– Тебе же известно, как поступают с ведьмами. – Падера вновь принялась нарезать грибы.

Не зная, что сказать, Гиффорд молча смотрел, как старуха ловко управляется с ножом.

– Ты хочешь узнать про Тэтлинскую ведьму, так я расскажу тебе. Однажды наступил мор, на людей напала ужасная зараза, – заговорила Падера, опустив голову и сосредоточившись на своем занятии. – Люди умирали тысячами, целые деревни опустели. Одна женщина, которая научилась искусству лечения травами у своей матери, а та – у своей, и так далее, – нашла способ бороться с болезнью. Только она не была ни вождем, ни мужчиной, ни матерью, поэтому никто ее не послушал, никто ей не поверил. Когда в деревню Тэтлин пришла чума, погибли все, кроме нее. Тогда женщина стала ходить по деревням, пытаясь научить людей, как победить заразу. Никто ее не слушал, а в каждое поселение, где она появлялась, вскоре приходила чума. Люди вбили себе в голову, что та женщина не пытается остановить болезнь, а, наоборот, приносит ее с собой. Ее объявили ведьмой и повесили в лесу, где бедняжка пыталась спрятаться.

Падера горестно покачала головой.

– Вот, мой мальчик, настоящая история Тэтлинской ведьмы. Не такая захватывающая, как те байки, что рассказывают в чертоге за кружкой пива. И, конечно, на этом дело не закончилось, потому что Тэтлинская ведьма оказалась не единственной. Тех женщин, кто не желал подчиняться правилам, вел себя не так, как полагается, раздражал власть имущих своими познаниями и мудростью, – каждую объявляли Тэтлинской ведьмой. А все мы знаем, что Тэтлинская ведьма – это зло. Иногда несчастных просто изгоняли, иногда – как ту знахарку из деревни Тэтлин – убивали. Многие женщины пострадали и до сих пор страдают лишь потому, что знают и умеют то, что другим неведомо. Так что Тэтлинская ведьма бродит повсюду, и она – во всех своих обличьях – настоящая чума.

Падера закончила резать грибы и, собрав их в горсть, взглянула на Гиффорда уже обоими глазами.

– Так что да, Гиффорд, я – Тэтлинская ведьма. Так же как Рианна, Роан, Мойя, Брин, Персефона и Сури. А кроме них, есть еще множество других женщин. Или зови толпу, чтобы прикончить меня, или уходи и оставь меня в покое. У меня нет времени выслушивать твои глупости.

Гиффорд обитал в Приюте Пропащих в конце мощеного переулка, через площадь от домика, где жила Роан, – точнее, считалось, что она там живет, на самом же деле она редко там бывала. Приют Пропащих получил свое название из-за того, что там обретались Гиффорд, Хэбет, Матиас и Гэлстон. Калека, Тугодум, Старик и Неудачник. Гиффорд сам выбрал название для их пристанища, зная по опыту – лучше первому посмеяться над собой и найти себе прозвище, чем дожидаться, пока это сделают другие. Вряд ли люди придумают что-нибудь хуже, но Гиффорд понимал – пустишь дело на самотек, и все насмешки достанутся тебе одному. А так – пусть смеются, шутка хотя бы его.

Хромая, он вошел в переулок и заметил на пороге Трессу.

Тресса частенько заглядывала в Приют Пропащих. Будь вдова Коннигера мужчиной, сразу бы стала полноправным членом маленького отряда отверженных, получив прозвище «Ненавистная».

– Как у него дела? – спросил Гиффорд.

Тресса прижала к груди глиняный кувшин. Ее нечесаные волосы висели сальными прядями, рукава платья пестрели въевшимися бурыми пятнами. Она кисло улыбнулась. Улыбка у нее была как у Падеры, но с зубами.

– Не знаю. – Тресса говорила хриплым, изношенным голосом, под стать ее облику. – Иногда ему вроде лучше. Только я начинаю надеяться, что старому хрычу полегчало, как на другой день… – Она сплюнула себе под ноги.

Плевать у нее получалось здорово, лучше, чем у Гиффорда. Он восхищался этим ее умением. Гиффорд старался в каждом человеке видеть что-нибудь достойное восхищения. Когда для тебя самого просто стоять прямо – уже достижение, находить у других таланты не так уж и трудно.

– И сегодня как фаз «дфугой день»?

