— Но разве с той поры не было тех, кто…
— С той поры не было Альтау. А может так статься, что Ястанир был избран защитником с концами, кто знает. Есть что есть: в нём — сила многих Светлоликих. В честном поединке его не одолеть никому, и в Целестии не найдется клинка, который бы его поразил — и всё из-за того дня, тридцать веков назад, — он говорил так, будто это было вчера. — Из-за его клича и из-за того, что он бился за Целестию. Ничто в ней не может убить ее защитника.
Теперь Берцедер осмелился усмехнуться за компанию. Морозящий Дракон продолжал неторопливо и мерно, шагая по древним камням коридора, сточившимся от старости:
— Но Витязь не знал, что в иных мирах такое оружие может и найтись. Мне доставили его контрабандисты, с атаманшей которых ты держал такую ненадежную связь…
— Эльза? — в памяти всплыла плоская бархатная шкатулка, которую около двух лет назад ему не отдали в руки, как все артефакты. Контрабандисты доставили эту шкатулку напрямик в Семицветник, якобы Фиолетовому, на самом деле — Шеайнересу.
— Тот человек, Ягамото, годы искал его для меня. По странному совпадению к нему ее доставил тот, кто через год убил Эльзу в бою возле Кислотницы.
Остановиться на месте и разинуть рот Берцедеру Кокону помешал вовсе не возраст: всему причиной его почтение к Морозящему.
— Тот самый иномирец?
— Наверняка операция была проведена блестяще, — ответил Дремлющий, вновь усмехаясь. Он безошибочно открыл дверь и вошел в ту самую комнату, которую так недавно оставил сам Кокон. Яспис еще был здесь: заворожено вглядывался в перламутровую ракушку. Морозящий словно не заметил мальчика. Он подошел к столу, совершив приглашающий жест, и выложил из плаща сверток, завернутый в кровавую бархатную ткань.
— Взгляни, что было в той шкатулке, — пригласил он.
Клинок не был красив в обычном смысле этого слова. Кое-кто счел бы его неказистым: стертая резная рукоять, в которую вмурован единственный камень — сардис, камень убийц. Сточенное от времени, но все еще острое — видно было — лезвие. И однако Берцедер сразу же потянулся к нему, как к великому сокровищу — и то же чувство испытался бы любой человек, может, только, если бы он был не артефактором. Опасливо взглянув на Морозящего и получив поощрительный кивок, Кокон коснулся кинжала кончиками пальцев и вслушался.
И перед ним открылся один из самых таинственных артефактов внешнего мира: Каинов Нож. Его предыстория была коротка и скучна: обычное орудие садовода, каким можно перерезать бечевку или разрезать спелые плоды. Удобно ложащееся в ладонь — хозяин дорожил им за легкость и остроту…
А история началась с вероломного удара в спину. Брат — брата. Крови этого предательства хватило, чтобы в орудии убийства пробудилось сознание — и это сознание окрепло, когда нож подобрал через столетия какой-то волхв, понял его ценность и начал пытаться пробудить его по-настоящему…
И пробудил — потому что вскоре ученик вонзил Каинов Нож ему под лопатку.
Так шли века. Клинок менял обличья — становился богаче с виду, временами перековывался и затачивался — и обретал все большую власть с каждой новой изменой, с каждой каплей крови жертвы, которая умертвлялась дважды: клинком и отречением любимого существа.
Могущество этой вещи было велико, но оказалось подпорченным последним случаем. Когда неверный возлюбленный уже собирался ударить девушку кинжалом, она обернулась — и в секунду поняла его намерения. И со словами «Для тебя — что угодно, милый» — всадила лезвие в грудь сама, не испытывая ни злости, ни ужаса, ни досады на предателя.
Не зная, что этим же клинком он прервет и свой жизненный путь через два года: не сможет каждый раз видеть во сне ее любящие глаза.
Берцедер ласково погладил вещь, которая из-за двух глупых юнцов могла утратить свое предназначение. Кровь этого двойного самоубийства лишала клинок половины прелести.
— Его нужно пробудить, — сказал он, поднимая взгляд.
Морозящий Дракон наблюдал за ним с одобрением.
— Верно, — сказал он. — Ты пробудишь его. Не хочу отдавать эту честь никому иному.
