Коты припустили вверх по переулку-щели. Демагог едва поспевал за легким Минтаем.

На пригорке переулок незаметно перешел в улицу, которая вскоре влилась в другую, ровную и широкую, посыпанную желтым гравием. По ней в обоих направлениях спешили люди с сумками-тележками, рюкзаками, ведрами, авоськами…

– Улица Центральная! – бросил на ходу Минтай, как кондуктор в трамвае, объявляющий остановки, и тут же посоветовал: – Не лезь на середину, прижимайся к заборам, а то, неровен час, под ноги кому-нибудь попадешь или под машину.

Демагог вспомнил, что именно по этой улице несли его вчера в сумке. Значит, где-то там, впереди, станция.

И он не ошибся. Вскоре показались железные ворота – главный вход в дачный кооператив (как пояснил всезнающий Минтай). За воротами виднелась платформа железной дороги. Вот взвизгнула электричка и, со шмелиным гудением набирая скорость, поползла мимо них.

– Стоп! – вдруг предупреждающе поднял хвост Минтай и поспешил за ствол кривой березы, росшей возле дорожки, которая вела на платформу. – Сейчас электричка из города прибудет. Посмотришь, какая потеха начнется.

Демагог недоуменно уставился сначала на приятеля, потом на дорожку, вдоль которой началось малопонятное для него движение. Молодуха в белой косынке торопливо выставляла из большой сумки банки с молоком. Даже сквозь стекло вид его возбуждал аппетит. Демагог с Минтаем невольно облизнулись. Бородатый мужик рядом с ней раскладывал на пеньке еще трепыхавшихся окуньков. За ним пристроились тетка с ведром картошки и бабуся с пучками редиски, два шустрых пацана с газетами, в которых «есть все программы телевидения на следующую неделю»…

– Не туда смотришь. Вон туда гляди! – показал Минтай в самый край стихийного пристанционного базарчика, где дорожка, огибая старую почерневшую корягу, поворачивала к платформе.

Демагог увидел у коряги странное существо: кошачьего вроде обличия, однако с черной повязкой на левом глазу, отчего смахивало оно на присевшего отдохнуть пирата. Неопределенного цвета шерсть его была всклокочена, словно после хорошей трепки. Но больше всего в этом кошкообразном существе Демагога поразили две вещи.

Во-первых, табличка на его шее. И не табличка даже, а тетрадный листок в клетку, на котором жирными корявыми буквами было нацарапано: «Дамы и господа! Не проходите мимо! Подайте несчастной киске-инвалиду на «Вискас». А внизу, чуть помельче, приписка: «Не откажусь и от кильки в томате, и от других продуктов».

А во-вторых… О, во-вторых!.. Существо сидело не как все нормальные кошки, а в позе очень уставшего человека – оперевшись спиной о корягу и вытянув задние лапы. Зато правую переднюю лапу существо протягивало навстречу идущим с электрички пассажирам.

Последнее поразило, пожалуй, больше всего. И… задело самолюбие Демагога. А тут еще Минтай масла в огонь подлил.

– Видал? – засмеялся он. – Не ты один, оказывается, умеешь лапу протягивать.

После этих слов Демагог почувствовал себя не просто уязвленным, но и оскорбленным, потому что он лапу не протягивал, а подавал – большая разница!..

Между тем толпа пассажиров становилась все гуще. На базарчике развернулась бойкая торговля.

И тут до ушей Демагога донеслось жалобно-тягучее слезливое мявканье. Он и сам, бывало, издавал такие звуки, когда подолгу сидел дома один и начинал тосковать. Мявканье тем временем перешло в душераздирающий, почти собачий скулеж. Голова и протянутая лапа одноглазого мелко тряслись.

Катившаяся мимо толпа к необычному попрошайке относилась по-разному. Одни совершенно не обращали на него внимания: и не такое, мол, в нынешней жизни увидишь. Другие, приостановившись, читали табличку, смеялись и шли дальше. Находились, однако, и сердобольные. Время от времени о дно старой алюминиевой плошки, которую попрошайка пристроил между задних лап, звякали монеты, а сбоку, на разостланной газетке, стали появляться разные съедобные вещи: булочка, кусочки колбасы, пластики сала, яйцо, мясные обрезки, рыбий хвост…

Побирушка свою заунывную песню продолжал до тех пор, пока не прошел мимо него последний пассажир электрички.

