– Маленькая госпожа, ты пришла! – радостно воскликнула она. – И професса здесь. Располагайтесь, отдохните, пока эти неумехи выдирают у меня все волосы своими гребнями!
– Мы принесли тебе свадебный подарок… – начала было я, но Ченца предостерегающе подняла ладонь:
– О подарках поговорим после свадьбы, а до – дурная примета.
Но примета приметой, а перед свадьбой в самый День Урожая ко мне подошел жених Ченцы и сказал:
– Маленькая доминика, я знаю, что уж такой итгрушки у тебя точно нет.
И он протянул мне стилет в ножнах.
– Он будет защитой тебе. Принц, что приехал в ваш кастильон… О нем бродят дурные слухи.
– Благодарю всем сердцем.
– Будь осторожна, доминика.
…Миновал День урожая, Ченца стала замужней дамой, а в доме нашем не прекращались пиры и принц, казалось, забыл об отъезде. Зато он вспомнил обо мне.
Мы с Агорой как-то возвращались из скриптория и вдруг в коридоре нарисовалось это чудовище.
– О, доминика Норма! – он поклонился. – Какая честь видеть вас.
– Взаимно, ваше высочество.
– А это ваша менторша?
– Да.
– Весьма красива, надо признать. Ваше имя?
– Агора, сир.
– Чему вы учите доминику?
– Только тому, что положена девам.
– Девам… Какое прекрасное, чистое слово! Обожаю девственниц. Они такие пленительные. Нам надо будет провести совместный урок. Честь имею.
Когды нетопырь и его вонючая свита ушли, меня вырвало. Агора потащила меня в мои покои, умоляя держаться.
– Быть беде, госпожа моя, быть беде, – шептала она. – Надо усилить охрану вашей половины.
Но мы не успели ничего сделать. Беда в лице принца и четырех его головорезов пришла в спальню Агоры, которая вообще никем не охнанялась. Слуги принца держали Агору, пока этот выродок насиловал ее и уродовал ей лицо, потом попользовались ею сами и бросили истекать кровью. Агора как-то смогла доползти до моей комнаты и постучать, и какой я увидела ее – не передать.
– Агора…
– Это принц. Бегите отсюда! От придет и за вами. Он любит девственниц.
Унее были отрезаны уши, губы и груди.
– Мне уже не помочь, я умираю, Бегите! Теперь даже я слышу его вонь.
Он испустила последний вздох у меня на руках. Я втащила ее в комнату, переоделась в костюм для верховой езды, схватила свой стилетто и затаилась на балконе. И вовремя!
В мою комнату вошел упырь и его прислуга. Он уже успел переодеться во все белое.
– Принц, эта шлюха сумела доползти до покоев девчонки и наверняка предупредила ее.
– Обыщите покои. Этот цветок я раскрошу по лепесточку.
Мой балкон устроен не так, как остальные. Под его полом есть ниша, куда я частенько пряталась от Агоры. О Великий Спящий, за что ты так обошелся с Агорой!
Они долго обыскивали мою комнату, но, в конце концов, решили, что я сбежала. Но сначала я должна была отомстить.
Я долго сидела в нише, убеждаясь, что принц не оставил соглядатаев. За гобеленом в моей спальне есть потайной ход, возможно, они направились туда. Значит, я должна была направиться в комнату принца.
Здесь пахло разложением, хотя чистота стояла идеальная. Агора, с тех пор, как я получила стилет, обучала меня различным приемам безопасности и боя. Я понимала, что до принца должна убить его прихвостней, но вместо этого в моем сознании абсолютно четко вырисовался образ одной из прекрасных ваз – из литого золота. На ней была выгравирована непонятная надпись, но я прочкла ее:
УМРИ.
И в меня словно вошла какая-то сила. И когда на пороге покоев принца стали появляться его слуги, я просто показывала на них пальцем и повторяла:
– Умри, умри, умри.
– Но со мной заклятием Умраз не справишься, маленькая шлюха, – сказала принц. – Ты же чуешь, что я не человек!
А огромная ваза из самоцветов уже взорвалась у меня в голове, и я сказала:
– Мой раб.
