– Ты только что утверждала, что я жуть как выросла.

– А ты за словом в карман не полезешь! Ох, милая, я так рада, что ты пошла на поправку. Ты так долго была без сознания, в жару…

– Как долго?

– Заболела ты весной, а сейчас уже давят вино из винограда нового урожая.

– Ого-го! Так расскажи мне, что случилось за это время!

– Ну… Был пожар. Кое-кого похоронили… Приезжали дознаватели из столицы… Детка, успокойся, ты очень взволнована и раскраснелась. Не надо думать об этом. Вот вырастешь большая, тогда и подумаешь.

– Ладно, – кивнула я и постаралась успокоиться. – Расскажи, что делается в кастильоне, в деревне…

– В кастелло всё по-прежнему. Домина Катарина с доном Фичино отправилась к целительным источникам Санта-Торино. У нее сильно пошатнулось здоровье в связи с твоей… с твоим проступком.

– Что ж, это понятно! Можно подумать, высокородная девушка не может прикончить какого-то выродка!

– Это пятнает честь девушки…

– Интересно, чем же?!

– Трудно объяснить. Считается, что лицам женского пола вообще не положено убивать, а уж тем более – мужчин. Жизнь мужчины священна.

– А жизнь женщины, значит, нет?! Агору изуродовали! Дай мне еще вина!

Ченца торопливо налила в бокал вина и подала его мне. На сей раз я выпила его залпом, даже не чувствуя вкуса.

– Так, – мрачно сказала я, понемногу успокаиваясь и садясь на край постели. – Еще какие новости?

– Да особо какие… Твой благородный брат Франко, да хранят его боги, отправился на маневры по указанию рекса Альфонсо Пресветлого. Ой, еще ведь мессире Франко получил награду от его величества!

– Какую?

– Корундовый Орден Боевой Славы за заслуги перед Патрией и в придачу к нему – все земли от Амбры до Вайоленто. Говорят, это очень хорошие земли, можно посадить много виноградников и пасти большие стада. Ты должна гордиться братом, доминика Норма.

– Само собой, – хмыкнула я. – Слушай, мне после вина ужасно есть хочется. Обед скоро?

– Обед ты проспала, соня. Но я что-нибудь тебе раздобуду. Вряд ли ты откажешься от мясного пирога и сыра.

– А, может, еще будут маслины? И мелко нарубленный укроп с оливковым маслом – у-м-м, обожаю!

– Конечно, моя госпожа. Всё будет. А сейчас давай, я помогу тебе одеться.

– Мольто бене!

Она поцеловала мне руку и вышла. В ожидании мясного пирога и прочих вкусностей я уселась на скамеечку у полуоткрытого окна. Воздух был прогрет и мягок, легкий ветерок колыхал шелковые занавеси, в окно заглядывала ветка коричневого дерева, источая чарующий аромат… Как всё напоено покоем! Даже мухи не летают, словно застыли в патоке…

Но что меня ждет?

Да, я ребенок, но я уже убийца, я запятнала руки кровью. Законы суровы к убийцам, особенно если убит мужчина. Может быть, тому, что меня еще не бросили в prigione, тюрьму, я обязана своим высоким происхождением? Дочь кавальери просто так, без большой коллегии судей, ни взять под арест, ни казнить не получится. И разве никто не вступится за меня, если дело все-таки дойдет до суда?

…Я услышала, как ржаво скрипят жуткие даже на вид цепи подъемного моста. Кто-то приехал в кастелло? Может быть, мать решила вернуться или Франко? Нет, вряд ли. Они не поторопятся приехать даже в случае моей скоропостижной morte. Так, об этом пока не будем. Что-то Ченца не торопится, есть ведь хочется! Я сейчас готова съесть не только мясной пирог, но и целого молочного поросенка впридачу!

…Только я о ней подумала, Ченца оказалась тут как тут. В одной руке она несла запотевший глиняный кувшин, в другой – миску, накрытую salphetta.

– Доминика Норма, вот еда, кушай, только поторопись! Приехала какая-то дама в сопровождении трех всадников в лиловых плащах; управляющий отвел их в парадные покои. Поскольку ты сейчас одна из рода Азиттизи дома, тебе придется их принять, как главе кастелло. Да торопись же!