И он чуть повернул голову в сторону Ясписа, который уже дослушал истории ракушки и теперь с некоторым испугом изучал Морозящего Дракона.
Берцедер целых три секунды непонимающе смотрел на белую головку мальчика, потом еще две — на заманчиво-холодное лезвие клинка.
Яспис был последним из его сыновей. Кокон изжил плотские инстинкты в последние столетия, так что думал никогда больше не иметь детей, но мать Ясписа хотела подарить своему учителю именно невинность, а подарила еще и сына с необычайным даром к артемагии, и теплый комочек стал его единственной слабостью, за которую он себя чуть ли не разорвать был готов. Зарекался — и все-таки допускал мальчишку в свой кабинет, отбирал вещи с самыми интересными историями — побаловать. Думал, что наследник…
Пять секунд — непозволительно большое время для раздумий.
— Яспис, — выговорил Берцедер твердо, — подойди.
Мальчик подошел беспрекословно — в Ниртинэ вообще всё выполнялось именно так. Вот только обычно в Ниртинэ не смотрели тебе в самую душу глазами, напоминающими чистые родники в летний день — от этого Ясписа так и не удалось отучить, хотя Берцедер все собирался.
Вот и отучу, — мелькнула мысль, пока он стискивал рукоять кинжала. Он только человек. Хрупкий. Недолговечный. Это легко.
Он не заставил мальчика повернуться спиной перед ударом — хотел видеть, как отразится осознание предательства в глазах, чтобы пробуждение Каинова Ножа было настоящим. И, после короткого свиста лезвия (вскрика не было, Яспис только губы приоткрыл), глядя как темнеют и умирают родниковые глаза на лице, — Берцедер почувствовал себя гораздо лучше.
Давно нужно было это сделать. Избавиться от последней слабости.
Клинок сверкал в его руке алым и был пробужден, а значит — совершенен.
— Хорошо, — прошелестел Дракон, принимая от него клинок. — Для Витязя это лезвие — отрава.
Берцедер смотрел на Каинов Нож с благоговением.
— Это может убить его?
— Не совсем, — ответ прозвучал задумчиво. — Для всякого клинка нужно подобрать руку, возносящую его. В случае же с Витязем… — он усмехнулся, и Берцедер понял эту усмешку и вновь наклонил голову.
— Клинок нужно доставить? — спросил он после этого.
— Мы решим, кому поручить его, — отозвался Морозящий, вновь говоря с ним как с равным. — Пусть пока будет у тебя. Скоро мы выступим. Твои ученики должны быть готовы. Я позову тебя, когда будет нужно.
Он вышел из комнаты, перешагнув через тело мальчика, оставляя кровавые следы на древних камнях.
Следующих шесть часов Берцедер провел в хлопотах. Нужно было озаботиться доставкой клинка в Одонар, связаться с той высшей нежитью, которая осталась верна, выяснить расположение сил противника — он даже не думал, что Морозящий Дракон будет радеть о мелочах. Мелочи — удел небезупречных.
К тому же, нужно было выяснить, что осталось от сил Семицветника. Удар по казармам, по Воздушному Ведомству и по самой башне был произведен одновременно, силой лазутчиков, которые долгие годы прикармливались Дремлющим через Магистров, проталкивались силами Ниртинэ, опаивались зельями, исподволь обрабатывались при помощи артефакторов и магии поцелуйш — эти твари владели убеждением лучше всех в Целестии…
Картины, возникшие на его артефактах, вполне удовлетворяли. От казарм элитных магических подразделений Махаона и Золотого Ириса остались только головешки. Ненамного больше повезло казармам для людей: сейчас на их развалинах слышались крики и ругательства, из-под завалов выносили раненых…
Берцедер, сосредоточепнно щурясь, поторапливал свои артефакты: увидеть хотелось как можно больше.
Завесная Цитадель — обитель кордонщиков — шерится выбитыми окнами, из которых идёт дым. Контрабандная взрывчатка, доставленная еще во времена сотрудничества с Эльзой, не дала осечки. Надписи над входом — «Всегда на страже Завесы» — нет и в помине, но удивительно немного тел. Проклятые кордонщики наверняка почти все были на Лилейном Поле — теперь, значит, в войсках у Витязя.