Тресса невесело усмехнулась.

– Старый хрыч меня даже не узнал. Пялился, будто в первый раз увидел.

– Я думал, ты помогаешь Гэлстону как фаз из-за того, что он не может вспомнить, кто ты такая.

Тресса неохотно кивнула.

– Я прихожу сюда каждый день. Кормлю его, купаю, стираю ему одежду, подтираю задницу… А еще мы разговариваем. Так, о всякой ерунде – о шляпах, о снежинках и о том, за что боги нас так ненавидят. Иногда он улыбается, когда видит меня, а вчера… – Тресса нервно вздохнула, потом медленно выдохнула. – Вчера он подбежал ко мне и обнял. Крепко так обнял, как будто любит меня. В общем, сам знаешь, как оно бывает. – Она взглянула на Гиффорда и покачала головой. – Ладно, может, ты и не знаешь, но было здорово. По-настоящему здорово. Никаких там ухаживаний, нет, просто радость и любовь. Меня давно так никто не обнимал… – Она шмыгнула носом. – А сегодня… сегодня он вел себя так, будто ничего не было. Я снова для него чужая.

Тресса сунула палец в кувшин и поднесла к губам.

– Хочешь попробовать? – Ее дыхание отдавало перебродившей рожью.

– Нет, спасибо.

– Это помогает. Поверь мне.

– Спасибо, но нет.

Тресса кивнула, вытерла губы и тайком смахнула слезы, повисшие на ресницах. Гиффорд притворился, что не заметил.

– Твой пикник удался?

Он кивнул.

Тресса не сводила с него взгляда.

– Что-то пошло не так, верно?

– Да.

– Другой на твоем месте давно бы опустил руки.

– Если бы я был тем дфугим, я тоже опустил бы фуки.

Тресса рассмеялась.

– Вот как ты на это смотришь? Думаешь, Роан – желанная добыча? Да ей самое место здесь, в Приюте Пропащих. Я понимаю, ты ее любишь, да только, откровенно говоря, девчонка совершенно чокнутая. Она не позволит тебе прикоснуться к ней, и никому не позволит. Допустим, ты каким-то чудом уговоришь ее выйти за тебя замуж. Что это будет за брак, если ты не сможешь даже пальцем дотронуться до своей жены? Ты ведь и за руку ее взять не смеешь, так?

– Не смею. Иначе Фоан закфичит.

Тресса снова протянула ему кувшин.

– Точно не хочешь?

Гиффорд помотал головой.

– У Фоан есть на то свои пфичины.

– У нас у всех свои причины. – Тресса опять сунула палец в кувшин. – Видит Мари, у нас у всех свои причины.

Сури стояла на перилах балюстрады на самой вершине Спайрока, широко разведя руки и представляя, что летит. Под ней раскинулся огромный мир. От резкого пронизывающего ветра слезились глаза. Впервые в жизни девочка пожалела, что у нее слишком короткие волосы, – были бы длинные, красиво развевались бы на ветру.

– Развлекаешься? – спросила Арион, но Сури услышала: «Ты с ума сошла? Я до смерти перепугалась!»

Сури всегда получала послания от Элан, от деревьев, погоды и животных. То, что она раньше считала талантом мистика, оказалось Искусством. Интуиция, предчувствия, единение с миром – все это было результатом ее дара слышать язык мироздания. Большинство людей хоть раз в жизни слышали его зов. Необъяснимый ужас за миг до трагедии, чудесные совпадения или вещие сны – слабые сигналы, поступающие от Элан. Не бывает людей, полностью глухих к ее голосу, однако понять ее речь способны немногие, а поддержать беседу могут лишь считанные единицы.

Тура была не столь одарена, как Сури, но и у нее имелся талант к Искусству. Все мистики и провидцы могут слышать шепот мира. К несчастью, Тура умерла, так и не узнав истинной природы своей силы. Если бы она знала, то наверняка научилась бы сосредоточиваться и тренировать внутренний слух. Сури провела целую зиму, обучаясь этому умению, и теперь вместо неясного шепота ветра слышала мысли других людей. По крайней мере, ей так казалось. Арион говорила, что улавливать сильные переживания – примерно то же самое, что чувствовать изменение температуры воздуха. Благодаря своему таланту Сури читала по лицам так же хорошо, как по костям.