Несговорчивость классной руководительницы разочаровала Галю, но она же не запретила называть себя Ненавистью Петровной, когда к ней не обращаешься, ведь так? Пример, приведенный учительницей, Галю тоже не порадовал: Анжелой Беляевой звали одноклассницу, с которой они не поладили с первого дня. После слов учительницы обе недовольно переглянулись, чтобы убедиться во взаимной неприязни: идея называть Галю Анжелой не понравилась ни Гале, ни Анжеле.

Противостояние двух девочек, казалось, было делом принципа, они враждовали по любому поводу. Вскоре эта вражда вылилась в открытый конфликт. Обеим приглянулся одноклассник Андрей. Точнее, больше приглянулся он Анжеле, Галя лишь считала его симпатичнее остальных, на этом его плюсы кончались. Андрея она тоже относила к категории тугодумов, но, видя, что на него положила глаз соперница, не могла позволить ей получить желанное. Поделить Андрея не было никакой возможности, достаться он должен был только одной. Юные леди вспомнили все ругательства, которые когда-либо слышали от взрослых, и обрушили их друг на друга. Быстро исчерпав запас слов вроде «дура», «тупица», «идиотка», Анжела начала проигрывать Гале, которая в недрах памяти откопала еще «змею подколодную», «медузу горгону» и «ночную бабочку», хотя смысл этих фаунистических выражений ей было малопонятен.

– А ты… ты… посудомойка! – как загнанный в угол зверь, чувствующий приближение погибели, отчаянно отбивалась Анжела.

И хотя в «посудомойке» не было ничего такого уж бранного, тоже выдохшаяся Галя сочла это переходом всех допустимых границ. Неизбежное рукоприкладство сумела предотвратить только вовремя подоспевшая классная. Андрей же не вмешивался и наблюдал за происходящим с недоумением и испугом: впервые в жизни он стал свидетелем подобной женской агрессии. Ненависть Петровна, конечно же, настучала родителям о произошедшем. Аллочка, собрав волю в кулак, отчитала дочку и запретила смотреть телевизор, из которого та наверняка и нахваталась таких слов.

– Зато теперь мы знаем, что нашей дочери хоть кто-то из мальчиков может нравиться, – умозаключил ухмыляющийся Павлик, после того как Галя была сослана в свою комнату.

Где-то к пятому классу Галя перестала изводить окружающих вопросами, которые хоть и были неуместными и зачастую нетактичными, но хотя бы придавали ей живости и разбавляли ее молчаливость. Теперь же, к досаде Павлика и Аллочки, оставался один безразличный взгляд, прямо как в младенчестве, когда она еще не умела говорить и ничего не спрашивала. Похоже, Галя выкачала из знакомых всю возможную информацию и больше они ни на что не годились. С людей она переключилась на книги, дома их было не так много, но вот полки застекленных шкафов у бабушек ломились от макулатуры. Непонятно, какие интересные для себя сведения одиннадцатилетняя девочка могла почерпнуть из книг про марксизм-ленинизм, сельское хозяйство или учебников по математике и физике для старших классов, но Галя усиленно вчитывалась и в них, оставляя без внимания скептицизм родителей. Те, однако, припрятали от нее (а заодно и от впечатлительных бабушек) недавно хлынувшие на книжный рынок новой страны бумажные издания, посвященные сексуальным практикам и снабженные занимательными иллюстрациями. Можно ли уже было дочери читать «Поющих в терновнике», Аллочка сомневалась и предлагала Павлику спрятать и их тоже, от греха подальше. Но было поздно: Галя, воспользовавшись промедлением, успела вцепиться в книгу, название которой не давало ей покоя: кто и зачем будет петь в терновнике?

В школе, с одноклассниками ей было скучно. Несмотря на любовь к чтению всего подряд, Галя отличницей не была и не планировала ей становиться. Единственным развлечением оставалась война с Анжелой Беляевой. Начитавшись книг, от которых Анжела шарахалась как от огня, Галя оперировала новыми фразами и постигала искусство сарказма, который, к ее постоянному разочарованию, соперница не понимала, и иной раз приходилось ей все разжевывать. В те годы у Гали прибавился еще один повод ненавидеть Беляеву. Внезапно нагрянувший подростковый возраст обошелся с девочками по-разному: кожа Анжелы была по-прежнему чистой, в то время как Гале пришлось с тяжелым сердцем отрезать челку, чтобы прятать под ней покрывшийся прыщами лоб. Более того, Анжела раньше остальных в классе начала приобретать женские формы, которые не могли ускользнуть от хищного взгляда ровесников мужского пола. Те как раз начинали вступать в период пубертатной гиперсексуальности, подогретой найденными у родителей видеокассетами. Не то чтобы Галя нуждалась во внимании озабоченных одноклассников, но успех Анжелы она воспринимала как собственное поражение и каждый день, стоя перед зеркалом, сетовала на свой предательский организм.