Он очень много вопил, ведь рабом он был всего пять минут, а мне трудно было разрубать на куски его тело и кромсать стилетом лицо. Тут третья ваза вспыхнула у меня в сознании, и труп упыря запылал, осыпаясь мгновенным белесым пеплом.
Комната горела. Кричали об убийстве и пожаре, но я так устала, что легла спать прямо в коридоре, положив под голову свой стилет.
Глава пятая
Я заболела.
Лихорадка была ужасной, поэтому к моей постели немедленно призвали замкового лекаря. Он пощупал пульс, поглядел в мои расширившиеся зрачки и сказал, что надежды нет.
Кажется, около меня на мгновение появилась мать, ее бесстрастное лицо было искажено отвращением. Своим проступком я запятнала род.
В общем, я лежала в бреду и жару, горничная поила меня какими-то горькими травами, от которых меня рвало желчью. Она то и дело меняла прохладные платки, обтирала мое тело целебными эссенциями, а главное – она была единственной, кто молился за мое выздоровление. Я поправилась. Но с тех пор не выносила ни вида, ни запаха крови.
Мое выздоровление шло медленно, но неуклонно. Оказывается, в бреду я постоянно звала Ченцу, и за ней послали, чтобы она вместе с моей горничной ухаживала за мной. Я поняла, что миновала смертные двери, когда увидела кормилицу сидящей на стуле возле моей кровати. Она вышивала и тихонько напевала:
Был у Богини светлый сад,
Растила розы в нем Она,
Их поливала каждый день
Она водой с речного дна…
Когда же розы расцвели,
Она призвала юных дев.
Они сорвали по цветку,
И умер сад, вмиг опустев.
«Себе венка Ты не сплетешь —
Нет больше роз в Твоем саду!»
«Шипы оставили вы Мне —
Из них венок Себе сплету».
И из шипов они сплели
Венец колючий для Нее.
И капли крови вместо роз
Чело украсили Ее.
Я чихнула – солнечный лучик пощекотал мне ноздри. Ченца взглянула на меня и всплеснула руками, едва не выронив шитье.
– Доминика! Слава Богине, ты очнулась!
– Ченца, – голос у меня был слабым и тусклым, – помоги мне сесть.
– Не хочешь ли выпить воды или вина?
– Нет, нет, позже…
Она помогла мне сесть в постели, ловко взбила подушки, поправила кружевной балдахин так, чтобы лучи солнца не мучили моих глаз, отвыкших от света за время болезни.
– Вот теперь можно глоточек вина, – утвердительно сказала она.
– Да, пожалуй. Ченца!
– Моя госпожа?
– Дай мне неразбавленного вина!
– Что вы, доминика! Статочное ли дело – высокородной девочке пить неразбавленное вино!
– Ну, пожалуйста! Ведь никто не узнает!
– Ах, ладно! Только вы уж меня тогда не выдавайте!
– Разумеется. А почему ты стала обращаться ко мне на «вы»?
– Вы стали такой большой, доминика!
– Чепуха!
– Так-то так…
– Называй меня по-прежнему на «ты», умоляю! И расскажи, долго я болела?
– Минутку, только налью вина… Вот, возьми бокал, смотри, не пролей…
Я взяла свой детский бокал из дутого стекла, изнутри украшенный маленькими жемчужинами. Считается, что жемчужины потемнеют, если в вине будет яд. Сейчас, слава Богине, они были светлыми и по-прежнему прекрасными. Говорят, жемчуг – это слезы Богини, страдающей за грехи всех женщин мира…
Я отпила глоток. Вино было восхитительным. Впервые я пила его неразбавленным и чувствовала себя просто прекрасно. Сладко-терпкое, оно оставляло мягкое послевкусие и пахло корицей и розами. Я выпила еще и еще, блаженствуя и осознавая, что испытание болезнью прошло, и я снова могу радоваться жизни, какой бы она ни была.
– Смотри, не запьяней, – шутливо проворчала Ченца и отобрала у меня пустой бокал. – Нет, вы подумайте только! Вылакала бокал вина, просто как заправский пьяница! И это – девочка!
