Ольва, Ольва, которая столько месяцев была скрыта от волшебной силы Трандуила — и от чьих-либо взоров — вот она, и вот искра жизни, сбереженная ею.

Сомнения, замкнутость, отстраненность, сосредоточенность лишь на сыне — словом, все странности Ветки Трандуил видел в ее поведении, читал по жестам, по выражению лица; пламень же ее человеческой фэа был несомненен и чист.

Но теперь они оба, и она, и ребенок, открылись Владыке; коротко собрав повод лошади, пригнувшись в гриву, король не спускал взгляда с фигуры в трепещущем плаще, в синем плаще Даэмара, с бьющегося в потоках встречного ветра подола желтого платья, с напряженных плеч и каскада перепутанных нечесаных волос, в котором русые пряди причудливо перевились со снежно-седыми. Губы короля непрерывно шептали, тихо-тихо, и ветер срывал с них слова — такие древние, как окружающие скалы, такие искренние, как жар его великого сердца, тихие слова-заклинания, обращенные к женщине и ребенку — помочь им выдержать путь, не потерять силы, достичь цели.

Вся его властная магия обрушилась на них — водопадом, каскадом, незримо укутывая и укрывая, поддерживая их силы и направляя невероятный, ровный ход коня.

Но и лаиквенди, который несся на взмыленной лошади по другую сторону от Ольвы, также чуть отстав, смотрел, не отрываясь, и шептал, шептал, шептал.

Двое мужчин вкладывали в эту скачку все, чем были одарены, всю любовь, всю силу душ; женщина и ребенок должны были достичь Дэйла невредимыми.

Отгремела чужая музыка, и только пела дорога под копытами трех коней, одурманенных силой гончего листа, под копытами, стучащими в ритме нескольких сердец.

***

Ветка не могла сильно нагнуться вперед — малыш у груди заставлял сидеть ровнее. Пел под копытами торговый Сумеречный тракт. Путь лежал мимо Росгобела к началу знаменитого Мен-и-Наугрим, чтобы пересечь лес по дороге гномов и вдоль Быстротечной достичь руин Эсгарота и далее — Дейла…

Путь этот для крепких лошадей и умелых всадников считался бы десятидневным. Десять дневных переходов, не менее, чтобы преодолеть изрядные расстояния; но Ветка, если бы умела узнавать места, уже определила бы пролетающий мимо славный Росгобел, богатый упитанными кроликами. Часа полтора потребовалось Герцегу, чтобы пролететь расстояние хорошего конного перехода от рассвета до заката; Средиземье знало такие скорости только ценой жизни лошадей.

И это была восьмая часть пути до Дэйла.

Копыта часто били в дорогу с неумолимой мощью; конями овладел лишь долг, а неслыханные силы гончего листа сжигали их мышцы и кровь. Их нельзя было остановить, и можно было лишь направлять; уже теперь все тело Ветки свело, словно скрутило тугой веревкой. Руки намертво сжались на поводе, а голова была пуста, словно встречные потоки ветра выбили из нее все мысли. Ветка превратилась в зрение: камень, варг, отряд орков, отряд людей, кролик, перебегающий дорогу, небольшое озерко, роща, препятствие на дороге — прыгать, кролик, варг, всадник, торговый людской обоз из трех телег, лось, кролик…

Немногочисленные зрители лишь хватались за шапки и капюшоны, которые сносило небольшой летящей кавалькадой. «Что это?» «Да это эльфы, глядишь, сам король из Сумеречного леса пожаловал на тракт…» «Это эльфийская магия?» «Говорят, есть у эльфов такой лист, гончим называется, от него лошади дохнут, но до смерти своей — скачут вот так…» «Вот бы нам обзавестись, а то трясись вот так до самого Фрамсбурга, обратно-то просто, по Андуину, а туда…»

Орки стреляли — но стрелы не догоняли лошадей, гонимых листом; варги вскидывали голову и выли — и в их голосах Ветке слышался голос Нюкты, но слезы, едва зародившиеся в уголках глаз, немедленно сушил ветер.

К началу Мен-и-Наугрим морды коней были в пене и крови; теперь копыта били не в плотную землю хорошо протаявшей и просохшей дороги, а в древние камни, отесанные и уложенные гномами в незапамятные времена. Ветке казалось, что она попросту умрет сейчас в седле, умрет она, умрет малыш, но она откуда-то знала — сын спит, просто спит. И он несомненно жив — она слышала частые удары его крошечного сердечка, а это главное, главное.

