Владыка не возражал, лишь глядел — и глаза его тревожно сияли.

— Факел.

Мэглин бросился вперед и подал Ветке сухую палку, смоченную маслом. Та решительно сунула конец в огонь костра… и затем, пройдя несколько неуверенных шагов, подпалила дрова, на которых лежала Нюкта.

— Будет смрад, — сказал Лантир. Ветка лишь коротко глянула на него. Посмотрела на себя; плащ и меха, кольчугу и оружие с нее сняли, но остальное… чудовищные лохмотья, помогавшие пережить зиму.

Чудовищные.

-Ольва… — снова заговорил Трандуил, передавая ребенка Мэглину, — Ольва Льюэнь…

— Я не знаю, кто я сейчас, — отрезала Ветка. — Мне нужна яма.

— Яма?..

— Яма.

Каким-то образом ее намерение было понято и достигло сердец собравшихся тут мужчин; тело Нюкты пылало, словно было лишено перед смертью и капли крови, и столб дыма уносился сразу ввысь. Эйтар и Даэмар бросились копать яму мечами. Когда их труд был завершен, Ветка сказала:

— Воды.

Леголас показал — вода была, два полных меха.

Ветка, тихо что-то бормоча, чертыхаясь, сдирала с себя все то, в чем шла от Мордора до Дол Гулдура, что подбирала и выпрашивала по дороге; все полностью, ни нитки, ни единого кусочка кожи. Только на запястье остался обжатый по ее исхудавшей руке широкий темный браслет гномской работы…

Указала рукой — Леголас метнулся и подал кольчугу, шлем, оружие — Ветка все, до последнего ремешка, побросала в яму. Закидала яму землей, спихивая ее ногой и ожесточенно притоптала, шипя сквозь зубы: «Чтобы я… еще раз… оружие… доспехи… никогда… к балрогу такую силу, к балрогу-уу»…

Мэглин стоял боком, прижимая к губам головку мальчика, удобно удерживая принца на обеих ладонях; Трандуил выступил вперед и поднял мех.

Прозрачная, ослепительно искристая струя воды полилась на острые плечи, выступающие ключицы, смывая пыль и песок, пот и боль. На этом худом теле, покрытом синяками, потертостями, шрамами разной свежести, была целая летопись прошедшего года.

Ветка терлась и чесалась, ничуть не заботясь, что на нее смотрят столько глаз; когда второй мех закончился, она осталась стоять на нежарком мартовском солнце, босая, полностью нагая, трясясь от озноба.

— У тебя опять проблемы с одеждой, — выговорил Трандуил, отбрасывая мех; и интонации слова Владыки не поддавались никакому описанию.

Лесной король шагнул к оленю, гордому своим участием в общем деле, и откинул клапан чересседельника — на плечи Ветки легло тонкое шелковое полотно, и затем…

— Ты привез для меня платье? — хрипло спросила девушка.

— Я всегда возил его с собой, каждую минуту оно было у меня, — ответил Владыка, — с того самого мгновения, как я отыскал его в разоренном Минас Моргуле. Вот.

Ветка уставилась на платье… в котором много тысяч лет и несколько жизней назад она вздумала сесть на Азара.

Нет, не несколько жизней.

Одну жизнь.

Единственную.

Принц спал, и солнце золотило тонкие волосики на его головке.

Полминуты — и Ветка была одета, обута и плечи ее укрыл теплый плащ. Бросила взгляд — костер полыхал.

— Нюкта… — горько выдохнула она. — Нюкта.

Заржал конь; Герцег, который привез сюда Мэглина, прядал ушами неподалеку, ожидая, когда же хозяйка его признает. Ветка подошла и задумчиво погладила огромную морду.

Герцег.

— Я могу только представить, что ты вынесла, — ровно выговорил Трандуил, сдерживая дыхание, стремясь, чтобы слова его звучали спокойно. — Но, Ольва… я здесь, с тобой. И… Эйтар даст гончий лист коню. Надо как можно скорее попросить Виэль прибыть во дворец. Молоко оленихи, да и никакое другое, не сможет взрастить эльфинита, это лишь временная пища. Сын здоров, но очень слаб. Как только ты немного отдохнешь… будешь готова…

— Слаб? Слаб?

Ветка оказалась около Мэглина и приняла ребенка; кончики пальцев нандо подрагивали…

Маленькое тельце вдруг оказалось таким сладким, таким невероятно теплым и родным, таким бесценным, что Ветка чуть не завыла, чуть не завыла, как это сделала бы Нюкта; она замерла, прижимая к себе ту бесценную искру, которую безжалостный Некромант вырвал год назад из ее тела.

