— И что же они вам предлагают?

Эрринейм зевнул — мощно, с хрустом челюстей. Нощник неприятно улыбнулся.

— Что и раньше. Власть. Открытые двери Кордона. Новые умения, продление существования… Независимость от людской крови и магии. И возможность размножаться без ее помощи, в том числе. То, что обещал нам Холдон еще до Альтау — помните? «Все склонились под стяги его…» Исподволь они вербовали сторонников все время, но теперь обращаются к главам селений и кланов, к тем, чье слово имеет вес. И торопят с ответами.

— И вы явились сюда, чтобы решить, из чего выбирать?

— Мы заявились сюда, потому что выбрали, — просветил его Эрринейм.

— Вы? Или те, кто вас послал?

— Не суть важно, — холодно заговорил нощник. — Это решение многих, нас лишь уполномочили выступить посланцами. Видите ли, нас не устраивает то, что предлагают они.

— Власть, открытый Кордон и новые умения? Вот не думал, что вы такие консерваторы, — Фрикс пытался соскочить с издевательского тона, но это было выше его сил.

Кровосос фыркнул носом и принялся рыться в карманах куртки, бормоча при этом «Куда ж я задевал, ну куда ж, такая иллюстрация хорошая, ну, не просить же их бежать за своими экземплярами, может, они тут такого и не держат…». Потом с торжествующим возгласом вытащил из кармана бумажку, сложенную в несколько раз, и всунул в руку Фрикса. С таким видом, будто это всё, решительно всё поясняло.

Это была выдранная страница из какого-то альбома по живописи. Пониже портрета художника (Хэйр Темноцвет, подсказала Фриксу память, основал школу живописи лет семьсот назад) шло изображение самого известного творения. Ниже — подпись: «Без Альтау». Хотя вернее было бы назвать картину — «Без Витязя». Художник красок не пожалел и сочно изобразил владычество нежити: клыканы топчут окровавленные трупы людей; из углов наползают светящиеся глаза; где-то далеко пожары — горят деревья и дома… На переднем плане картины застыла парочка кровососов с молодыми, но утомленными лицами, занимающаяся тем, что проще всего охарактеризовать как разврат. То, что картина перенесена на бумагу, яркости красок не умаляла. Фрикс молча вернул ее Эрринейму.

— Мы воевали с магами и людьми и после Альтау, — заговорил тот. — За территории, или из-за денег, или из-за каких-то старых обид. Но за века мы привыкли быть в этой стране. Мы породнились с вами, — тут он все же не выдержал, послал игривую улыбку Нереиде, и Фрикс начал привставать. — Мы приспособились. Нежитный пакт, а? Ваши магия и кровь взамен наших искусств и умений, а? Мы не бедствуем. И умирать ради этого…

Тут он перехватил взгляд Фрикса и скорчил гримаску:

— Ну да, ну да, у нас циклы размножения другие. Магия неживая, паразиты вроде как… Так что вроде как и умирать не можем. Но мы же радуемся, а? Злимся. Провожаем своих. Чувствуем. Разве это не значит, что мы… умираем, когда перестаём существовать? Эти, в синих плащах… говорят — вы древнее величие обретете. Станете такими, как были до битвы. А мы не хотим — такими, как до битвы. Знаете, говорят — мертвые помнят дольше, чем живые? Наши помнят это. И Альтау, и то, какими мы были до Сечи. На низших мы смахивали, вот мы какими были. Или на смертоносцев. Ну, пусть. Может, мы стали похожими на вас за века. Переродились, а? И… теперь пойти с ними — значит потерять то, что мы получили. И вот за это, — он потряс листком с картиной, — за это мы умирать не хотим.

Гелла шевельнулась. Спросила от двери тихо:

— За что же вы хотите умирать?

Эрринейм пожал плечами и что-то промычал, а вот Безлунник ответил мгновенно:

— За Целестию.

— Вашу? Нашу?

— Такую, как она есть. Артемаги, которые заявляются к нам посланцами, намекают на что-то грандиозное. Многое не говорят, но… после этого даже ночница останется навечно серой. Если, конечно, вообще останется.

Нощник, что-то вспомнив, передернул плечами.

Напуган, вдруг понял Фрикс. Вряд ли знает что-то, но мог о чем-то догадаться — вот и прискакал посланцем.

