Арион потерла руку.

– Немного.

Сури с недоумением смотрела на ее ладонь. Она ничего не почувствовала, хотя использование Искусства не могло остаться для нее незамеченным.

Тресса, со страхом глядя на гончара, отодвинулась подальше, по-прежнему прижимая к себе кувшин.

– Тебе пфавда было больно? – спросил Гиффорд. – Я сделал тебе гофячо, пфосто подумав об этом?

Арион все еще терла ладонь.

– Не очень больно. Как будто… как будто я держала камень, нагретый на солнце.

– Но я… я… – Гиффорд растерянно переводил взгляд то на Арион, то на Сури, потом пристыженно посмотрел на Трессу.

– Люди, склонные к творчеству, более восприимчивы к силам природы. Они слышат шепот мироздания, и это помогает им двигаться в правильном направлении. Часто внутренний голос подсказывает нам, что нужно идти налево, или нам просто кажется, что направо идти не стоит. Некоторые называют это чутьем или интуицией, но на самом деле мироздание говорит с нами на древнем языке, который ты почти понимаешь. Животные свободно владеют им: когда приходит осень, птицы улетают на юг, белки начинают делать запасы, а медведи ложатся в берлогу. Деревья тоже понимают шепот мира: так они узнают, когда сбрасывать листья и когда просыпаться после зимнего сна. Каждый способен слышать голос Элан, потому что она говорит с нами на нашем родном языке – языке сотворения. Так был создан мир, так были созданы все мы. Заново научиться говорить на языке мироздания, получать и использовать его силу – это и есть Искусство. Не каждый может вступать в связь с мирозданием, и совсем немногие способны применять силу по своему желанию.

– Ты думаешь, я способен?

Арион снова потерла ладонь.

– Да, – ответила она. – Думаю, способен.

Пока они с Арион выходили из переулка, Сури не произнесла ни слова. Она несколько раз взглянула на фрэю, однако не стала ни о чем спрашивать. Наверное, меня это не касается. Впрочем, Арион сама нарушила молчание.

– Ты хочешь знать, почему я солгала, – проговорила она.

Не только Сури умела читать мысли. Девочка ничего не ответила, ожидая объяснений.

– Потому что я считаю, у него и правда есть способности. – Арион подошла к фонарю, висящему у колодца. – Большинству из нас просто не хватает уверенности. Сомнения лишают нас успеха. Считается, что магия – нечто невозможное, а все из-за того, что никто даже не хочет попробовать, а если кто-то и попробует, то вполсилы, ибо уверен в глубине души, что не способен. Иногда для раскрытия таланта требуется лишь немного поддержки: нужно, чтобы хоть кто-нибудь в него поверил. Достаточно одного маленького камушка, чтобы обрушить огромную лавину. Чудеса совершаются от сильного желания, которое по случайности было облечено в слова.

Они стояли на площади неподалеку от дома Брин и Падеры. Весна уже пришла, хотя по ночам все еще было холодно. Сури поплотнее запахнула ассику.

– Гиффорд будет думать о том, что я сказала. Будет размышлять, вертеть эту мысль то так, то эдак. В нем зародится зерно сомнения, опровергающее иллюзорную реальность, и однажды он тайком попытается совершить невозможное – попробует вслушаться в шепот мироздания. Я сказала ему, что это сработало, и поэтому он будет пытаться вновь, хотя в других обстоятельствах сразу бы сдался. Иногда упорство творит чудеса.

– А почему для меня это так легко? – спросила Сури.

– Все мы очень разные. Может быть, когда-то ты сильно пострадала.

– Пострадала?

Арион остановилась у колодца и кивнула.

– Когда люди счастливы, они глухи. Я не знаю, почему, но это правда. Горе помогает нам лучше слышать. Когда нам больно, мы становимся более восприимчивыми – как к красоте, так и к страданиям других. С тех пор как ты вернула меня к жизни, каждый восход солнца кажется мне ярче, каждый порыв ветра для меня наслаждение. Я считаю, люди, пережившие трагедию, проходят не только через боль, но и через очищение. Из их ушей выпадает воск, с глаз спадает пелена. Стена между ними и мирозданием становится тоньше или исчезает вообще.

