С детства меня учили быть хорошей девочкой. Ответственно относиться к обязанностям защитницы. Постигать азы науки управления племенем. Быть понимающей по отношению к мужчинам. Терпеливо ждать, когда же, наконец, привалит то самое счастье.

Иногда хотелось – содрать с себя слой притворства, избавиться от барьеров, за которыми прятались невысказанные слова. Освободиться.

Но, как примерная девочка, я этого не делала. Наверное, будь во мне больше огня и смелости, я бы рискнула. Лучше совершать безумства в кругу родных, чем с врагами, которые это потом используют против тебя.

Но я слишком боялась показаться странной. Осуждения мне хватило в прошлом, и, если Полина могла себе позволить не думать о том, что скажут остальные, то я опасалась косых взглядов. Однажды я уже проигнорировала подобные и чуть не умерла.

Контролировать ситуацию сложно, если не умеешь контролировать себя, и последнюю науку я освоила хорошо. В моем арсенале накопилось с десяток масок – к любой, даже самой неожиданной ситуации. Маски помогали спрятаться от нападок, а иногда и от самой себя. Но нельзя прятаться вечно – я слишком поздно это поняла.

Воспоминания неизменно возвращались в моменты слабости. Обрывочные, обугленные клочки прошлого. От них несло дымом сгоревших мостов. У них были глаза Тамары – злорадный, холодный взгляд. Затылок Роберта – он первый, кто отвернулся, когда охотник рванул мою жилу. И боль. Ослепительная, яркая.

Эрик сказал, рубцы на жиле заживут. Заживут ли другие рубцы, более глубокие?

От ненавистной власти пришлось отказаться, но я почувствовала себя… ненужной. Столько лет готовиться к чему-то и в итоге отдать это было странно. Наверное, однажды я все же перестала быть просто защитницей, но так и не стала чем-то большим.

Застряла между статусами, да так и осталась там.

Это на меня и повлияло. Что же еще?

Может, порыв с этим охотником, Богданом, был связан с недостатком внимания? Психологи часто говорят о тех, кому его недостает. Эти люди порой творят ужасные вещи. Асоциальные и противоречащие инстинкту самосохранения. Синдром Мюнхаузена во всей красе.

Ведь кому, по сути, было до меня дело? Эрик думал о племени и жене, Влад – о своем племени и жене Эрика. А я осталась за бортом. Вот подсознательно и добивалась внимания.

Теперь-то Эрик уделит мне достаточно. С горой отсыплет.

Полина молчала. Про меня забыла – смотрела в окно, будто старалась увидеть там охотника. В воздухе звенела напряженная тишина, колючая и немая. Тишина пугала. Заставляла смотреть на собственные руки, которые нервно мяли рукава блузы. И побуждала не заговаривать первой.

Полина выглядела… нет, не злой. Разочарованной, скорее. Но я знала, что разочарование Эрика будет в разы сильнее. Почему-то мысль об этом оказалась особенно мучительной. Невыносимой.

– Вы как? Порядок? – Дэн – друг Полины и главный сольвейг – появился неожиданно. И вовремя. Выглядел он достаточно бодро и, я бы сказала, весело. Лихая полуулыбка, блеск в карих глазах, взъерошенные волосы и румянец. Румянец ему шел.

– В порядке, – кивнула пророчица и захлопнула, наконец, окно. – Во всяком случае, я. У Даши помутнение после поцелуя с охотником. Пора звать целителя и лечить.

– Ого, смело!

– Не целовала я его! – не выдержала я и встала. Руки все еще дрожали, и я убрала их за спину. – Он сам.

– И предупредил себя тоже он сам, – язвительно заметила Полина.

– Я не знаю, зачем сказала про печать. Вырвалось. А потом… он говорил, что ненавидит меня. За что? Что я лично ему сделала? – Слова пропитывались горечью, и горечь эта оставалась на языке. – Хотя они ведь охотники, им можно все. Война научила меня многому и в первую очередь не перечить. В мире нет единой правды. Кто сильнее, тот и прав. Но вы-то сильные, куда вам понять!

– Эрику понравится история, – усмехнулся Дэн.

Что ему – чужому человеку в этом доме – до моих переживаний? И он, конечно же, не в курсе, что на самом деле случится, если брат узнает. Если снова сорвется. Иначе он бы не относился так беспечно к словам.