– Плоскодонка, – знала куда ударить Анжела, каждую перемену отбиваясь от вожделеющих фанатов.

– Зарабатывать на жизнь таким же образом будешь? – парировала Галя, но ослепленная популярностью, Анжела игнорировала эти намеки на свою будущую профессию.

И все же в школе у Гали появилось нечто наподобие подруги. Марина Герасимова хоть с неба звезд и не хватала, но Галя заметила ее тягу к знаниям – пусть зачастую для нее непосильным – и пришла к выводу, что Марина не такая уж и дура, какой казалась предыдущие годы. Со всеми у нее были хорошие отношения (что, по мнению Гали, было неудивительно для такого сорта женщин), она знала все сплетни, среди которых могли оказаться сплетни про Анжелу, и в целом не вызывала у Гали негативных эмоций. В свою очередь, молчаливость и отстраненность Гали возвышали ее в глазах Марины, к тому же Галя была начитанной и при этом не ботаншей. А соблюсти такой баланс сможет не каждый. Короче говоря, Мариночка сотворила себе кумира, и тот обратил на нее внимание. Какова же была радость Аллочки, когда она узнала, что дочь наконец с кем-то общается.

– Ты представляешь, у Гали появилась подруга, – сообщила она мужу приятную новость.

– Да ну? Кто? – недоверчиво спросил Павлик.

– Ее одноклассница, Марина.

– Ты думаешь, мне это о чем-то говорит?

– Дочка Герасимовых. Паш, не тупи, какая еще Марина может быть?

– Мало ли какая Марина. Эта мелкая темная что ли? Я думал, она классе в третьем еще.

– Нет, Паш, она в одном классе с твоей дочерью… Ты же помнишь, в каком классе твоя дочь?

– Че за наезд? Хочешь сказать, что я не знаю? Все я знаю, а вот за чужими детьми не слежу, – напускным возмущением выигрывал для себя время Павлик, чтобы вспомнить цифру на Галиных учебниках: то ли пятерка, то ли шестерка.

– Не уходи от ответа, милый.

– Да че ты прицепилась? В шестом она, в шестом! – в последний момент разрешил свои сомнения застигнутый врасплох супруг. – Но что Галя нашла в этой пиздючке?

– Ой, не начинай. Лучше порадуйся за дочку.

Правда, как выяснилось позже, когда Галя привела новоиспеченную подругу домой, не такую дружбу Аллочка себе представляла. Марина больше походила на ассистентку Гали, всюду за ней волочащуюся и ждущую указаний. Немногословная Галя изредка отвечала на вопросы помощницы односложными предложениями, но большую часть слов, вылетающих из Мариночкиного рта, пропускала мимо ушей. За столом Павлик и Аллочка с интересом и даже некоторой гордостью за дочь наблюдали, как она смеряет взглядом Марину, чтобы та остановила свою болтовню.

– Ну, что я тебе говорил? – довольный своей правотой, промурлыкал Павлик, когда по единоличному решению Гали девочки удалились в ее комнату.

– Впрочем, ничего нового. Наша дочь себе не изменяет. Хоть бы доесть Марине дала, – усмехнулась Аллочка и отправила остатки покинутого обеда в мусорное ведро.

Как ни странно, Марину нисколько не обижало и не отталкивало такое поведение подруги. Будь на ее место кто-то другой, он бы уже давно послал Галю куда подальше. Но хоть Марина и находилась под влиянием своего кумира, на ее поведении это практически никак не сказывалось, и она оставалась все той же Мариной Герасимовой, что и раньше. Она была, как и Галя, по-своему непрошибаема: в ответ на Галины замечания, взгляды исподлобья или проигнорированные ею вопросы, Мариночка и бровью не вела. Пожалуй, именно поэтому Галя и выбрала ее в качестве подруги (насколько бы извращенным не показалось ее понимание дружбы).