Открыв калитку, Галя первым делом ощутила на себе оценивающий взгляд, а уже потом узнала Гену. Сам он принадлежал к числу тех людей, которые в течение жизни практически не меняются: каким был – невысоким, коренастым, темноволосым – таким и остался. Единственное, что изменилось, это возраст: как-никак было видно, что ему почти тридцатник.

– С новосельем, подруга!

– Спасибо… эм, друг… – с сомнением в голосе ответила Галя. Она уже поняла, что бесполезно объяснять людям, что нет никакого новоселья, и просто благодарила их за проявленную любезность.

– Че хмурая такая? Может, хоть чаем угостишь?

Не то чтобы Галя не привыкла к бесцеремонности земляков, но подобная наглость ее несколько озадачила. С другой стороны, именно сейчас ей бы не помешала мужская помощь, так что она быстро сообразила, что гость может быть полезен.

– Я тут не могу телевизор настроить, что-то с антенной, наверно. Если разберешься, то угощу.

– Да как нехуй делать, пойдем гляну, – не стесняясь в выражениях при даме, согласился Гена.

Гена, невзирая на печальный урок, который жизнь преподала его брату, не проявляя видимой осторожности, полез на крышу. Он потряс антенну, что-то покрутил, за что-то подергал, и телевизор заработал.

– Я ж говорил: как два пальца обоссать! – прокричал он с крыши. – Наливай чай.

И хоть чай быстро остыл, Гена пил его с такой скоростью, как если бы там был обжигающий язык кипяток. Все это время он хвалился своими умениями, цитировал людей, которые говорили, что у него золотые руки и вообще за что бы он ни брался, все делал на славу. Тактичностью Гена не отличался и на Галины намеки, что ему пора бы и честь знать, никак не реагировал.

– Если че понадобится, зови опять, – сказал он, наконец уходя, и окинул Галю все тем же неприкрыто оценивающим взглядом.

«Я тебя и так не звала», – подумала она, но произносить вслух свою мысль не стала.

– Пока, Ген.

И пусть ей от него ничего больше не понадобилось, и, соответственно, она его не звала, Гена стал приходить сам. То он решил спилить засохшее дерево у Гали в огороде, то покрасить ворота, то поменять смеситель на кухне. Отнекиваться было бесполезно: Гена шел напролом. Так он переделал все возможные дела, и находить повод для того, чтобы нагрянуть в дом Гали, становилось сложнее. Тогда Гена перешел к активному наступлению и начал заводить разговоры о личной жизни. Он с сочувствием относился к Гале, которой было «наверно, тяжко одной, без мужика»; вспоминал бывших, которые его боготворили, и не скупился на непрошенные подробности своей интимной жизни.

– И че ж ты тогда один, раз тебя женщины так любят? – забавляясь бахвальством Гены, спрашивала Галя.

– Вы, бабы, не цените мужиков. Вечно вам че-то не хватает, – жаловался несчастный.

Путем долгих усилий Гена добился своего и затащил Галю туда, куда мужчины обычно хотят затащить женщин. У нее и вправду давно никого не было, и она позволила Гене помочь ей «снять напряжение». Но, как она и подозревала, слова Гены слегка приукрашали действительность: размеры оказались менее впечатляющими, техника – более посредственной. К своему огорчению, она присоединилась к числу вечно разочаровывавших Гену женщин, которым чего-то не хватило.

– А разговоров-то было… Язык у него явно длиннее того, что надо, – резюмировала она случившееся для изнемогавшей от любопытства подруги.

Гену нисколько не обескуражило то, что Галя не выказала восторга. Она, по его мнению, просто не хотела его хвалить из-за своего скверного характера. Ее же последующие отказы от повторных сеансов по снятию напряжения были ему непонятны. Гена не допускал мысли, что сделал что-то не так; дело было однозначно в ней самой: видать, взбрело что-то в голову, хер там разберешь, баба же. Особой печали по этому поводу он не испытывал и стабильно, где-то раз в месяц, напоминал Гале о своем предложении. Получая отрицательный ответ, Гена вздыхал и брался хоть в чем-нибудь ей помочь по хозяйству – здесь отказов он не принимал.