– Не говорите Эрику, – вырвалось у меня, и стало противно оттого, как жалобно прозвучала просьба. – Он меня убьет.

Полина посмотрела на меня задумчиво, а потом вышла, ничего не ответив.

Выдаст. Как пить дать! У нее от Эрика нет секретов.

Самое обидное, что я сама не понимала, зачем дала охотнику уйти. Он ненавидел меня и собирался убить. Хотя… не убил ведь. Не успел? Или…

– Не все охотники плохие, – тихо сказал Дэн. – Но у нас слишком разные энергетики, Даша.

– Не понимаю, о чем ты, – угрюмо ответила я и отвернулась.

– Конечно, понимаешь.

Ни о чем таком я не думала. Разве что чуть-чуть, но это все из-за поцелуя. И от неожиданности. Не каждый день ко мне лезут целоваться.

Впрочем, об охотнике я забыла быстро. Как только мне сказали, что Алла погибла…

Она лежала на диване, накрытая белой простыней. И безвольная рука нелепо свисала, касаясь пальцами пола. Скади столпились вокруг, кое-кто плакал, кое-кто прятал взгляд. Молчали все, и от тишины этой – оглушающей, едкой – разболелась голова.

Я говорила с Аллой, прежде чем подняться наверх. Успела ли пожелать удачи? Сказать, что мы ценим ее и любим? Не помню. Теперь это уже неважно – мертвецам не нужны слова. Единственное, что мы можем сделать для нее – похоронить с почестями. В лучших традициях скади.

Алла была сильной. Идейной. И преданной Эрику. Потому в период прошлой войны она оказалась на стороне Тамары и Роба. Мне не было обидно – привыкла. Наверное, отчасти ждала, что скади не признают меня правительницей. И злости на нее не чувствовала, а вот теперь… Ни капли жалости оттого, что она умерла. И угрызений совести не было. Хотя и радости тоже – только безразличие.

Все же, наверное, Тамара была права: я не годилась на эту роль. Настоящий вождь всегда скорбит о своих людях. Как бы она порадовалась, услышав сейчас мои мысли.

– Подготовьте тело, – велела я защитницам. – Отнесите наверх, и пусть Эльвира поставит погребальные метки.

Сама же поднялась к себе, закрыла дверь и задернула занавески. Покрывало на кровати все еще было примято, и я, присев, разгладила его ладонью.

Тела охотников уже убрали, и пол в гостиной вымыли. Их погибло много – гораздо больше, чем я смела надеяться. Все, кто вошел в дом через входную дверь, полегли от безжалостной энергии кроту. Куда унесли доказательства нашей победы?

Когда охотники впервые собрали армию, о своих погибших они заботились сами. Сегодня пришлось нам. Мне бы очень хотелось, чтобы их закопали подальше от дома, и их благодать не оскверняла нашу землю.

Сегодня я поняла, насколько притягательной бывает благодать…

Хотя мне точно не пригодится этот опыт. Несмотря на ненависть, я понимала, что некая доля правды в словах Богдана есть. Мы лишали ясновидцев разума. И будь я альтруисткой, наверное, перестала бы потакать своей природе. Но я была согласна с Владом: первым делом нужно выжить. Потом можно думать о последствиях или же благополучно о них забыть.

Забыть было безопаснее. Удобнее. А комфорт я любила.

К тому же, сегодня я выложилась и потратила много кена. Не настолько, чтобы чувствовать слабость, но достаточно, чтобы задуматься о подпитке в ближайшие несколько месяцев.

Когда я в последний раз питалась? Полгода назад, кажется. Недавние события и мнимая безопасность заставили забыть обо всем на свете.

Я открыла тумбочку, нашла таблетку. Хотелось, чтобы с головной болью ушли и воспоминания о нелепом, дерзком поступке. В проблемах с братом я нуждалась меньше всего – Эрик редко прощал неповиновение. Полине разве что, но она – особенная. Остальные скади в эту категорию не входили.

Безумная ночь, и я ее безумием заразилась. Но пора снова становиться собой. И готовиться… Хотя, возможно, мне удастся уговорить Полину молчать о моей оплошности, в последнее время мы с ней неплохо ладили. Я проглотила таблетку, запила водой и прикрыла глаза. Сердцебиение постепенно входило в привычный ритм. Руки перестали дрожать. И я почти успокоилась, когда кто-то в коридоре радостно крикнул: