Однако Кельга разгадала ее намерение и рванулась вперед, намереваясь ей помешать. Лана оказалась проворнее. Она занесла нож и со всей силы вонзила его… в землю.

Знающая огляделась, ища глазами сверток, но его нигде не было.

А в следующее мгновение на нее с пронзительным визгом кинулась Кельга, размахивая изогнутым ножом перед самым ее лицом. Лана отклонилась назад, чтобы избежать удара, но тут карга свободной рукой толкнула ее в грудь, и Лана упала в гущу терновника. Десятки черных кривых шипов пронзили ее бедра, спину и руки. Лана дернулась, пытаясь высвободиться, но лишь еще больше двухдюймовых игл впилось в ее тело, не давая пошевелиться. Женщина взвыла – от боли, злости и страха, но вой прервался надрывным кашлем, а на губах выступила кровавая пена.

Кельга, словно тень, медленно приблизилась, шаря рукой впереди себя, пока не нащупала терновый куст. Белые глаза уставились в небо, ухо она повернула к Лане. Издав довольный смешок, старуха наклонилась, чтобы поднять с земли сверток, – но руки встретили пустоту.

– Что ты с ним сделала? – взревела Кельга. Она крутила головой по сторонам, как будто пыталась найти младенца шестым чувством. – Куда подевался сосуд?

Лана хотела рассмеяться, но вместо смеха из пронзенной груди снова вырвался хриплый кашель. Она плюнула в старуху кровью и прорычала:

– Его забрал Кеос. Надеюсь, ты следующая.

– Есть более страшные способы умереть, чем истечь кровью, повиснув на кусте терновника, – прорычала Кельга. Она вытянула руку, и острие ножа уперлось женщине в грудь. – Куда ты девала младенца? – требовательно спросила слепая и начала ввинчивать лезвие в плоть.

Лана закричала.

И тут из темноты вынырнул тяжелый посох. Он опустился старухе на спину, и карга повалилась на колени. Она завыла, обернулась и выбросила руку вперед, намереваясь достать нападавшего.

– Басайх! – выкрикнула она, рассекая воздух скрюченными когтистыми пальцами.

Посох, сверкнув серебром, снова исчез во тьме. Лана моргнула, пытаясь рассмотреть своего спасителя, и едва не лишилась дара речи, когда на поляну вышел деревенский священник.

– Содар? – неуверенно спросила она.

И тут увидела у него в руках овечье одеяло.

– Что… что ты делаешь?

Священник, держа посох наготове, направился к Кельге, которая съежилась на заросшей клевером поляне. Едва Содар подошел достаточно близко, та метнула в него нож. Молниеносным движением посоха Содар отбил направленный ему в живот клинок и ударил старуху по голове. Кельга скрючилась на земле, и жрец снова поднял посох, приготовившись на сей раз размозжить старухе череп. Но та больше не шевелилась. Содар помедлил, затем опустил свое оружие и повернулся к Лане. Внутри овечьего свертка запищал треклятый младенец.

– Поторопись, – тяжело дыша, проговорила Лана. – Ты должен помочь мне покончить с сыном Кеоса и предупредить Академию. В круг знающих проникли дочери Кеоса.

Священник даже не шелохнулся. Его глаза были холодны и суровы.

– Не в том ты положении, чтобы приказывать, Лана бан Тосан. – Он бросил взгляд на старуху, лежащую без сознания. – Ты сказала, Кельга не сможет вернуться в Шаенбалу.

Лана кивнула и закашлялась, харкая кровью.

– Но это не так, – продолжал Содар. – Ей лишь нужен провожатый.

Лана судорожно втянула ртом воздух и прохрипела:

– Кто же поведет ее назад в деревню? Она хотела спасти сына Кеоса!

– Поэтому я и оставляю ей жизнь. – Священник снова повернулся к Лане. – Но вот ты… Ты убила бы мальчика не задумываясь, как до этого убила Эген. – Содар покачал головой, и его длинная седая борода коснулась лица ребенка. – Если Кельга не найдет дорогу в деревню, значит бояться нечего. Если Одару будет угодно, ей даже удастся выбраться из Чащи до того, как звери ее учуют. Но ты – ты совсем другое дело. Если я сохраню тебе жизнь, и я, и младенец обречены.

Мир перед глазами Ланы начал размываться, и она часто заморгала, пытаясь сфокусировать зрение; изо рта струйкой потекла кровь. Мысли разбегались, тело стало как будто чужим.

– Я боялся, что придется тебя убить, – произнес священник. – Но Кельга сделала это за меня.

Он не сводил с нее спокойных серых глаз. Ей стало холодно. Она вдруг со всей ясностью осознала, что умрет здесь – и больше никогда не увидит мужа и дочь. Ее обмякшее тело запрокинулось назад, и шипы еще глубже впились в плоть, на сей раз не причинив никакой боли.

Век спустя после смерти Маяхлая Обманщика, в тридцать первый день третьего месяца, решено было богами и людьми отпраздновать изгнание зла из Лукватры. Кеос, видя, как радуются люди, готовящиеся к празднеству, сказал Люмее и Одару, что им троим следует спуститься к их детям и праздновать вместе с ними.

Но Одар, старейший и мудрейший из троих, рассудил, что людям вмешательство богов ни к чему и богам надлежит принести друг другу дары на следующий день. Так было положено начало Регалею, празднику обмена дарами.

Когда оставалось два дня до празднества, Кеос, пребывая в глубоком раздумье, пришел к Одару. Тот, видя, как печален младший брат, спросил, что его гложет.

И ответил Кеос:

– Я не знаю, чем порадовать нашу сестру. Какой дар достоин той, что держит в своих ладонях солнце? Все на свете нуждается в ее благосклонности, она же ни в чем не имеет нужды.

И сказал ему на это Одар:

– Разве не радуется мать, глядя на детей своих? Одарим же ее тем, что она разделит с поклоняющимися ей.

Кеос счел мудрыми слова брата и спросил:

– Готов ли у тебя дар для нашей сестры?

И Одар ответил:

– Нет, ведь я не владею никаким ремеслом, чтобы его создать. Но должно быть, это суждено тебе, ведь ты искусен во всех ремеслах. Я задумал подарить Люмее глиняную флейту, ведь и она, и чада ее любят петь и танцевать.

И от слов этих преисполнился Кеос радостью, ведь то была истина: он действительно обладал благословенным умением придавать форму каждой вещи, и называлось оно т’расанг. Подвластны были ему глина и камень, дерево и железо, кость и кровь. Так Кеос с Одаром решили совместно одарить сестру свою Люмею.

Но вернулся Кеос, бог т’расанга, в свою кузницу в Тор-Куме, и овладело им сомнение: слишком груба, по его разумению, была глина и не годилась для прекрасной флейты. И потому вместо глины взял он чистейшее золото, добытое из самых глубоких жил, и выковал из него флейту для Люмеи.

Увидел Одар, что брат его ослушался, но не стал гневаться и благословил золотую флейту.

За день до празднества пришла к Кеосу Люмея и спросила его, какой дар преподнести брату их Одару. И Кеос, помня мудрую речь Одара, спросил сестру:

– Разве не радуется отец, глядя на детей своих? Одарим же его тем, что он счастлив будет разделить с поклоняющимися ему.

И спросила Люмея:

– Какой же дар преподнести нам нашему брату? Ведь на свете нет его мудрее, и дети его во веки веков обласканы его милостью.

И ответил ей на это Кеос:

– Долго ходил я среди наших детей, многое видел из сотворенного ими и детьми Одара. И нашел я дар, достойный нашего брата: посох, что передается старейшему в знак его мудрости и королю – в знак его власти.

И Люмея согласилась с братом:

– Одарим же Одара посохом, ибо разве бог не король среди своего народа? И разве не мудрейший он из всех? И дети его будут также владеть этим посохом и будут знать, что Одар к ним милостив.

Так Люмея с Кеосом решили создать посох для Одара.

Люмея пожелала, чтобы посох был сделан из дерева, ибо милы ей были леса Лукватры с цветущими вишнями и могучими дубами, а дети ее любили танцевать на лесных полянах. Но пришел Кеос в свою кузницу – и вновь овладели им сомнения и страхи: а ну как рассердится Одар, когда увидит, что дар Люмеи из золота, а его – из дерева? И потому вместо дерева взял он чистейшее серебро, добытое из самых глубоких жил Лукватры, и выковал из него посох.

Увидела Люмея, что брат ослушался ее, но не стала гневаться и благословила серебряный посох.