А может, это было и от его сладких слов.

— Моя любовь к тебе настолько свирепа и сильна, что я одержим ею. Она меняет меня. Делает кем-то другим, и в то же время уверен, что я — это я, больше, чем когда-либо.

С моих ресниц сорвались слезинки. Меня никогда так не любили. Моя мать в своем вечно пьяном состоянии даже близка к этому не была. И Эмбер любила меня как-то сложно и с условиями. Но такую любовь я знала и понимала. Все ее правила уже прочно укоренились в моей голове.

Любовь Рива была проще, но тяжелее. Она вызывала желание измениться, как изменился он. Вызывала желание принадлежать и быть свободной одновременно. Вызывала желание расти, быть храброй и доверять. И хотя пока я нащупала лишь ее краешек, знала, что она прекрасна, несравненна и потребует от меня больше, чем я когда-либо давала прежде.

Но я сомневалась, что способна на такое. Что способна быть любимой всегда. Вот, почему я плакала. Вот, почему, когда ночь сменится утром, я покину постель Рива, остров и его жизнь.

— Посмотри на меня.

Я повернулась к нему, открыла глаза и взглянула на него. Все расплывалось передо мной, но, тем не менее, я ясно его увидела. Увидела все, что он чувствовал. Всю глубину его эмоций. В этот момент, в это краткое мгновение, пока он был во мне, рядом со мной — я могла выдержать. Могла вынести этот вес, любить его и быть любимой.

— Вот так, — пробормотал Рив, его голос был напряженным. Он кончил в меня, и на его лице отразилось удовольствие. Меня накрыл оргазм вслед за Ривом, я словно падала с обрыва. На короткий промежуток времени я взлетела, чтобы потом упасть на скалы.

Я позволила ему обнимать меня после. Позволила Риву ласкать меня и говорить слова, которые согревали меня в темноте его комнаты. А взгляд опустила на его грудь.

— Это не единственная часть тебя, которую я хочу, Эмили. — Его грудь вздымалась под моей щекой. — Я хочу все остальное тоже.

— Что именно? — спросила я, упиваясь каждым его словом. Я бы попросила его и алфавит повторить вслух, лишь бы он не замолкал.

— Каждую часть тебя. Ту, где ты улыбаешься и поддразниваешь. Ту, где ты споришь. Упрямую. Дерзкую. Покорную. И те, о которых знают все. Знаменитые части тебя. И личные.

Я взглянула на Рива, тихо рассмеявшись.

— Все личные уже и так твои.

— Я хочу их еще раз. Хочу их навсегда. Хочу, чтобы они были только мои. — Рив прикоснулся губами к моей брови. — Я хочу забрать долю у всех тех, кто владеет хоть какой-нибудь частью тебя. Что бы мне ни пришлось для этого сделать — я сделаю. Если позволишь.

Казалось неуместным даже вспомнить ее имя, когда я лежала прижатая к Риву. Обнаженная. И наши тела были липкими от пота, секса. И я знала, что он говорил об Эмбер. Той частью, которая принадлежала ей, он хотел владеть той частью.

И владел. Я вся принадлежала ему, даже если он об этом еще не знал. Эмбер отказалась от своих прав чуть ранее вечером, когда приказала мне уйти. Возможно, парадоксально, что мне хотелось целиком принадлежать Риву, когда собралась от него уйти. Но уж как было. И я возьму себе эту ночь, но больше никогда не буду принадлежать Риву.

— Уже позволила, — пробормотала я. — Я — твоя.

Рив обнял меня крепче.

— Знаю. Ничто не сможет встать между нами, Голубоглазка. Я разберусь со всеми, кто попытается. Как всегда со всем разбирался.

Я могла поверить ему. На одну ночь могла поверить во что угодно. Могла поверить в то, что Рив — принц, который меня спасет. Что у нашей сказки будет счастливый конец. Что любовь все преодолеет, спасет и исцелит.

И я верила и радовалась его планам.

— Еще, — просила я. — Расскажи мне больше о том, как все будет.

— Будет вот так. Всегда. — Он поцеловал меня в лоб, а потом в переносицу. — Я буду заботиться о тебе, заставлю молить, кричать от экстаза. Я буду тем, кто сломит тебя, и убью того, кто попытается сделать то же.

Я закрыла глаза, чтобы он мог поцеловать мои веки. Одно, второе.