– Кто это? – спросил Демагог.

– Кривой Боцман, – сказал Минтай.

Дорожка совсем опустела. Торговцы стали подсчитывать выручку. И тут Демагогу пришлось удивиться еще раз. Нищий стянул с глаза черную повязку и оказался самым обыкновенным уличным котом. Как и полагается представителю кошачьего племени, он встал на четыре лапы, деловито обнюхал продукты на газетке, потом, запустив одну лапу в плошку, побрякал монетами, словно пересчитывая…

– Видал артиста?! – весело покрутил головой Минтай.

– А я подумал, что он и вправду нищий, – признался Демагог.

– Правда или неправда, но он этим делом кормится. Все время тут торчит. Каждую электричку встречает. Пойдем, познакомлю.

Минтай высунулся из-за березы, но тут же отпрянул, прошептав:

– Лучше подождем немного… Пока эти двое не уйдут.

Кто именно – он не пояснил. Терзаемый любопытством Демагог выглянул из-за дерева и увидел, что Кривой Боцман уже не один, а в компании двух злобно шипящих котов. Демагог сразу узнал их: и угольно-черного Гарика, и трехцветного Ништяка.

Обиженно урча, Кривой Боцман отступил от газетки со снедью, а вчерашние гости Демагога, точно так же, как и накануне, на его даче, жадно набросились на чужую еду. Они сожрали по куску колбасы, заели ее мясом. Ништяк вцепился было в куриное крылышко, пожертвованное кем-то из пассажиров, но – все повторилось в точности, как вчера, – немедленно получил оплеуху..

– Это пахану! – зашипел Гарик.

– Я ему и собирался нести, – стал оправдываться Ништяк.

– Ладно, погнали! – перебил его Гарик и, ухватив зубами куриное крылышко, метнулся в травяные заросли позади коряги.

Успев подцепить когтем, словно вилкой, пластик сала, Ништяк на трех лапах, держа на отлете четвертую, бросился за ним.

– Вот теперь пошли, – сказал Минтай и выскочил из укрытия.

– Привет! – поздоровался он, очутившись возле побирушки.

– А, Минтай, здорово… – хмуро отозвался осипшим голосом побирушка.

– Что-то раненько они сегодня, – мотнул Минтай головой в сторону травяных зарослей за корягой.

– А они точного времени не назначают. Как жрать захотят, так бегут, чтоб им пусто было!

– А кто они – коты-ворюги? – спросил Демагог.

– Что ворюги – это точно! Но это их раньше так называли, а сейчас они рэкетиры.

– Рэки – кто?

– Рэ-ке-ти-ры, – повторил по слогам Кривой Боцман. – Я вот тут сижу, тружусь в поте лица, лапу, как последняя собака, тяну, слезу у публики вышибаю, а они примчались и – хап-хап! – половины моего заработка как не бывало. Паразиты, в общем!

– А кем вы работаете! – полюбопытствовал Демагог.

– Это еще что за кадр? – с подозрением уставился на него Кривой Боцман.

– Ах, да – познакомьтесь! Это – Демагог. Для приятелей – Дима. Он у нас новенький. Профессорский кот…

– Оно и видно, что профессорский – жизни не знает, – проворчал Кривой Боцман. – Кем работаю… Какая разница – кем! Дело не в названии, а в результате.

– И ваше нищенство дает хороший результат? – снова поинтересовался любознательный Демагог.

– Нищенство?! – вдруг взвился Кривой Боцман. – Кого сказал про нищенство? Это – бизнес! Бизнес у меня такой! Понятно? У каждого свой бизнес! У нас свобода предпринимательства!

Про бизнес Демагог кое-что, конечно, слышал. Про него сегодня любая мышь в самом глубоком подполье знает. Это когда где-то что-то покупают, а потом то же самое в другом месте продают дороже. Но Кривой Боцман ничего не покупал и не продавал. Он просто выпрашивал подаяния. Демагога, к примеру, если он начинал приставать к домочадцам в надежде выклянчить кусочек полакомее, стыдили, а тут – бизнес…

– Так как же все-таки дела, бизнесмен? – подмигнув Демагогу, спросил в свою очередь Минтай.

– Когда как. Смотря сколько народу приезжает. Самый навар, конечно, в выходные. Эх, если бы еще эти прохвосты не требушили…