И когда вещь со своим предназначением, существующая в замысле формы, прошедшая свой путь — попадает в руки к артемагу — тут начинается самое интересное. Процесс творения — вернее, со-твочества. Потому что артемаг должен прислушаться к себе и к предмету, который держит в руках, и увидеть все три его жизни, и сделать так, чтобы он получил над-жизнь, четвертую, высшее предназначение, приравнять предмет к человеческим существам, мыслящим, заставить его не шептать, а звучать в полную мощь…

Энергетические нити оказываются связанными в узлы и напоёнными магией. Сила предмета, его опыт — получают направление. Сверх-цель. Смысл жизни, который артефакт — теперь уже артефакт — начинает выполнять.

Но случается так, что приходят… им нет имени, пусть они и называют себя артефакторами. Хотя лучше бы назывались — деартефакторами. Уничтожители — ещё ближе.

И тогда все прекрасное, пройдя целых четыре жизни, обращается в прах.

— Учитель, почему так?

Берцедер скривил губы и тронул пальцем останки изящной вещицы на столе. До своей смерти эта подвеска дарила радость, продлевая жизнь и оберегая от болезней — пока ей на жизненном пути не попалось звено Одонара. Он почти мог слышать ее внутренний крик, когда мощный импульс энергии разорвал в клочья энергетические узлы, раскромсал и убил нити, которые образовывались сотнями лет — в течение всех жизней. Убийцы. Не лучше Холдона — тот твердил, что бессмертия нет, упорно его достигая при этом, а разгадка-то всё время была рядом.

Бессмертие — есть. Но оно — не в мире людей или магов, а в более сложном, высоком и изысканном.

— Почему так, учитель? Они этого не видят?

Яспис, самый младший из его учеников. Семь лет и три месяца. Очень хорошие способности — да и как тут иначе…

— Не видят. Но это только потому, что не хотят. Я говорил тебе уже: у каждого артемага есть дар слышать вещи. У некоторых он мал. У некоторых, как у Холдона — велик. Только нужно их слушать. Смотри, — он берет со стола ракушку, большую, сияющую перламутровыми оттенками. Протягивает белобрысому сорванцу. — Что она говорит?

— Ух! — задохнулся, как при виде лучшего лакомства. Цапнул с ладони, поднес к личику, сосредоточился, вслушиваясь. — Это из внешнего мира, да? И там, где она родилась, было очень тепло. И она попала к одному рыбаку, который подарил ее какой-то девушке, а девушка была очень сварливой, — засмеялся. — Говорит, могла ворчать дни напролет. А про контрабандистов эта вещь почти ничего не помнит…

Голос его перешел в чуть различимое бормотание: увлекся услышанным. Берцедер усмехнулся умиротворенно, глядя на сосредоточенно нахмуренные брови. Вспомнилось, как сам впервые погрузился в невероятный мир предметов, как учился выговаривать «вещь» как нечто драгоценное — первая наука, которую он сейчас дает своим ученикам…

Осколки убитой подвески он бережно собрал и завернул в платок. Некоторые камни еще можно использовать как основу под другие артефакты, но что это — все равно что пришивать человеку конечности от трупа. Они все равно будут помнить смерть.

— Смотри и слушай, — сказал он Яспису перед тем, как выйти из комнаты.

В Ниртинэ нынче было немного народа. Это даже вообще не было Ниртинэ: помещение его школы, так тщательно замаскированное на севере страны, в Хелденаре, пришлось покинуть пару месяцев назад: слишком уж часто в тех окрестностях стал мелькать силуэт Витязя Альтау. Встреча была делом времени, и при помощи союзников из Семицветника Нитринэ всем составом перебралась сюда.

Мажорные леса. Это было вызовом Бестии, которая именно здесь не так давно обнаружила возрожденный Арктурос — едва при этом не умерев. Недалеко от нынешнего места обитания Берцедера и его товарищей располагалась та самая база в Кошкиных Горах, где были выведены «пасынки» и скрывался сам Сын Дракона. Словом, места знакомые, хотя Мажорные Леса были достаточно велики, чтобы в них можно было отыскать еще одно убежище.

Когда-то здесь был город, не просто город — одна из столиц маленьких княжеств, которые их правители предпочитали называть королевствами. От города мало что осталось, но что стоит для артемага организовать себе убежище?