— Я всю тебя помечу, — сказал он, чмокнув меня в кончик носа. — Каждую часть твоего тела. Лицо, грудь, шею, живот.

Я чувствовала его везде, о чем бы он ни говорил. Чувствовала его каждой клеточкой кожи, даже там, где он меня никогда прежде не касался или не касался сейчас. Чувствовала его там, куда он никогда не сможет добраться — спиной, ребрами, венами.

— Абсолютно все. — Он нашел губами мои, целуя безмолвно, уверенно и требовательно. Безмолвно говоря мне о тысячах вещей, которые мы никогда не сможем сделать вместе. Он был рядом и любил. Делился непроизнесенными вслух мечтами, показывал, как они связывают нас. Рив восстанавливал меня за все то время, которое ломал. Присваивал и создавал новую меня.

И я притворилась, что этот поцелуй сделает все возможным. Поцелуй, который может связать, удержать, изменить и простить. Поцелуй, который невозможно забыть. Поцелуй, который может длиться вечность. Бесконечно.

Но, на самом деле, этот поцелуй был последним.

На следующее утро я выскользнула из комнаты Рива, не попрощавшись с ним. Даже записки не оставила. Наверное, он предположит, что мне просто не хотелось, чтобы Эмбер видела, как я выхожу из его комнаты. Отчасти это было правдой. И обсуждению не подлежало. Но что еще важнее, я уже попрощалась с ним так, как хотела.

Солнце едва выглянуло из-за горизонта, когда я закончила собирать вещи. Мне не хотелось видеть ее, но Эмбер ведь так ничего и не рассказала про вылет. А так я хотя бы получу удовольствие, разбудив ее с утра пораньше.

Но в комнате ее не оказалось, когда я вошла.

Более того, на кровати, хотя та и выглядела слегка смятой, казалось, никто не ночевал. Будто Эмбер забралась в постель, но не спала на ней. Осмотрев комнату чуть более внимательно, я заметила, что она в беспорядке, словно тут произошла какая-то потасовка. Косметика Эм и прочие туалетные принадлежности валялись на полу.

У меня волосы на затылке встали дыбом. Паниковать было еще слишком рано, но у меня появилось очень странное, нехорошее предчувствие.

А потом я вспомнила о Таборе. Он должен был всю ночь охранять ее, но я не увидела его, когда вошла в комнату Эмбер. Поэтому вышла поискать его.

И нашла довольно быстро, он лежал на шезлонге у стены дома.

— Ты спишь? — закричала я, встряхивая его. — Какого черта?

— Простите! — Он резко сел. — Извините. Должно быть, я всего лишь задремал. — Табор подавил зевок.

— Всего лишь задремал? — Я была слишком сердита, чтобы говорить связно. — Ты уверен? Потому что Эмбер в комнате нет.

— Ты шутишь? Она была у себя прошлой ночью. — Табор выглядел обеспокоенным, но непонятно, потому ли, что Эмбер пропала, или он просто переживал, что я могла доставить ему неприятности.

— Как давно она... — Я замолчала на середине предложения. — Боже, у меня нет на тебя времени.

Он звал меня, а я уже направлялась прямиком туда, куда думала, что никогда не вернусь.

— Рив. Проснись, — позвала я, присев на край кровати. Он тут же открыл глаза, и я перешла к делу. — Эмбер нет в комнате.

Он несколько раз моргнул.

— Сколько времени?

— Половина седьмого. — Я нашла в себе силы говорить спокойно и медленно, хотя сердце бешено колотилось, а мысли метались. — В ее постели никто не ночевал, как мне кажется. И Табор спал, когда я пошла его искать.

— Табор спал? Я его на хрен убью. — Рив сел, явно пребывая в полной боевой готовности, потом сбросил с себя простыни и потянулся к прикроватной тумбочке. Из нее достал сверток черной ткани и стал разворачивать его, параллельно обсуждая со мной происшедшее.

— Прошлой ночью, когда вы разговаривали...

— Все было хорошо. Мы... — Я так и не договорила. Не хотела рассказывать ему о нашем с Эмбер диалоге, состоявшемся прямо перед тем, как я пришла к нему в комнату. Сейчас все эти детали казались длинными и неуместными. — Она не была расстроена, когда я уходила. Все было хорошо.