— Так я поскачу в Дейл. Разве можно рисковать?..

— Ольва, ты едва стоишь!

— Дай мне мирувор… дай мирувор и кусочек лембаса. И Герцега. Я поскачу к Виэль сама. Разве можно рисковать? Разве можно?..

— Ольва, — почти простонал Трандуил. Затем, видно, приняв решение, выкрикнул:

— Герцега! И еще двух коней! Олень останется здесь, Леголас, ты поедешь на нем… со мной Мэглин. На Герцеге — Ольва.

— Ада, ты поскачешь в Дейл с Ольвой Льюэнь, поскачешь вот так, без стражи? — Леголас тревожно заглядывал в голубые глаза отца.

— Я поскачу. Она же поскачет. Посмотри на нее.

— Мне нужен еще плащ, крепко привязать ребенка, — сказала Ветка, воспоминания которой отыскали тот момент в невероятно далеком прошлом, когда Герцег несся по пустоши, подгоняемый силой гончего листа.

— Ты должна знать, — подал голос Мэглин. — Герцег был отравлен листом… он может не выдержать скачки. В этот раз.

Ветка вздрогнула, провела пальцами по гнедой морде. Ганновер смотрел умно и спокойно, только прихватил зубами рукав платья. Привет, мать.

— Есть нечто важнее лошади, — вышептала девушка. — Важнее… важнее.

— Можно не торопиться. Гонцы также поедут на лошадях, накормленных гончим листом, — сказал тревожно Лантир. — Что за спешка? Принц… он продержится два или три дня, я уверен. Я…

— Я нет, — сказала Ветка, глотая лембас, как голодная собака куски мяса, — я — нет. Пока я не увижу сына у груди Виэль, я не остановлюсь, я — нет. Я — нет.

Трандуил и Мэглин уже стояли с лошадьми в поводу.

— Леголас, — сказал Трандуил. — Леголас…

— Я все понял, ада.

Вскочили по коням; Ветка проверила стремена, оправила непривычно легкую и чистую одежду, утвердила у груди спящего ребенка, насытившегося в первый раз в своей жизни — молоком лесной оленихи.

— Ольва, — тихо сказал Трандуил.

— Не пытайся отговаривать, — огрызнулась та. — Не. Пытайся. Я… я должна. Мы просто едем. Я знаю. Я чувствую.

— Я не возражаю тебе, Ольва Льюэнь. И ничего не говорю.

Ветка насупилась и глянула исподлобья — что за новая шутка?.. Эйтар достал бережно запрятанный кисет с гончим листом, и разделил зелье на четыре части. Две части отправились в широкую пасть немедленно оживившегося Герцега, и еще по одной достались другим лошадям.

Ветка смотрела на костер, допивая мирувор из фляги.

— Все, больше нет листа в лесном королевстве, — сказал стражник. — Теперь добывать его только у скальных орков в Серых Россыпях.

Герцег заплясал; Ветка, оправляясь в седле, хрупнула чем-то тонким в рукаве платья.

Воздух зазвенел и задрожал; девушка прислушалась…

— Берем к югу, чтобы выехать на дорогу, — спокойно сказал Трандуил. — Надо скакать вокруг леса, так как в лесу не будет никакого смысла в силе гончего листа. К югу, и затем огибаем лес. Держимся рядом. Ольва, ты не хочешь отдать сына мне?

— Нет, — рявкнула Ветка. — Вперед! — и под первые аккорды песни, уже звучавшей под этими небесами, всадила пятки в гнедые бока Голдшлегера Герцега. Усталость снова была забыта, забыта во имя голодного ребенка, во имя будущего, во имя жизни; ганновер взвизгнул, осел назад и принял с места в галоп, сразу набирая скорость, попирающую самых волшебных меарас.

День требовал подвига, и Герц был к нему готов.

Да здравствует ветер, который в лицо!

========== Глава 27. Финиш ==========

Трандуил увидел фэа Ольвы Льюэнь и ребенка в тот же миг, в который узнал их. Как будто разорвалась тонкая пелена незримости, отделившая его женщину и плод их любви от короля; и вот, вот они. Ровное золотистое сияние Ольвы — и ослепительная белоснежная искра эльфинита, много более яркая, чем можно было бы представить по крошечному и совсем слабенькому мальчику.

Сияние сущности любимых били по внутреннему взору, обжигали; и Владыка знал — Леголас увидел то же самое. Не раз и не два в унисон ударили сердца отца и старшего сына, не раз и не два они одновременно вздохнули, принимая невероятное. Не надо было слов — древняя магия семьи, родства, истинности окутала тех, кто был связан узами крови.