Берцедер Кокон неспешно шел по полуосыпавшимся коридорам — наполовину древним, наполовину вопиюще новым. Голос вещей вел вернее любого проводника. В его Ниртинэ всегда царил идеальный порядок, но сегодня было тихо по-особенному: многие ушли на Лилейное поле, чтобы помочь с казнью Витязя. Этим нескоро предстоит вернуться.

Но младшие на месте. Низший уровень — который он именует «техниками» — способны создавать артефакты и работать с ними, но не понимают красоту вещей. Не хватает природного дара, чтобы по-настоящему услышать. Такие ребята обычно корпеют над тем, что один из учителей шесть сотен лет назад окрестил «ухаживанием». В вещь нужно влюбиться. Представить, что она для тебя — единственная в мире. Пусть даже это чрезвычайно уродливая статуя клыкана, созданная из человеческих костей. Она — прекраснее любой земной девушки, потому что ни одна земная девушка не может позволить себе такое внутреннее совершенство.

Середняки — «слышащие» — бьются над тем, чтобы верно истолковывать ответы вещей и задавать им свои вопросы. Работают над диалогом с предметами, поэтому здесь шума немного больше: кое-кто пытается высказать что-то вслух. Вон тот рыжий парнишка в крапинку, то есть, в веснушки, конечно, сейчас раскрошит свой кусок кварца в пальцах от старания — природного таланта ему не хватает.

Молчание и созерцание — всё, чем они захвачены. Каждая свободная секунда. Ближе к вечеру начнут отрабатывать бои: доверие артефактам при поединках. Тогда всё станет более зрелищным — хотя бы потому, что на полное доверие способны немногие.

— Тернак?

Его ученики никогда не наклоняют даже головы в знак приветствия: сам отучил. Он просто совершеннее их и знает, какое почтение они к нему испытывают — зачем еще мелочные жесты?

— Я о вчерашней тренировке, — негромко сказал один из группы «быстрого прогресса». — Лайрена закрывается.

— Насколько это точно?

— Я проверил ее в бою. Не вслушивается в свои артефакты. Режет связь с вещами. Хуже этих… — он скривил губы, явственно заново переживая свой бой с Дарой.

— Посмотрю позже, — отозвался Берцедер, продолжая путь.

Лайрена, Лайрена… что под этим именем? Большой талант в пятнадцать лет — расцветал и распускался день ото дня, но завял после краткого визита в Одонар на Боевитый День. Ему уже не однажды доносили, что она пытается лезть в доверительные отношения с другими ученицами. Дружбу строит. И как сделать так, чтобы она доверяла только вещам?

Впрочем, это отработанный процесс ломки особо закоснелых. Всего лишь увидеть людское несовершенство. Насилие со стороны других учеников. Предательство подруг, которые были рядом. Отречение учителей. Несколько недель в компании артефактов — и она будет слышать лучше других, понимать вещи тоньше других…

Он вышел на улицу, вдохнул воздух безо всякого удовольствия, и осмелился на осторожный взгляд. Алмазные Рати (Лютыми их называли лишь враги и жертвы) стояли вокруг одинокого здания неподвижно, ровными цепями, одни за другими… все семьсот семьдесят семь — столько удалось пробудить после обряда, проведённого Холдоном.

Вечная броня, в которую они были закованы целиком, как в чешую, посвёркивала холодным блеском — будто тысячи бриллиантов медленно вбирали в себя серую, заострившуюся радугу с небес. Глаз там, за бронёй, не удавалось различить, Берцедер видел только общие очертания: идеально ровные носы, плотно сомкнутые тонкие губы. Ратники несли свой дозор, не касаясь пока что прямых клинков, которые, казалось, составляли с ними единое целое.

Вечное совершенство. Завораживающее и неповторимое. Даже природа рядом с этой идеальной гармонией, казалось, стала более упорядоченной и бесстрастной.

Мороз собственного несовершенства пополз под кожей — это чувство не оставляло с тех пор, как он увидел Ратников. Они, впитавшие в себя силу многих магов, артефактов, нежити — были настолько выше, что… обида царапнула горло. Вот опять. Настолько выше, что не испытывали не просто чувств — голода, боли, страха. Совершенные как алмаз, они подчинялись лишь высшей цели, зов которой ощущался здесь пока неосознанно, но был уже нетерпеливым.