Той осенью Галя пошла работать в магазин: оттуда уволилась ночная сменщица, Лариса. Она стояла у истоков «Сказки» и была первой нанятой продавщицей. У нее произошел конфликт с Анатолием Степанычем, который, несмотря на почтенный возраст и наличие супруги, был человеком активным и любвеобильным. Говорили, что он проявил к ней недопустимый интерес, и она его отвергла, после чего дальнейшее сотрудничество оказалось невозможным. Но Гале, наслышанной о похождениях старика, показалось странным, что за годы работы это произошло только теперь.

– Хочешь сказать, что Степаныч к ней до этого не подкатывал? И вот спустя столько лет отважился и получил от ворот поворот?

– Хм, я об этом и не подумала сразу… Ну, Лара тоже не пальцем деланная; думаю, она в свое время не просто так в «Сказку» попала, – поразмыслив, заявила Мариночка и, довольная своим каламбуром, замерла в ожидании похвалы в остроумии.

– То есть ты тоже не просто так туда попала? – не восхитившись каламбуром, заулыбалась Галя.

– Не знаю, к чему ты клонишь, но я же тебе говорила, что мой дед – кент Степаныча, он меня и пристроил, – оскорбилась Марина намеком на свое бесчестие.

– Вообще Лара та еще крыса жадная, я бы с ней на одном поле не присела… – продолжила она, заметив, что Галя теряет интерес к теме. – Видать, захотела себе зарплату побольше, а Степаныч ее послал. Вот она сама и пустила слух, что он к ней лез, хотя он наверняка делал это раньше, но тогда ее все устраивало.

Галя промолчала, а ее подруга, впервые проявившая такое презрение к кому-либо, завелась, будто Лара нанесла ей личное оскорбление.

– Разумеется, ее все устраивало, страшилу. Кто ж еще на нее взглянет, если не озабоченный дедок!

Как бы ни было на самом деле, Мариночка, умело увиливавшая от ухаживаний Степаныча, быстро подсуетилась и замолвила словечко за подругу, которая отучилась на бухгалтера. Сделать это было несложно, ведь Марина была его любимицей: самая младшая и весьма недурная собой продавщица. Конечно, параметрами модели она не обладала, никогда не была худышкой, но и полной ее никто не называл. Как говорится, было за что ухватиться, что Степаныч и пытался делать. Его больше волновала внешность своих подчиненных, нежели их образование, поэтому, как Галя и догадывалась, диплом ей не пригодился, но можно было гордиться тем, что она нашла работу почти по специальности. К тому же на плечи Гали как ночной продавщицы практически не ложился груз рабочих обязанностей, и она могла заниматься своими делами и отдыхать. Анатолию Степанычу при первых же его поползновениях распустить руки она любезно дала понять, что с ней такие номера не пройдут, и он больше не рисковал, видя, что возле Гали часто кружится Давыденок-младший, явно имеющий на нее свои виды и превосходящий его в физической силе. Гена стал наведываться в магазин в Галины смены, чтобы ей «не было скучно», хотя особо веселее ей от его присутствия не делалось, и своя собственная компания ее полностью устраивала. Задетый ее несговорчивостью, Гена каждый раз нарочито развязным тоном просил пачку «Гусарских», чтобы вызвать в ней ревность.

– Ген, у нас в деревне столько баб нет, что ты с этими гандонами делаешь? Складируешь что ли? Или перепродаешь?

– А тебе скажи… Может, мне несколько на ночь нужно…

– Рвутся что ли? Ты инструкцию почитай, как правильно, – не сдерживала смеха Галя.

– Завидуй молча, – гордо отвечал Гена и уходил к своим мифическим ненасытным женщинам.

Как-то раз, пока Галя еще не заперла дверь, она услышала грохот подъезжающей побитой девятки Давыденкова. Через несколько минут нетрезвый Гена завалился в магазин вместе с какой-то девушкой в больших черных очках на пол-лица. Видимо, так она хотела прикрыть свой вызывающе безвкусный макияж, который все равно себя выдавал – другой причины надевать солнцезащитные очки посреди ночи Гали не придумала. Что-то очень знакомое было в этой особе, но темные стекла мешали ее опознать. Она надула розовый пузырь из жвачки, он с щелчком лопнул, и ошметки от него вернулись обратно к ней в рот. После этого она подняла очки и зацепила их за волосы.