Останавливать коней было нельзя. Не в человеческих силах было бы выдержать такую скачку, но Ветку питала могучая магия эльфов, хотя она и не осознавала ее; и в моменты, когда сознание готовилось покинуть тело, а сведенные в камень пальцы — отпустить повод, ее словно поддерживали с двух сторон теплые сильные руки.

Бесконечная дорога под сводами величественных дерев; раз или два показывался эльфийский патруль, который немедленно оставался далеко позади. Пара конных стражей бросилась было следом — но куда там.

Уши заложило от ветра, а жилы на ногах готовы были полопаться, несмотря на постоянные неслышимые песни короля и его оруженосца.

Доскакать. Просто доскакать.

Дорогу гномов преодолели во тьме, лишь неяркими огнями вдали промелькнул Путевой дворец… Ветка временами закрывала глаза и вцеплялась в гриву Герцега.

Сколько он скакал от Эребора до Дейла?

Намного, намного меньше.

Скрипнуть зубами — и продолжать путь…

Вот и окончание Мен-и-Наугрим — лес пересечен, вот и Быстротечная; едва заметная тропа в перелесках и камнях, ранний рассвет, солнце пронизало мир светлейшими лучами; вот и озеро, и развалины Эсгарота, обугленные, поднимающиеся над водой…

Первым не выдержал конь Мэглина — лаиквенди все силы отдал Ольве и эльфиниту, и Герцегу, и никак не поддерживал собственного скакуна. Животное грянулось о землю где-то у Долгого озера, недалеко от Эсгарота вмиг, не притормаживая, и лесной эльф только вскрикнул, когда через него, не успевшего даже вынуть ноги из стремян, прямо на протаявшей дороге перекатился погибший конь.

Ольва, которая уже практически ничего не видела и не слышала, да и скакала впереди, даже не обернулась. Трандуил бросил взгляд через плечо — но что увидишь, когда скачешь столь быстро; король, направив свои силы на оставшихся, невероятным усилием ускорил собственного жеребца, вынуждая его идти вплотную к Герцегу.

Рывок, еще рывок; ноги ганновера были разбиты, копыта расщеплены; но он все так же неумолимо колотил дорогу, выдыхая пену и кровь. Конь Владыки пал; Трандуил перекатился в сторону серебряным клубком и мгновенно встал, опираясь о камень, и направляя свою песню вслед Ольве.

Скачи.

Осталось совсем немного.

***

От большого города, все больше завоевывающего былую славу, в разные стороны разъезжались повозки с товарами; часть караванов направлялась в Дейл, часть — из Дейла окрест.

День достиг середины, солнце стояло в зените. Ноздреватый серый снег, сколь его еще местами осталось, таял на пустоши. Врата града были открыты.

В числе подъезжающих к залитому лучами солнца Дейлу была славная пара — девушка в добротном плаще, с огненно-рыжими волосами, и невысокий мужчина с небольшой бородой, на громадном коне, в светлом венце, коже и металле. Тауриэль и Кили в сопровождении нескольких мастеров ехали в город — договориться о новых работах в Полуденном Приюте, повидать новорожденную девочку-эльфинита, выразить почтение королю Барду и его блистательной королеве Синувирстивиэль.

Когда мимо пронесся, распугивая людей, собак, птиц, которыми наполнился Дейл, Голдшлегер Герцег, словно вырвавшийся из балроговых подземелий, кони гномов шарахнулись — все, кроме толстой спокойной кобылы, запряженной в телегу.

Кили рывком встал на стременах.

— Гаин!

Подскакал молодой гном на светлой, танцующей лошадке.

— Гаин… — голос Кили упал до еле слышного шепота, — во весь дух в Эребор. Скажи дяде — Ольва… Ольва Льюэнь вернулась.

Гаин кивнул и развернул кобылу, тут же сорвавшуюся в галоп; Кили и Тауриэль, бросив мастеров и телегу, поскакали за Ольвой.

Но куда там.

Расшвыривая горожан, в своем последнем усилии ганновер достиг широкого двора правителя Дейла, и рухнул оземь — копыт у него почти не осталось, из лопнувших на плечах жил и по паху текла кровь, морда и гнедая шкура залита пеной. Могучее сердце истинного бойца остановилось враз, изорванное в клочки любовью, преданностью, бесстрашием и неукротимым желанием быть первым; Голдшлегер Герцег, освобожденный от упряжи и поводьев, от необходимости служить, исполнивший свой долг настолько всецело, как это только могла сделать лошадь, устремился галопом по радуге в край вечных зеленых лугов.