Пожалей меня, родимая, уходи, Богом заклинаю.

– Нет, сыне, – отвечала она, – если суждено отдать душу Господу нашему, то я подле тебя, ибо жить без тебя я не сумею. Мы разом умрём здесь.

Она взяла в свои хрупкие руки палку, чем-то отдалённо напоминающую ослоп-дубину, готовясь защищаться, сколько хватит сил.

Так и стояли они посреди рязанской веси, затерявшейся в непроходимых лесах, двое одиноких людей – мать и сын, – готовых насмерть биться со степными налётчиками.

Половцы тем временем оставили связанных пленников и стали торопливо совещаться, недоумённо разводя руками, словно не понимая, как такое могло случиться. Гикнули на коней, растянулись цепью и неторопливо двинулись в сторону Коловрата и Меланьи.

– Прости меня, родненькая, если был в чём-то виноват перед тобой, – сказал юноша, невольно всхлипнув. – Я от них не побегу, потому как отче мой станет недоволен мной на небеси. Я – сын княжьего дружинника!

– Ты – сын храброго Гаврилы, – блеснув слезами, отвечала Меланья. – Господь нам всё простит. И ты прости меня, сыне.

– Прощай, родимая! – крикнул Коловрат и ринулся навстречу врагам, размахивая косой.

Он не ощущал страха, перед его глазами была бабушка Пелагея, которую они убили, убили просто так, ради забавы…

…Первые стрелы, казалось, прилетели ниоткуда. Четыре половчанина, аккурат из середины, вывалились из сёдел, роняя мечи и щиты.

Из-за ближайшего овина появился отряд всадников в остроконечных блестящих шлемах, с червлёными – красными, острыми книзу щитами, в отливающих серебром кольчугах.

– Никому не давайте уйти! – послышался зычный голос. – Руби половецкую погань!

Ещё несколько стрел попали в цель. Пятеро налётчиков повернули коней, желая спастись бегством. Их догнали и порубили на ходу.

Всё было кончено за несколько минут.

– Это кто ж такой смелый? – спросил высокий статный воин в блестящих доспехах и алом княжеском плаще-корзне, указывая на Коловрата.

– Сын вдовы-травницы, – отвечали женщины, сбившиеся в кучу. И тут же запричитали: – Защитник ты наш благостный… Спаси тебя Господи, добрый княже!

– Поплачьте, бабы, но не шибко, времени мало у нас, надо далее идти вышибать погань половецкую с земли нашей. Да и то чудо, что мы вовремя оказались рядом.

Он слез с коня, кинул поводья ближнему ратнику и подошёл к бабам.

– Как именем?

– А никак, все Коловратом кличут.

– Негоже. Послушайте меня! – властно сказал незнакомец. – Коловрат сие есть коловращение беспорядочное, ничего не значит имечко такое. Я – князь Святослав Глебович – говорю вам, запомните сами и другим передайте: отныне этого отрока зовут Лев. Ибо как лев, не устрашась многочисленности, кинулся на ворога лютого, подлейшего… Подойди ко мне, сыне.

Коловрат (отныне Лев Коловрат), во все глаза глядя на князя, робко приблизился.

– Смелее, сыне, – подбодрил его князь Святослав. – Али князей не видывал?

И воинские люди, и деревенские, собравшиеся вокруг, дружно рассмеялись.

– Точно, батюшка-князь, князей видывать ещё не доводилось, – тихо отвечал Лев Коловрат, земно кланяясь.

Князь Святослав по-доброму усмехнулся и погладил льняные вихры отрока.

– Будет из тебя добрый молодец.

И вьюнош, никогда не знавший отцовской ласки, вдруг заплакал навзрыд.

– Ну-ну, супротив половца стал не задумываясь и не слезясь, а теперь что ж? – мягко укорил его князь Святослав.

– Это он от радости великой, пресветлый князь, – отозвалась матушка Меланья, принимая сына в объятия и сама обливаясь слезами.

– Подойди и ты ко мне, – позвал Меланью. – Да брось плакать, жив твой сыне, слава Господу.

Она подошла и поклонилась.

Святослав Глебович жестом попросил не делать этого, добавив при том:

– Не кланяйся мне, не икона. Это я тебе кланяюсь, мать рязанская, ты взрастила настоящего защитника земли нашей. Сколько отроку лет?

– Четырнадцать минуло.

– Сбирайтесь, отправитесь со мной. Беру его к себе, в нём есть гордость стоящего ратника – не побежал от ворога лютого, не побежал…

И хитрым взглядом обведя вкруг собравшихся, добавил:

– Хоть бы и устрашился. А всё одно стал крепко… Смерти не боится только дурень стоеросовый, но долг рязанского витязя пуще всякой смерти. А сие есть витязь.

Любили дружинники своего князя и за меткое слово, и за доброе сердце.

Так решилась судьба простого деревенского паренька, которого отныне звали Лев.

На это имя он стал откликаться.

Рязань ему сразу пришлась по душе: храмы огромные, терема высокие, холмы зелёные, величественная Ока – мать и кормилица земли Рязанской.

В княжеском детинце его определили в гридницу, выдали одежду и послали чистить конюшни.

Приходила матушка, отныне она жила в одной из небольших избушек, предназначенных для прислуги княгини Марии – жены князя Святослава.