— Могу ли я передать остальным ваше согласие? Будем ли мы сражаться в одних рядах?

Фрикс, страдальчески кривясь, представлял лицо Бестии, когда она узнает о союзе, который он заключил. Наверняка там будет что-нибудь вроде: «Высшая нежить в войсках Витязя? Фрикс — ты…» — и дальше множество эпитетов на древнецелестийском. И что он ответит? «Очень просились, отказать было неудобно?»

— Не в моем праве принимать такое решение, — сказал он осторожно. — Но я передам.

Безлунник величественно кивнул — видимо, на другое и не рассчитывал. Хотя и добирался сюда, рискуя шеей. Кстати, а почему такой риск-то?

— Почему вы не пошли в Семицветник?

— Да потому что он на их стороне! — ляпнул вампир, блестя клыками. — Последний контрабандист в курсе, что эти типчики из Ниртинэ теперь торчат у дверей Кордона как у себя дома. Кстати, вот контрабандисты просили передать: а может, и их заодно? То есть, в плане сотрудничества. По правде говоря, они-то нам и помогли сюда добраться: после того, как наши приняли решение с вами сотрудничать, низшие начали похаживать возле селений, а вот недавно и маги Семицветника прибавились. Так что нам бы нипочем сюда не попасть, если бы не…

Безлунник толкнул товарища под руку, и вампир только сейчас заметил, что Фрикс его не слушает. Артефактолог сидел с расфокусированным взглядом и выглядет так, будто его ухнули по голове большим и не пустым мешком.

— У дверей Кордона? — едва слышно переспросил он. — Ты сказал, что они сейчас распоряжаются у дверей Кордона? Но ведь это значит, что…

* * *

— Разрешите узнать, что это значит? — воинственно поинтересовался Нольдиус. Гнев придавал его красивому лицу неповторимое выражение занудства. И величия — немножко. — У нас есть все необходимые документы…

— Выход из Целестии лицам из Одонара запрещен, — в восьмой раз повторил кордонщик. Получилось виновато и жалобно — мол, пропустил бы, да никак.

— Назовите мне причины такого решения! — гремел Нольдиус. — Поймите, мы на официальном рейде, во внешнем мире активирован артефакт, вполне возможно — опасный и набирающий силу, и мы должны…

Тут он умолк. Дверь, в которую они так хотели пройти, преспокойно распахнулась, и из нее один за другим вышли двое в одежде внешнего мира, причем одного они знали — Тернак, ученик Ниртинэ, который дрался с Дарой в Боевитый День.

— …уже пару дней как, — договаривал Тернак, — но лондонские двери проработаны еще вчера, так что…

И тут же встретился глазами с Нольдиусом и Мелитой.

— Очень жаль, что выйти нельзя, — тут же сказала девушка кордонщику, обиженно дуя губки и создавая на лице мину «не одонарские мы и вообще тут никого не знаем». — Но это ничего. Может быть, как-нибудь в другой раз. Извините, что мы вас отвлекли…

И потянула Нольдиуса за рукав к площадке для дракси.

Но между площадкой и звеном Одонара обнаружилось неожиданное препятствие в виде еще двух артемагов Ниртинэ. В принципе, это еще не было безнадежным — если бы перед артемагами Ниртинэ не стоял собственной персоной Фиолетовый Магистр, который знал Мелиту и Нольдиуса в лицо.

— Клянусь всеми семью королями! — выдохнула Мелита в последней, отчаянной попытке (вдруг знал, да забыл?). — Что же вы сразу не сказали, что всё так серьезно? Ну, мы с другом пойдем.

Аметистиат слегка качнул головой, показывая, что память на лица у него отменная, и за невинных туристов сойти не удастся.

— Что… что это значит? — невпопад поинтересовался Нольдиус.

Мелита оглянулась на дверь в Гайанну, которую неспешно запечатывали артемаги Ниртинэ — так, чтобы она открывалась только снаружи.

— Они закрыли им вход.

— А с волосами у тебя что же?

Макс откинул голову на кресло и тихо застонал. Дара бросила на него сочувствующий взгляд, но ничем не помогла.

Именно она дала Кристо гениальное распоряжение: «Дергай его все время, чтобы он не успел подумать о Лорелее».