– Так ты думаешь, я когда-то сильно пострадала?

– Возможно.

– Но я умела призывать огонь с самого детства.

– Значит, в раннем детстве с тобой произошло что-то важное. Мне кажется, чем в более раннем возрасте испытываешь боль, тем сильнее ее влияние. А потому Гиффорд – весьма вероятный кандидат. Глядя на него, сразу понимаешь, что он страдает уже давно.

Они двинулись дальше. Сури погрузилась в раздумья. Страдала ли она в детстве? Все ее несчастья появились год назад, после смерти Туры. До того ее жизнь была замечательной, полной прекрасных переживаний… по крайней мере, сколько она себя помнила.

«Когда я нашла тебя, ты вопила так, что деревья дрожали», – сказала Тура.

А потом, в Далль-Рэне, Персефона однажды произнесла: «Некоторых детей, нежеланных детей, иногда оставляют в лесу на милость богов».

Даже Гиффорда не кинули в лесу, не избавились от него, как от ненужного мусора, не обрекли на верную смерть. Отец любил его, он вырос в деревне, среди людей. А для нее, несчастного младенца, брошенного на милость природы и изо всех сил цепляющегося за жизнь, насколько тонкой должна быть преграда между мирами?

Ты вопила так, что деревья дрожали.

Они завернули за угол симпатичного домика, в котором жили Брин и Роан. Внезапно Сури стало холодно, да так, что ее пробрал озноб.

– Чувствуешь? – спросила Арион.

Девочка кивнула.

– Что-то холодное и липкое. Как будто за шиворот сунули дохлую рыбу.

Фрэя кивнула.

– Я думала, мне показалось.

– Привыкай доверять воображению – оно у тебя гораздо зорче, чем зрение обычных людей. – Арион подошла к дому и прижала ладонь к камню.

– Что это?

– Не знаю, – ответила фрэя. – Похоже, послание.

– Послание?

– Предупреждение. Как медведь писает на деревья.

Сури улыбнулась; обычно объяснения Арион были туманны или построены на примерах, которые она не понимала. На сей раз она выразилась предельно ясно.

– Кто-то метит свою территорию с помощью Искусства?

– Возможно. Или просто оставляет след. Довольно сильный, иначе я бы не заметила. Я не очень хорошо владею вторым зрением. Думаю, у тебя этот навык лучше развит. Ты чувствуешь что-нибудь еще? Я ощущаю холод. Холод и угрозу.

Сури кивнула.

– Да, очень холодно – как смерть, только сырая и липкая. А еще…

– Что еще?

– Голод… сильный голод. Изнеможение. Отчаяние.

– Ты видишь его? Ты знаешь, кто это?

Сури покачала головой. Она ощущала лишь обрывки переживаний, витающих в воздухе, словно запах.

– Что это означает?

Арион пожала плечами.

– Может быть, именно здесь кто-то совершил что-то дурное.

– Не думаю, – ответила Сури, тоже коснувшись стены.

– Что ты чувствуешь?

– Мне кажется, здесь пока ничего дурного не совершилось, но скоро совершится. И его совершит не кто-то, а что-то.

Персефона быстро поняла, что быть кинигом – то еще удовольствие. Привилегии за это полагались весьма сомнительные – вечный недосып, невозможность побыть одной и постоянные насмешки. Все ее решения подвергались осуждению, ее обвиняли в кумовстве с людьми, которых она в глаза не видела, и упрекали за то, что она знает слишком мало или, наоборот, слишком много. Некоторые всерьез считали ее помешанной. «Женщине такая ноша не под силу», – говорили всякий раз, когда она выносила непопулярное решение. У людей короткая память, зато они вспыльчивы и часто ведут себя как дети.