Я пристроилась у столика, Ченца сняла с миски тряпку. Фу, это оказался козий сыр! Правда, с оливками. Моя верная кормилица меж тем, пока я, давясь, впихивала в себя ненавистный сыр, налила мне апельсинового сока в бокал. Я прихлебывала его и искоса посматривала на Ченцу – та открыла сундук с моими парадными блио и сорочками и, похоже, искала самый красивый наряд.

Я прикончила мерзкий сыр, допила сок и встала.

– Скорее переодевайся, доминика, гости ждут.

Я покорно снесла переодевание и заплетание косы, которая мне представлялась крысиным хвостиком. Геннин, это сложное головное украшение, мне еще не положено было носить, так, что лоб у меня был не выбрит, и это ужасно удручало. Хотелось выглядеть взрослее и солиднее.

Тут на пороге появилась моя новая менторша. Она оглядела мой наряд и одобрительно кивнула. Потом сказала:

– Идемте, доминика Норма. Вас ждут.

И она на «вы»! Боги мои!

Приноравливаясь к широкому шагу моей менторши, я зашагала торопливо и несолидно. Но вот мы подошли к дверям парадных покоев.

– Секунду, доминика. Сосчитайте от уно до децимо.

И менторша глубоко вздохнула.

Разумеется, я подчинилась. С последним числом, прошептанным под нос, в сердце вошло спокойствие и уверенность. Пусть мне всего три года, но я – рода Азиттизи, а наш род никогда ничего не боялся.

Я взглянула на менторшу и кивнула. Она распахнула двери покоев и провозгласила:

– Ее светлость доминика Норма, урожденная Азиттизи, урожденная Пьетро-делла-Чьяве, владычица Кастелло-дель-Чьяве, островов Малого Полукруга, земель Икономии, Сферополиса и Ондулато Фиори.

Это всё я? Ого-го!

Так. Теперь надо вспомнить, кто кому должен первым представляться. Я – хозяйка, они – гости, значит, представляются сперва они. Но я еще ребенок, тогда… О, боги!

Однако гости, будучи, видимо, людьми политесными, встали с кресел и изящно поклонились мне. Я стояла и рассматривала их, они – меня, похоже, не ожидали, что в качестве хозяйки их встретит такая zanzara[1]. Но вот дама растянула пухлые губы в неискренней улыбке и, качнув геннином, поклонилась (золотая блохоловка, висевшая на цепочке у пояса ее платья, нежно дзенькнула) и медоточиво произнесла:

– Благословеннейшая доминика, простите, что нарушили ваш покой своим внезапным посещением. Но тому есть причины. Однако позвольте представиться: я – контесса Альбина дель Джованьоли. А эти почтенные господа, мои спутники, конт Децимус, кавальеро Публий и комбатант Секвирий Секст, они сопровождают меня в этой поездке, суть коей будет вам незамедлительно изложена.

– Мольто бене, – сказала я. – Прошу вас садиться.

Сама я прошла к креслу, которое было больше меня почти вдвое, и кое-как уселась, стараясь держать надменный вид и высокородную спесь.

– Не угодно ли вам освежиться вином? – спросила я после некоторой паузы. – Ваш путь, вероятно, был долог и утомителен…

– Грацие, доминика, мольто грацие, – снова лживая улыбка контессы, похожая на лезвие. – Однако, если позволите, мы воздержимся от питья и еды, поскольку держим пост.

– А, да, разумеется, – кивнула я. Какой еще пост в это время? Сейчас варят сыры и давят виноградные гроздья, коптят колбасы и маленькие, острые и безумно вкусные salsicce,[2] которые можно, нацепив на стальной прут, жарить над очагом, наслаждаясь дивным ароматом и шипением жира на углях. Только лютый человеконенавистник стал бы поститься в такую пору! И потом… Выпить вина в доме, куда ты явился с честными намерениями и открытыми мыслями – это знак того, что ты не замышляешь дурного против хозяев. Гость должен вкусить от лозы, пригубить вина, тем самым показав, что он – не враг. Это священная традиция, я помню, я учила! Конечно, падре Вильельмо сказал мне тогда, что это традиция сохранилась в домах простонародья, но, думаю, и этим знатным господам она известна.

Что-то не так, Спящий, что-то не так! Они приехали не просто поговорить о погоде. И – как досадно! – из хозяев в кастелло только я!